Милые обманщицы. Грешные - Шепард Сара - Страница 13

Разумеется, у нее не было причин видеть соперниц в этих девчонках. В самом деле, не влюбилась же она в этого Исаака! А разряд, пронзивший ее и до сих пор резонировавший в кончиках пальцев, не что иное, как… глюк. Ложный импульс. Да, точно. И тут кто-то тронул ее за плечо. Вздрогнув, девушка обернулась.

Это был Исаак. И он улыбался ей.

– Привет.

– Э… привет, – поздоровалась она, игнорируя трепет в груди. – Я – Эмили.

– Исаак. – От него пахло апельсиновым шампунем, таким же, которым на протяжении многих лет пользовалась и сама Эмили.

– Мне понравилась ваша версия Nobody’s Home, – ляпнула она, не раздумывая. – Эта песня буквально спасла меня, когда пришлось лететь в Айову.

– В Айову? Да уж. Суровый край, – пошутил Исаак. – Как-то раз я гастролировал там со своей группой. А тебя каким ветром туда занесло?

Эмили медлила с ответом, потирая затылок и чувствуя, что ученицы католической школы смотрят на них во все глаза. Пожалуй, зря она упомянула Айову – и то, как ей близки по настроению отчаяние и безысходность, которыми пронизан текст песни.

– Навещала родственников, – наконец произнесла она, теребя край своего пластикового стаканчика с кофе. – Мои тетя и дядя живут близ Де-Мойна.

– Понятно. – Исаак отступил в сторону, пропуская группку детей детсадовского возраста, игравших в пятнашки. – Нет ничего удивительного в том, что тебе близка эта песня. Меня на смех подняли, когда я первый раз начал петь про девчонку, но, думаю, эта песня импонирует каждому. Вопросы, которые она поднимает… «Где мое место?», «Почему я не могу найти никого, с кем можно было бы поговорить по душам?»… По-моему, у каждого время от времени возникают такие чувства.

– Ты прав, – согласилась Эмили, радуясь, что нашелся человек, которому понятны ее переживания. Она глянула через плечо на маму. Та все еще о чем-то увлеченно беседовала со своими подругами у буфета. И слава богу, подумала Эмили. Она сомневалась, что прямо сейчас выдержала бы испытующий взгляд матери.

Исаак забарабанил пальцами по облезлой спинке скамьи, возле которой они стояли.

– Ты ведь не из академии Святой Троицы?

Эмили покачала головой:

– Я учусь в роузвудской частной школе.

– А-а. – Исаак застенчиво опустил глаза. – Слушай, мне пора на сцену, но, может, поговорим о музыке и прочем как-нибудь в другой раз? Например, за ужином? Или во время прогулки? В общем, на свидании.

Эмили чуть не поперхнулась кофе, который только что глотнула из стаканчика. На… свидании? Девушка хотела поправить его – она не встречается с парнями, – но язык почему-то отказывался произнести эти слова.

– Прогулка в такую погоду? – вместо этого спросила она, показывая на снежную опушку, обрамлявшую витражи.

– Почему бы нет? – пожал плечами Исаак. – Можно, например, покататься на санках. У меня есть пара «ватрушек», а за Холлисом – большой холм.

Эмили широко открыла глаза:

– Тот, что за химфаком?

Исаак убрал со лба волосы и кивнул:

– Он самый.

– Раньше я постоянно таскала туда подруг. – Самые приятные зимние воспоминания Эмили были связаны с тем, как она, Эли и другие девчонки катались на санках с холма Холлис. Правда, Эли сочла, что после шестого класса девочкам не годится заниматься такими вещами, а новых компаньонов Эмили так и не удалось найти.

– На санках – с удовольствием, – сказала Эмили, сделав глубокий вдох.

– Отлично! – Взгляд Исаака вспыхнул.

На глазах у шокированных девиц из академии они обменялись номерами телефонов. Исаак махнул ей на прощание, и Эмили, двинувшись в сторону матери и ее подруг, недоумевала, на что сейчас согласилась. Нет, это не будет свиданием, рассуждала девушка. Они просто покатаются на санках как друзья. В следующую встречу она сразу расставит все точки над «i».

