Французская фантастическая проза (антология) - Моруа Андре - Страница 78

В это самое время сэр Артур в обществе лорда-хранителя печати пил старое виски в маленьком кабинете Гаррик-клаба, обставленном креслами морёного дуба с сафьяновой обивкой.

— Вы их здорово взбудоражили, — сказал министр.

— Это я и сам понимаю. Но мне не совсем ясно, что именно их волнует.

— По их словам, вы проповедуете бунт.

— Каким образом?

— Им не слишком нравится сама мысль, что человек отличается от животного тем, что он противопоставляет себя природе. Как это вы говорите? Вырывается из природы?

— Но ведь мне никто не возражал.

— Возможно, и все-таки эта мысль им не по душе.

— Дело вовсе не в том, по душе она им или нет.

— Быть может, они не сумели сразу найти нужный ответ. Но мне кажется, они вправе были вам сказать: «В действительности мы вовсе не вырвались из природы. И не вырвемся из неё никогда. Мы всегда будем составной её частью. Каждая клетка нашего тела восстаёт против подобной мысли!»

— Ну и пусть себе восстаёт. Я никогда этого не отрицал.

— Знаю… Однако…

— Мы вырвались из природы точно так же, как тот или иной человек отделяется от толпы: от этого он не перестаёт быть человеком, но зато может теперь смотреть на толпу извне, избавиться от её воздействия и разобраться во всем беспристрастно.

— Конечно, конечно, хотя, видите ли, это звучит несколько двусмысленно… И потом… вас также могут упрекнуть… ведь вы рассматриваете природу как нечто чуждое нам, почти враждебное? Но что бы мы делали, что бы с нами без неё стало?

— Почему враждебное? Это слово имеет смысл только для человека, оно неприменимо к самой природе.

— Не спорю, но все это звучит также неубедительно. Пришлось бы давать слишком много объяснений… Парламентское большинство никогда не согласится с подобными идеями… Удивительно уж и то, что под тяжестью фактов наши славные парламентарии, которым внушает ужас даже само слово «определение», пошли на создание специальной комиссии. Так не осложняйте их и без того трудную задачу. Поймите, в чем дело, дорогой мой. Возможно, вы и правы, не знаю, решать такие вопросы мне не по силам. Но в глазах парламента вы допускаете ошибку, в этом можно не сомневаться.

Судья с подчёркнутым спокойствием отхлебнул большой глоток виски.

— Вот если бы мы, — продолжал министр, — сумели ему предложить… с соответствующими комментариями, конечно… определение… которое никого бы не шокировало и всех бы устраивало…

— Что вы имеете в виду?

Министр с минуту молча смотрел на судью и затем произнёс:

— Религиозный дух.

Судья онемел.

— Я виделся с председателем, — не давая ему опомниться, продолжал министр. — Вся комиссия согласна. Даже этот слегка фашиствующий молодой человек. Как там его зовут? Конечно, эти понятия надо взять в самом широком смысле слова. Религиозный дух подразумевает и способность абстрактно мыслить, и способность исследовать, и жажду истины и прочее. Это понятие включает не только веру, но и науку, искусство, историю и даже колдовство, магию — словом, все что угодно. В общем то же самое говорите и вы. Только в несколько ином изложении.

— И надо сказать, — воскликнул судья, — в изложении чертовски двусмысленном. Все это пустые слова, при желании их можно истолковать в противоположном смысле.

Министр улыбнулся.

— Это… хм… это как раз и удобно…

— Но в таком случае какую пользу принесёт подобное определение? Вы ведь сами, господин министр, вспоминали о Нюрнбергском процессе. Вы ведь сами хотели, чтобы была найдена солидная база, на которой бы строилось неопровержимое право людей. Религиозный дух! Неужели вы надеетесь, что та же Россия согласится с подобным определением, какими бы комментариями мы его ни снабдили? Это все равно, что нам бы предложили признать, как универсальное, определение Энгельса, которое, право же, не менее точно. Пошли бы мы на это?

— Дорогой мой, — возразил министр, — в порыве страсти вы говорите как римский правовед. Теоретически вы, может быть, тысячу раз правы. Но практически быть правым в политике ещё ничего не значит, и вы это сами отлично понимаете. Мы должны срочно решить некий вопрос. Этот вопрос не имеет международного значения, он касается лишь племени тропи и нашей текстильной промышленности. Наличие религиозного духа, как я вам уже говорил, — предложение, вполне приемлемое для большинства членов английского парламента. Предложение неполное, согласен. Но ошибочно ли оно? Нет. Оно даёт нам возможность проверить на практике, произошло ли с тропи именно то, о чем вы говорите, то есть вырвались ли они из природы, стали ли независимыми, противопоставили ли себя ей и так далее и тому подобное. Не так ли?

— Да… Но как раз… А вдруг у тропи не окажется ни малейшего признака религиозного духа, тогда что? Они не носят даже амулетов…

— По-моему, эта сторона дела не должна нас беспокоить… Всему своё время. Я виделся также с профессором Рэмполом. У него, если не ошибаюсь, есть замечания весьма разумные. Возможно, они помогут решить этот вопрос немедленно. А если мы предложим парламенту определение, не спорю, куда более полное, менее двусмысленное, но которое вызовет бесконечные дискуссии, поправки, отклонения sine die, мы никогда не добьёмся положительного результата. Да и пользы это никому не принесёт: ни тропи, ни обвиняемому, ни британскому правосудию, ни даже правам человека. Вспомните-ка пословицу: «Для того чтобы приготовить рагу из зайца, надо иметь зайца». Не следует ускорять события, поверьте мне. Удовольствуемся тем, чего можно добиться сейчас. Остальное придёт в своё время. Доказательством тому вся история Англии.

Предсказание лорда-хранителя печати оправдалось. На основании доклада комиссии Саммера, после небольших поправок, парламент принял статьи следующего закона:

Как только закон был принят голосованием, один интерпеллянт, известный своими связями с крупной текстильной промышленностью, запросил парламент о дальнейшей судьбе тропи.

Ему ответили, что, по мнению правительства, этот вопрос не может рассматриваться сейчас в парламенте, ибо подобное обсуждение оказало бы незаконное давление на ещё не законченный судебный процесс.

Но интерпеллянт решительно выступил против такой точки зрения.

Он спросил: «В том случае, если бы Шотландия, подобно Ирландии, решила отделиться (вещь, конечно, невообразимая), сформировала бы временное правительство и объявила себя независимой, отказался бы парламент рассматривать шотландский вопрос лишь на том основании, что в Эдинбурге не окончен ещё процесс некоего мистера Макмиша, обвиняемого в оскорблении королевской власти, хотя было бы ясно, что решения, принятые за или против независимости Шотландии, могли бы значительно повлиять на судьбу уже упомянутого Макмиша?»

Он сказал далее, что убийство одного из тропи и законный статут племени тропи — совершенно разные вещи и зависят они друг от друга не более, чем судьба Соединённого Королевства от процесса какого-то шотландца. Что, напротив, парламент обязан решать этот вопрос в первую очередь с точки зрения гуманности и лишь потом — с точки зрения экономической и национальной.

Депутат оппозиции ответил ему, что такое разделение было бы необоснованным и искусственным. Нельзя, заявил он, сравнивать второочередной вопрос о статуте племени тропи, фактически полуживотного, с обсуждением вопроса о единстве Королевства, не терпящим отлагательств. К тому же, спросил он, разве может к чему-нибудь обязать Австралию или Новую Гвинею статут тропи, принятый в Лондоне?