Выбор оружия - Левицкий Андрей Юрьевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая

Давно замечено: почти в любой хреновой ситуации всегда бывает какой-нибудь пусть незначительный, но светлый момент. В данном случае им оказалась аптечка, висящая на перегородке ближе к стене.

Видя в полуметре от себя струящиеся извивы карусели, ощущая кожей лица ток теплого воздуха, насыщенного электричеством и озоном, я прошел вдоль перегородки, прижимаясь к ней спиной, раскрыл аптечку, достал посеревший от времени бинт и бутылек с перекисью водорода. Еще там была зеленка, несколько упаковок каких-то таблеток и три пластиковых шприца, полных мутной жидкости. Зеленку я оставил, а таблетки и шприцы сунул в карман.

Когда вернулся, Пригоршня сидел под дверью, расставив согнутые в колене ноги. Куртку он успел снять, от рубахи оторвал левый рукав и теперь качался взад-вперед со страдальческим выражением на лице. У меня самого жгло в спине и ныли мышцы, но все же я первым делом перевязал мученика, залив рану перекисью водорода. Пуля не вошла в мясо, лишь прошила материю и взбороздила кожу, поэтому мне и показалось, что плечо взорвалось.

Во время медицинской процедуры он морщился, кряхтел и ойкал, как ребенок.

— Что, сильно болит? — спросил я, снимая с себя куртку. Оказалось, что сзади она теперь напоминает прожженное решето.

— Сильно! Не было в той аптечке ничего такого?

Я достал один шприц, посмотрел название и сказал:

— Ого! Это ж промедол. — Что? — простонал он.

— Опиат такой синтетический. Сильная вещь.

— Давай!

— И вредная, да. Кроме прочего, может рвота быть, голова кружиться, да и целиться трудно будет, а еще…

— Он боль снимет?

— …При беременности его нельзя применять. Ты не беременный, Пригоршня?

— Химик! — взмолился он.

— Ну ладно, ладно.

Я свернул колпачок, вонзил иголку в предплечье и ввел лекарство.

Потом снял с себя изорванную рубашку, повернувшись к напарнику спиной, спросил:

— Что там у меня?

— Э… — протянул он после паузы. — В цяточках все в таких…

— В чем? Ну ты как ляпнешь иногда что-нибудь свое, хохловское, так без пол-литры не разберешь! Что за украинизмы, Никита?

— Никакие не украинизмы, а точечки у тебя там такие черные, пятнышки и красное вокруг них… Ну, ожоги, короче, но мелкие совсем, хотя их много, и еще синяки. И ссадины. И царапины. И шрамы, но это старое…

— Окалиной меня обожгло, которая с того сундука полетела, — пояснил я, раздумывая, не вколоть ли промедол и себе, но потом решил не делать этого. Ну его, слишком сильный, в голове совсем весело станет, лучше таблетку какую-нибудь. Я полез в карман, а Пригоршня спросил, разглядывая меня затуманенными болью глазами:

— Химик, что у тебя с этим… с торсом?

— А что с ним? — спросил я, присаживаясь рядом на корточки.

— Ну, я раньше тебя без рубахи ни разу не… Ты навроде того Фредди Крюгера, был такой старый фильм. Только какая у него рожа, такое у тебя все тело.

Я склонил голову, разглядывая свои шрамы. Один, самый длинный, извилисто тянулся от правого плеча, пересекал грудь и доходил почти до пупка, разделяя надвое татуировку в области диафрагмы.

— Откуда они все? — продолжал удивляться Пригоршня.

— Выращиваю, — пояснил я, вертя в руках упаковки таблеток, и ткнул пальцем в длинный шрам. — Это мой старшенький. Любимый…

— Не; у меня тоже есть, но…

— Да ты ж, считай, новичок в Зоне. А я — чуть ли не ветеран уже, тертый. Вот меня и того… — я провел ладонью по груди. — Потерло.

Среди таблеток нашелся пенталгин, и я бросил в рот две штуки. Воды не осталось, пришлось проглотить так. Положив куртку, сел на нее, после чего мы с напарником уставились на карусель. Ее спираль-ядро с тихим гудением раскручивалось примерно в метре над полом, а выше, до самого потолка, воздух вибрировал, сквозь наполняющую пространство муть почти ничего невозможно было разглядеть.