Но наблюдая, как Исаак пробирается сквозь толпу, то и дело останавливаясь, чтобы переброситься словом с другими ребятами и членами конгрегации, она сомневалась, что желает быть ему просто другом. Внезапно Эмили осознала, что не знает, чего вообще хочет.

Во вторник рано утром Спенсер вслед за сестрой поднималась по лестнице здания суда, чувствуя, как в спину ей хлещет ветер. Ее семья и родственники встречались с Эрнестом Каллоуэем, адвокатом Хастингсов, которому предстояло огласить завещание бабушки.

Мелисса придержала для нее входную дверь. По сумрачному вестибюлю, где горели всего несколько желтых лампочек – в столь ранний час никто из работающих здесь еще не появился, – гуляли сквозняки. Охваченная дурным предчувствием, Спенсер поежилась. Последний раз она приходила сюда на заседание, на котором Йену официально предъявили обвинение. И опять придет в конце этой недели, чтобы дать показания против него в суде.

По мраморной лестнице они поднялись на второй этаж, оглашая вестибюль эхом своих шагов. Конференц-зал, где мистер Каллоуэй назначил им встречу, был еще заперт: Спенсер с Мелиссой прибыли первыми. Спенсер прислонилась к стене и опустилась по ней на пол, покрытый ковром с восточным орнаментом. Девушка разглядывала большой портрет Уильяма У. Роузвуда, которого изобразили с таким выражением лица, будто у него запор. В XVII веке Уильям Роузвуд с горсткой других квакеров основал этот город, более ста лет принадлежавший семьям трех фермеров. В ту пору коров здесь было больше, чем людей. Торговый центр King James построили на огромном пастбище.

Мелисса села у стены рядом со Спенсер, промокая глаза розовым бумажным платочком. У нее слезы не просыхали с тех пор, как пришло известие о смерти бабушки. Сестры слушали завывание ветра, сотрясавшего окна и все здание целиком. Мелисса отпила капучино, который успела прихватить в Starbucks по дороге к зданию суда.

– Хочешь глотнуть? – предложила она, поймав взгляд сестры.

Спенсер кивнула. В последнее время Мелисса держалась с ней непривычно мило, ведь обычно сестры постоянно ссорились, стремясь поставить одна другую в невыгодное положение. Успех, как правило, сопутствовал Мелиссе. Перемена в ее отношении, возможно, объяснялась тем, что на Мелиссу родители тоже злились. Она несколько лет лгала полиции, утверждая, что в вечер исчезновения Эли все время была вместе с Йеном, с которым тогда встречалась. На самом деле, проснувшись посреди ночи, она увидела, что Йена рядом нет. Но умолчала об этом, боясь позора: тогда они с Йеном перебрали спиртного, а выпускницы-отличницы, которым поручают выступить с прощальной речью, не напиваются вдрызг и не спят в одной постели со своими парнями. Однако сегодня утром Мелисса была сверхмилостива к Спенсер, и это настораживало.

Мелисса приникла к стакану с кофе, пытливо глядя на сестру.

– Слышала последние новости? Говорят, улик недостаточно, чтобы осудить Йена.

Спенсер напряглась.

– Да, утром в новостях передавали что-то такое. – Но она слышала и другое мнение. Окружной прокурор Джексон Хьюз утверждал, что улик предостаточно, а жители Роузвуда заслуживают того, чтобы это чудовищное преступление было наказано и забыто. Мистер Хьюз неоднократно встречался со Спенсер и ее бывшими подругами для обсуждения судебного разбирательства. Со Спенсер чаще, чем с остальными, ведь, по словам прокурора, ее показания – то, что она видела Йена вместе с Элисон за секунду до исчезновения, – наиболее важны для суда. Он очертил круг вопросов, которые ей могут задать, объяснил, как на них отвечать и как себя вести на свидетельской трибуне. На взгляд Спенсер, ее выступление будет мало чем отличаться от исполнения роли в спектакле, только в конце вместо аплодисментов кое-кому дадут пожизненный срок.

Мелисса шмыгнула носом, и Спенсер взглянула на сестру. Та сидела, опустив глаза и плотно сжимая губы от волнения.

– В чем дело? – с подозрением спросила Спенсер. Тревожный колокольчик в ее голове звенел все громче и громче.

– Знаешь, почему говорят, что улик недостаточно? – тихо спросила Мелисса.