Мост - Бэнкс Иэн М. - Страница 11

• Предыдущая
• 11/69
• Следующая

— Орр, я вам выскажу свое мнение, — поворачивается ко мне. — Я думаю, что оба эти сна, и сегодняшний, и вчерашний, ровным счетом ничего нам не дали.

— Да? — спрашиваю. Эх, черт побери, а я так старался! Откашливаюсь, изрядно раздосадованный. — И что теперь делать будем?

У доктора Джойса странно блестят голубые глаза. Он выдвигает ящик из стола, достает большой альбом с моющимися пластиковыми страницами и фломастер, вручает их мне. На страницах альбома в основном незаконченные рисунки и тесты с чернильными кляксами.

— Раскройте на последней странице, — говорит добрый доктор.

Я дисциплинированно листаю до конца. На последней странице — два рисунка.

— Что делать? — спрашиваю. Все это как-то по-детски.

— Видите короткие черточки? Четыре на верхнем рисунке, пять — на нижнем?

— Да.

— Дорисуйте стрелочки, чтобы получились соответствующие векторы силы.

Я открываю рот, чтобы спросить, но Джойс вскидывает руку:

— Больше я вам ничего сказать не могу. Не имею права давать подсказки или отвечать на вопросы.

Я беру фломастер, пририсовываю, что велено, и отдаю альбом доктору. Он глядит и кивает.

— Ну что? — спрашиваю.

— Что «ну что»? — Он достает из выдвижного ящика тряпку и протирает страницу, а я кладу фломастер на стол.

— Я правильно сделал? Врач пожимает плечами.

— Что такое «правильно»? — грубовато спрашивает он, пряча альбом, фломастер и тряпку обратно в ящик. — Будь это экзаменационный вопрос, я бы счел, что вы с ним справились. Но мы не на экзамене по физике. Это всего лишь психологический тест, и он должен был о вас кое-что рассказать. — Он снова царапает в блокноте серебряным карандашом с выдвижным грифелем.

— И что же он обо мне рассказал? Джойс опять пожимает плечами, глядя в свои записи.

— Не знаю, — отвечает он ворчливо. — Что-то должен был рассказать, но что именно — не знаю. Пока.

Очень хочется садануть по его серовато-розоватому носу.

— Понятно, — киваю. — Что ж, надеюсь, я был чем-то полезен для развития медицины.

— И для меня. — Доктор Джойс смотрит на часы. — Хорошо, думаю, на сегодня все. Запишитесь на завтра, просто на всякий случай, но, если никаких снов не будет, позвоните, и мы отменим встречу. Согласны?

— Ну и ну! Да вы просто мигом обернулись, мистер Орр! И как оно прошло? Как по маслу? — Безупречно вышколенный секретарь врача помогает мне надеть пальто. — Не успели прийти и сразу уходите? А как насчет кофе?

— Нет, спасибо.

Я гляжу на мистера Беркли и полицейского — они снова в приемной. Мистер Беркли в позе эмбриона лежит на боку, а охранник сидит в кресле и попирает своего подопечного стопами.

— Мистер Беркли сегодня — пуфик для ног, — гордо сообщает мне Молодой-Да-Ранний.

В просторных помещениях верхнего яруса высокие потолки, в безлюдных коридорах широкие толстые ковры густо пахнут сыростью. На стенах — панели из тика и красного дерева, в окнах — бронзовые рамы; стекла голубоватые, как хрусталь с примесью свинца; за ними виднеется окутанное туманом море. В стенных нишах, точно слепые призраки, старые изваяния давно забытых бюрократов. Огромные, потемневшие от времени полотнища знамен наверху — как тяжелые рыбацкие сети, развешенные на просушку. Их легонько колышет прохладный сквозняк, тот самый, что шевелит древнюю пыль в сумрачных высоких коридорах.

В получасе блуждания от клиники я обнаруживаю старый лифт напротив гигантского круглого окна с видом на море. Окно ничто так сильно не напоминает, как циферблат стеклянных часов без стрелок. Дверь в кабину открыта, внутри на высоком стуле почивает седой старик. На нем длинная бордовая ливрея с блестящими пуговицами, тонкие руки скрещены на животе, окладистая борода распластана по груди, и в ритме дыхания поднимается и опускается седая голова.

Я кашляю. Старик не просыпается. Я стучу по торцу дверной створки:

— Эй!

