Экзамен по социализации (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 10

— Извинись-ка. А то я тебе вырву твои кудряхи с корнем.

Я испугалась. Да нет, испугалась я гораздо раньше, просто ощутила это сейчас в полную силу. На что он способен? Каковы границы? Сможет ли он сделать что-то на самом деле непоправимое? Страшно до трясущихся рук и голоса.

— Извини.

— Громче!

— Извини, — на глаза навернулись слезы обиды. И сейчас даже не на него — на себя.

Костя отпустил меня и поднялся со стула.

— Место свое помни, шавка.

Я вскочила следом, собирая остатки мужества. Сейчас или никогда! Размахнулась и влепила ему пощечину. Тут же отпрянула, испугавшись собственной смелости, пожалев о сделанном, желая убежать, свернуть остатки самоуважения, терпеть до конца школы все, что со мной будут делать.

Он схватил мои руки, трясясь от злости. Зашипел прямо в лицо:

— Ты совсем ёбнулась? Я ж тебя убью.

Но вместо этого он с силой оттолкнул меня, быстро покидал свои вещи в сумку и направился к выходу, напоследок заметив:

— Хорошенько подумай, Николаева, хорошенько. Не доводи до греха. И не думай, что если ты покажешь зубы, то тебя начнут воспринимать, как человека. Тебе просто выбьют эти самые зубы.

Рухнув обратно на свой стул, я зарыдала. Пыталась успокоиться, повторяя себе, что уже давно к этому всему привыкла, что если меня тут кто-то застанет, то посмеются вдоволь, что так я никакие проблемы не решу… Но убедить себя очень долго не получалось.

В итоге только через час я, опухшая и красная, вышла из класса. Коридоры уже опустели, поэтому можно спокойно умыться, привести себя в порядок и отправиться домой. Там я обо всем и подумаю.

В женском туалете пол мыла уборщица. Буркнув приветствие и стараясь не обратить ее внимание на мой внешний вид, я поплелась в мужской. Стыд, злость, смелость, трусость — все ушло. Осталась только усталость и кратковременные рывки раздражения.

Толкнула дверь с такой силой, что слабая или не до конца закрытая щеколда вылетела, и глазам моим открылось зрелище, которое за весь сегодняшний день оказалось самым вопиющим: опершись на стену, даже не в кабинке, стоял Макс с закрытыми глазами. А перед ним на коленях девушка, голову которой он довольно жестко направлял рукой. Я застыла от этого зрелища, а в голове ни единой мысли, способной сподвигнуть меня к любому действию. Даже когда Яна вскочила, вскрикнула, увидев меня, пролетела мимо, я так и стояла в позе истукана.

— Вот же блин, — голос Макса раздался откуда-то издалека, словно сквозь плотное одеяло. — Даша, ну как не вовремя. Могу я тебе предложить продолжить то, что ты так некстати сорвала?

Я потрясла головой — не как отрицательный ответ, а чтобы извилины встали обратно на место. Хотя пусть заодно будет и отрицательный ответ, как это и понял парень. Он медленно застегнул ширинку, потом подошел к раковине и открыл воду.

— А ты чего тут? Или это я не туда зашел? — спросил он буднично.

И опять усталость — до такой степени мощная, что мне и дела не было до Ян, их парней, Мир и их братьев. Я подошла к другому умывальнику и начала ополаскивать лицо ледяной водой.

— Ты ревела, что ли? — встретилась с Максом взглядом через зеркало, но не ответила. — Мира, кстати, в машине ждет. Вы же по магазинам собирались сегодня?

По магазинам. Почему бы и нет? Все же в порядке. Я ударила Белова, он чуть не убил меня за это, перепугалась до такой степени, что вообще теперь не решусь прийти в школу, застукала нашу невинную Яну, отсасывающую Максу прямо в мужском туалете на грязном полу, а его сестра при этом терпеливо дожидается в машине. Нормальная, здоровая обстановка. Можно и по магазинам.

В привычную колею они вернулись очень быстро. Возобновили тренировки — пусть и не такие усиленные, как в Организации, к ним — часовая пробежка до завтрака; и уже это скоро показало, что они в отличной форме. Мире это нравилось, Максу, по-прежнему, было все равно, но так он хотя бы был чем-то занят. Оба подозревали, что в Организации им кололи что-то, увеличивающее физическую силу и выносливость, а иначе объяснить разрыв между их развитием и развитием обычных детдомовских одногодков было невозможно. Хотя кто знает, что бы было, если бы и тех тренировали с младенчества?

Их спарринги превратились в настоящее шоу для всех жителей детского дома. Они не дрались всерьез, не причиняли друг другу заметного вреда, но зрелище все равно получалось красочным — сложные приемы, броски и повороты в воздухе. Дети придумывали легенды о них — одна другой хлеще. Но ни одна из них не была страшнее действительности. Стоит ли говорить, что это сделало Миру и Макса главными любимцами, суперменами, образцами для подражания для всей малышни, а старшие предпочитали держаться на почтительном расстоянии? В конце концов Мира начала получать удовольствие от положительной реакции других людей. Ей понравилось нравиться другим: она все тщательнее изучала человеческие модели поведения, она социализировалась. Макса же подобное не волновало, и это, в свою очередь, все сильнее тревожило его сестру. Она понимала, что его замкнутость — это не простая защитная реакция на все непонятное. Теперь он уже не спал по двенадцать часов кряду и не просил третью добавку за обедом, вернувшись к привычным спартанским условиям выживания, но внутри оставался пустым, как пластмассовый пупс.

В четырнадцать лет Миру стала заботить и собственная внешность, поэтому она часто спрашивала у брата:

— Как ты думаешь, я красивая?

— Ты самая красивая, сестра, — отвечал он ей неизменное.

Через пару лет или чуть больше он ночами начал убегать из детского дома, дождавшись, когда все уснут, и профессионально уходя от внимания работников. Мира не переживала за него — сложно было представить, что тот даст себя в обиду. Наоборот, она надеялась, что где-то там, вне этих стен, он отыщет для себя что-то, что придаст вкус его жизни.

Девочка не знала, что брат ищет не это. Он думал только о том, чем может помочь ей. Мира хочет учиться в лучшем институте, Мира смотрит на красивые вещи в журнале, Мира достойна хорошей жизни — значит, ему придется ей эту жизнь обеспечить. Надо начать хоть с чего-то. Мелкие кражи у редких ночных прохожих — неоправданно рискованно. От этой идеи он отказался сразу. Лучшим вариантом выглядела какая-нибудь работа. Но Макс был еще совсем ребенком, умеющим только отлично драться и не имевшим никакого представления о том, как устроен мир.

Ночной клуб не очень далеко от детского дома привлек его внимание своими огнями, шумными посетителями и вечно-пьяным весельем. Внутрь его, конечно, не пустили — охранники просто посмеялись, но он продолжал наблюдать, оставаясь незамеченным у затемненной стены, почти каждый день приходя сюда. Да, он почти ничего не умеет, но кое в чем ему равных не было — а значит, это был единственный путь.

И все-таки он дождался своего часа. Вот этот лысый мужик был тут главным — это Макс узнал уже несколько дней назад, когда того встречала охрана — два огромных амбала ростом не меньше двух метров.