— А я ПДА разбил, — вдруг объявил напарник и стал расстегивать ремешок. — Даже и не помню когда. Экран совсем треснул, не работает.

— Так выбрось.

— Уже, — он бросил девайс под перегородкой и добавил: — Слушай, мне кажется, или эта хрень необычная какая-то?

— Не кажется. Я поначалу и не понял даже, что это карусель. Да и сейчас не очень-то уверен. Структура вроде как у нее. Обычно карусель и не разглядишь, но мы как-то изучали одну, шашку дымовую рядом подожгли, и когда она дым стала вращать, засасывать, рассмотрели как следует. Так что вроде она. Хотя…

— А разве нормально, что там огоньки эти?

— В том-то и дело, что ненормально. Это мясорубки искрят и озоном пышут, а карусели — нет.

— Так что же оно тогда такое? Я помолчал.

— По-моему, все же карусель. Но необычной… ну, модификации. Разновидности. Или, может, она срослась с мясорубкой.

— Да разве такое бывает?

— Выходит, что да. Или нет? Не знаю я, Пригоршня!

— Но ведь кровь камня вокруг каруселей обычно вырастает?

— Где ты кровь камня увидел? — удивился я.

— Да вон, — он махнул рукой. — И не только, там еще что-то…

Должно быть, после всех приключений у меня с головой не совсем в порядке было, раз я первым их не заметил, уступив беспокойному тугодуму Никите. Но теперь я поднялся, по-прежнему прижимаясь к стене, вперил взгляд туда, куда он показал.

И присвистнул.

На стене слева метрах в трех-четырех от перегородки росли грозди артефактов под названием «кровь камня»: довольно безобразненькая красноватая штуковина, которая, насколько я понимал, состояла из всяких природных ингредиентов вроде остатков растений, земли, иногда — костей и мяса. Все это сжималось, слипалось в общую массу, полимеризировалось — это когда низкомолекулярные вещества срастаются в макромолекулы полимера… Откуда же оно здесь взялось? Я присел на корточки, потом лег, прижавшись щекой к полу. В клубящейся вокруг аномалии полутьме лежал скелет с жалкими остатками мяса и сухожилий на костях. Вот откуда карусель ингредиенты взяла… А вместо земли что-то другое использовала, к примеру верхний слой железа со стены… «Использовала». Я в который раз поймал себя на том, что думаю об аномалии как о живом существе, обладающем пусть примитивными и отличными от человеческих, но все же оформленными устремлениями и волей. Когда приходилось непосредственно работать с артефактами, я тоже воспринимал их как организмы, да и вся Зона зачастую представала перед мысленным взором в виде огромного разума, чье прозрачное аморфное тело расползлось по ограниченному району на поверхности планеты, слилось с ландшафтом и само стало ландшафтом, всеми его холмами, горами, руслами рек, лугами, долинами, брошенными базами, разграбленными поселками и всем прочим, из чего состояла Зона…

— И не достать их никак, а, Химик, вот беда? — спросил знающий мою страсть Пригоршня чуть ли не издевательски.

Постаравшись сделать равнодушное лицо, я ответил:

— Да он дешевый. Курильщик за одну «кровь» не больше червонца дает. Хотя тебе артефакт не помешал бы сейчас, конечно…

— Почему?

— Он, понимаешь, раны заживляет хорошо. Облучает их чем-то, и они очень быстро срастаются, кровь останавливается… Твоя б дыра на плече уже к вечеру стала бы затягиваться, если к ней бинтом кровь камня прижать. Но не достать их никак, а, Пригоршня? Вот беда…

Я подмигнул ему (страдальческое выражение уже покинуло небритое лицо напарника, оно разгладилось, а в глазах даже появился блеск), пробрался вдоль перегородки и стал разглядывать другую стену.

— Ну что? — спросил он вскоре. Я ответил:

— Шутки шутками, а там на стене целая гроздь мясных ломтей висит. Они, правда, тоже дешевые, но вон выше… Эх!

— Что — эх?

— Там почти под потолком душа прилипла.

Он помолчал, вспоминая, должно быть, мои рассказы. Потом воскликнул:

— А! Мы ж ее видели один раз, Хемуль показывал, да? Такое… красно-желтое такое, вроде кровь с Желтком яичным смешали? Оно, да? Ты тогда говорил, от него бодряк накатывает, правильно?

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая