Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология) - Симонян Карэн Арамович - Страница 74

Тут у вас возникает законный вопрос; как же это мы с Кузей попали в Рай, ежели он был технически закрыт для посторонних посетителей? А ларчик-то просто открывается. Без сомнения, эти инопланетные профессора все вроде бы предусмотрели своими умными мозгами, все учли и оприходовали. Но, видать, и у инопланетян бывают просчеты, неувязки, а то и прямое очковтирательство и головотяпство. Короче говоря, на все сто процентов изолировать Рай они не сумели. Ведь вся их охранная технология была обязана воздействовать на приборы и на человеческие мозги, и в этом плане действовала безотказно. Но на шлюпке нашей не имелось никаких навигационных приборов. А на сознанье наше «Серая рыба» давить не могла, поскольку наши умы были затуманены штормом и голодом и мы были без сознанья. Да и вообще мы сами от себя не зависели, мы находились во власти волн и ветра.

Но вернусь к нашему времяпрепровождению, Мы с Кузей уже в полном здравии находились, отъелись на райских харчах. Мы по райскому саду уже свободно разгуливали, иногда в дома к поселянам заглядывали. Нас всюду ласково встречали, ведь наше пребывание на острове было для них крупнейшим историческим событием. Однако дальше поселка ходить мы не рисковали, поскольку босые были, змей опасались. Мы еще не знали, что в Раю ни змей, ни ядовитых насекомых не водится.

Для увеселения души мы площадку в центре поселка иногда посещали, там райская самодеятельность процветала, Пляски, музыка на тростниковых дудках, песни… Девушки райские пели отлично. Слушаю, бывало, ничего не понимаю, а на сердце веселей.

Кузя там тоже выступать стал — в духе ретро. Начал с того, что однажды прошел в центр площадки и торжественно объявил: «Приезжий солист Кузьма Васильевич Федосьев, он же Кузя Отпетый, исполнит фольклорно-блатную песнь «Гоп со смыком»!..» И запел:

И так далее. Он куплетов сорок спел. Смысла, разумеется, никто не усек, однако все были довольны, кричали: «Лубан! Лубан!» Это значит — «Еще! Еще!». Потом, в другие разы, Кузя и романсам их обучать стал. Начали жители Рая, подражая ему, распевать: «Вернись, я все прощу!», «Мы сегодня расстались с тобою…» — и еще много чего. Память у них отличная была, однако до нашего прибытия им не на что ее было тратить: книг нет, кино нет. А тут Кузя со своим репертуаром подсыпался — только слушай да запоминай.

А вот с картами дело не сладилось. Мы долго мужчин и юношей вразумляли, как в «двадцать одно» надо играть, — и слова райские, какие знали уже, употребляли, и на пальцах поясняли. Некоторые суть игры поняли, но действовали вяло, без должного азарта. Из вежливости только играли, чтоб нас не обидеть.

По-честному сказать — скучновато нам было.

— Не по мне этот Рай, — высказывался Кузя, — Душа суматохи просит… Культработу бы среди них развернуть. По борьбе с неграмотностью, с алкоголизмом.

— Алкоголизм у них отсутствует, поскольку спиртных напитков нет, — уточнял я.

— Этому можно научить, можно самогонный агрегат построить. Тогда будет с чем бороться… Только стоит ли? Пусть на земле хоть этот островок в трезвости останется. Давай-ка лучше в картишки сыгранем.

Игра у нас в Раю опять на условные деньги шла. Но прежнего интереса не было. Играем — а сами между собой толкуем, как бы нам из этого Рая отчалить, планы всякие строим…

Но вскоре мы перестали о бегстве с острова толковать. На туманном горизонте нашей судьбы появилась Маруся.

В ту ночь — ночь перед днем, когда мы познакомились с Марусей, — море штормило. Шум валов доносился в наше помещение, и мне долго не спалось. К утреннему приему пищи проснулся я с тяжелой головой. Позавтракав, мы с Кузей, как обычно, приступили к игре. Когда я тасовал колоду, из нее вдруг выпала карта, она упала рубашкой вверх. Я поднял ее, оказалось — это дама бубен.