Он вздрагивает всем телом, отнимает руки от живота и, чтобы не полететь со стула, хватается за рычаги управления лифтом. Щелчок, и створки идут навстречу друг другу со стоном и скрипом. Но беспорядочно машущие руки снова ударяют по медным рычагам, заставляя створки расступиться.

— Простите, сэр! Как вы меня напугали! Решил вздремнуть, а тут вы пожаловали. Входите, сэр. На который вам этаж?

Просторный, с целую комнату величиной, лифт полон разномастных стульев, щербатых зеркал и потускневших от пыли гобеленов. Если только это не трюк с зеркалами, то лифт имеет в плане форму буквы «L». Иначе говоря, таких я еще не видал.

— К поездам, пожалуйста.

— Сию секунду!

Престарелый лифтер цепляется морщинистой дланью за рычаги управления. Створки двери скрежещут, стучат друг о дружку, но несколько толчков ладонью и точно нацеленных ударов кулаком по медной пластине с рычагами помогают лифтеру привести кабину в движение. Она погромыхивает, величаво идет вниз; дрожат зеркала, дребезжит мебель, легкие скамьи и стулья пошатываются на неровно постеленном ковре. Старец лихачески раскачивается на высоком стуле и крепко держится за медный поручень под пультом управления. Я слышу, как лязгают зубы моего попутчика. Я страхуюсь с помощью отполированного до блеска поручня. Тот сильно разболтан — ходит ходуном. Где-то над головой — жуткие звуки, словно рвется металл.

Изображая невозмутимость, читаю пожелтевшую инструкцию на стене. На ней перечислены обслуживаемые этим лифтом этажи и находящиеся на них отделы, службы и другие структуры. Один из верхних пунктов притягивает мое внимание как магнитом. Эврика!

— Послушайте, — говорю старику. Он поворачивает голову, трясясь, как паралитик, и глядит на меня. Я стучу по листу на стенке:

— Я передумал. Хочу вот на этот этаж. На пятьдесят второй. В Третью городскую библиотеку.

Несколько секунд старик в отчаянии глядит на меня, потом берется дрожащей рукой за дребезжащий рычаг и опускает его до отказа. После чего судорожно хватается за бронзовый поручень и зажмуривает глаза.

С воем, скрежетом, стуком, тряской и боковой качкой кабина меняет свой курс на противоположный. От ужасающего толчка я чуть не падаю, старик слетает со своего высокого стула. Валятся и остальные стулья. Лопается зеркало, с потолка срывается лампа и повисает на проводе, конвульсивно дергаясь, точно висельник; это сопровождается градом штукатурки и пыли.

Мы останавливаемся. Старик сбивает ладонями пыль с плеч, поправляет ливрею и шляпу, поднимает стул и нажимает какие-то кнопки. Мы движемся вверх, причем довольно гладко.

— Простите! — кричу лифтеру. Он дико смотрит на меня, затем так же дико озирается, словно пытается сообразить, вину в каком таком ужасном преступлении я только что взял на себя. — Я не ожидал, что остановка и перемена направления будут столь… драматичными, — выкрикиваю.

Он таращится на меня в полном недоумении, затем озирает дребезжащий пыльный интерьер своего крошечного царства. Лифтер явно не в силах понять, что меня так взволновало.

Мы останавливаемся. Лифт по прибытии не звенит, нет, — его колокол, чьи мощь и тон уместней были бы в кафедральном соборе, сотрясает воздух в кабине. Старик в страхе глядит вверх.

— Приехали, сэр!

Он открывает двери и отскакивает назад перед сценой кромешного хаоса. Я несколько секунд изумленно пучу глаза, затем медленно выхожу из кабины. Старый лифтер пугливо выглядывает из дверного проема.

Похоже, здесь произошла ужасная катастрофа. Огромный вестибюль усыпан обломками, виден огонь, поваленные фермы, вперемешку — трубы и балки. Грудами лежит битый кирпич, свисают порванные кабели. Мечутся люди в форме, с пожарными шлангами, носилками и другими, неизвестными мне инструментами. Повсюду висит густой дым. Взрывы, завывание сирен, визг клаксонов, мегафонные вопли… Даже для наших несколько оглохших от колокола ушей этот шум-гам невыносим. Что же тут происходит?

• Предыдущая
• 11/69
• Следующая