— Смотри, Шарик, не влюбись в блондинку! — пошутил мой друг.

Я ответил ему в том смысле, что таковых в Раю не водится. Действительно, все девицы и дамы, которых мы до сих пор здесь видели, имели волосы красивого пепельного цвета; встречались и шатеночки, а блондинки — ни одной.

Но, оказывается, одна — была.

Под вечер, когда мы с Кузей явились на райскую танцплощадку, нас поразило, что там, против обыкновения, не видно мужчин и юношей танцевального возраста. Мы уже знали, что в Раю полное равновесие полов и прекрасный пол даже преимущества имеет, — и вдруг такое невнимание островитян к дамскому и девичьему поголовью. И еще нас удивило, что у всех женщин и девушек какой-то взволнованный, радостный вид. Мы спросили у Аканы, у той самой островитяночки, что пищу нам приносила, в чем тут дело. И вот эта словоохотливая Акана начала нам толковать о том, что весь мужской персонал Рая сегодня с утра трудится у Песчаного мыса — так распорядилась королева. Океан, мол, прислал большой, небывалый подарок, великолепные «талуогли». Она про эти «талуогли» долго нам толковала, но мы плохо еще райским языком владели. Стали мы с Кузей между собой рассуждать, как это море может подарки делать и какие подарки; стали мыслить, не жалея извилин. И вдруг не до морей, не до подарков нам стало…

…На небольшое земляное возвышение вроде эстрады поднялась невысокая белокурая девушка сногсшибательной красоты. Я уже говорил, что в Раю некрасивых не было, но эта всех райских красавиц перешибла! Не буду давать ее литературного портрета, словесных сил не хватит. Но уж поверьте, голубчики-читатели и голубицы-читательницы: такую красоту я тогда в первый раз повидал, а вам — вовек не повидать.

При появлении этого малогабаритного чуда природы я замер от восторга. И тут красавица запела. Смысл ее песни был, ясное дело, для меня вполне неясен, однако я моментально уразумел, что голос ее аж за сердце берет. И вдруг мне почудилось, что вся жизнь моя до этого дня гроша ломаного не стоила, а вот теперь я царь вселенной, потому что такую девушку вижу и слышу. И в этот момент Кузя кладет мне руку на плечо — и шепчет со слезами на глазах:

— Это она! Это она!..

— Какая такая «она»? — удивился я.

— Это — Надя Запретная!.. Вернее сказать — это ее улучшенный райский двойник…

Когда чаровница покинула певческую трибуну, мой Друг, как тигр, мотнулся на ее место и запел популярный уголовный романс «Зачем я встретился с тобою…». Пел он вдохновенно и напористо и все время глядел на прекрасную девушку. И я тоже не мог от нее глаз отвести. А Маруся скромно стояла в толпе слушательниц и, когда Кузя исполнил заключительный куплет, вместе со всеми стала кричать: «Лубан! Лубан!» «Но почему «Маруся»? — спросите вы, уважаемые читатели. — Почему такое имя у иностранной райской девы?» Да дело в том, что звали ее по-тамошнему «Муароса», то есть «Утренний голос» (она подала свой первый детский крик ранним утром), а это уж Кузя стал звать ее Марусей, а за ним и все островитяне, то ли из уваженья к нам, то ли им такое произношение понравилось. Да и самой девушке по вкусу пришлось это ласковое и скромное имя. Оно как-то подходило к ней. Она хоть и красавицей выглядела, но не фифой, не секс-бомбой киношной; красота ее была сверхвыдающаяся, но в то же время чарующе скромная. Чем-то Маруся немного эстоночку напоминала. Кузя даже свою теорию насчет ее происхождения построил. Мол, в некие времена прибило к Раю какую-нибудь посудину вроде нашей и был там уцелевший человек, прибалтийский белокурый матрос, который и стал законным предком Маруси.

Теперь жизнь наша по другому руслу пошла. Карты забросили, стали всюду бродить, забыв, что босые; стали с каждым встречным-поперечным заговаривать, чтоб язык райский скорее освоить. Нам хотелось побольше слов наскрести, чтобы перед Марусей в словесном всеоружии предстать.