Частный детектив. Выпуск 5 - Пратер Ричард Скотт - Страница 50

— Перестаньте…

— А потом несет всякую чушь.

— Да, я слушал его. Но в наши дни его болтовня высоко котируется.

— Возможно, у меня ничего и нет. Сама не знаю. Все дело в том, что я такая страстная.

— Старик Питерс давно уже никуда не годится. Что вы про себя сказали?

— Я слишком страстная.

— Я так и подумал.

— Я постоянно… ну понимаете, чем бы я ни занималась, я все время думаю об этом. Я имею в виду… Шелл, налейте еще один бокал мартини.

— Хорошо. Всего один. Продолжайте.

Я налил нам обоим. Мы чокнулись и Полли сказала:

— Вот почему я к нему пошла. Я слишком пылкая. Сексуальная.

— Понятно. Это я подозревал.

— Но Питерс мне ни чуточки не помог… Возможно, мне и не нужно помогать, а? Возможно, это олл–райт?

— Я не вижу в этом ничего плохого. Фактически, если это считается болезнью, значит, я сам тоже нездоров. Но болезнь такого рода как раз и является здоровьем. Лично я в этом глубоко убежден.

— Я слишком много об этом думаю. И люблю целоваться.

— Вы абсолютно здоровая девушка, даю вам слово.

— Рада, что вы так считаете. Шелл. Но все равно, я какая–то ненормальная. Взять хотя бы, как я сегодня увидела вас. Когда я стояла совершенно раздетая и… и заметила, как вы посмотрели на меня… Я не могу описать, что я почувствовала. О-о!

Так вот оно что! Я все понял.

— Шелл, поцелуйте меня. Поцелуйте меня!

Я поцеловал.

Наверное, она и вправду все время думала об этом. Говорят о горячих поцелуях, о страстных поцелуях, о безумных поцелуях. Я не знаю, как определить поцелуй Полли. Как будто у нее четыре губы. Одним словом, ее поцелуй послал особый импульс по моей нервной системе. По–моему, ученым следует заняться серьезным изучением такого рода энергии: ее можно использовать вместо ракетного топлива или еще где–нибудь.

— Шелл?

— Полли?

— Я была сейчас на грани…

— Чего?

— Сама не знаю.

— А я чуть не сделал крупное научное открытие. Давай повторим все сначала.

— Мне кажется, я слишком разнервничалась. Ты заставляешь меня нервничать, Шелл.

— Я? Почему?

— Ты такой большой, сильный и мужественный.

— Ты так считаешь, да?

— Немного необузданный, но в то же время очень милый. И возбуждающий.

— Возбуждающий?

— И потом эти сумасшедшие белые волосы и стальные голубые глаза…

— Серые. Они у меня серые.

— Серые? А мне они кажутся голубыми… Возможно, я плохо разбираюсь в цветах. Когда я была маленькой девочкой…

— О’кей, голубые. Дальше?

— Внешне ты кажешься грубым и резким, а на самом деле ты милый. И очень волнующий.

— Волнующий?

— Угу.

Молчание. Я смотрел на нее, она — на меня. Кажется, так продолжалось долго.

— Эй, — прошептал я, — я знаю одну игру.

— Расскажи мне. Ох, расскажи…

Разумеется, я рассказал.

Когда я возвращался домой, на улице продавали экстренный выпуск газет.

Огромные черные заголовки кричали о том, что Джонни Трой умер.

Я прочитал сообщение, сидя в машине. Подзаголовок гласил: “Обладатель золотого голоса покончил с собой”.

Прежде чем приняться за чтение, я зажег сигарету и несколько раз затянулся. Какого дьявола? Покончил с собой? Он вел себя немного странно. В его манерах чувствовалось какое–то напряжение, он излишне много пил, нервничал; когда я уходил, он говорил со мной тоже необычно. Но в целом — нет, совсем не так ведет человек, задумавший самоубийство.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Я расследовал самую обычную смерть от несчастного случая, едва допуская, что полиция проглядела самоубийство или, еще маловероятнее, убийство, а теперь близкий друг умершего совершил вроде бы самоубийство… совсем неожиданное… слишком смахивающее на…

Я прочитал остальную часть истории, напечатанную на первой странице.

Троя нашел в его апартаментах Юлиус Себастьян. Он звонил Трою, чтобы узнать, как прошла встреча со мной, но не смог дозвониться. Зная, что певец должен быть у себя и немного освободившись, Себастьян поехал к нему. Дверь была заперта; достучаться не удалось. Его впустил управляющий. Трой находился в своей спальне. На столике рядом — снимок, где они вместе с Чарли Вайтом, а в сердце Джонни — нуля.

Он лежал на спине на кровати, одна нога свесилась на ковер. Оружие “Смит и Вессон” 32 калибра, зарегистрирован на имя Чарли Вайта. Револьвер валялся в нескольких футах от Джонни, на полу. Коронер заявил, что Трой умер за полчаса до того, как его нашли. Никакой записки не оказалось.

Такова была суть случившегося, всякие второстепенные мелочи я не стану пересказывать. Себастьян чуть ли не в шоковом состоянии сделал заявление. В нем впервые публично признавал, что Трой был не в себе после гибели своего друга. В статье также названы имена людей, бывших вместе с Троем незадолго до его смерти, в том числе и мое. Конечно.

Самоубийства вообще подозрительны, а это, с учетом всего, случившегося со мной сегодня, невольно заставляло думать об убийстве. Насколько я мог судить, мотива не было. Наоборот, решительно все люди, связанные с Троем, имели весьма веские причины желать, чтобы это мультимиллионодолларовое “имущество” оставалось живым и невредимым как можно дольше. И, что было еще важнее, случившееся действительно выглядело, как самоубийство.

Дополнительные подробности — вторая, поверхностная рана, револьвер в паре ярдов от тела, — не усиливали подозрения, а как раз наоборот, заставили поверить, что Трой и правда покончил с собой. Человек, стреляющий себе в сердце, вовсе не обязательно мгновенно умирает. Известны случаи, когда люди пробегали несколько кварталов, прежде чем упасть замертво. А некоторые и совсем не умерли.

Револьвер на полу? Либо от боли, либо конвульсивно человек может выбросить оружие вообще из комнаты или отшвырнуть куда дальше, чем на пару ярдов.

Далее, человек, решившийся покончить с собой, все равно не может перебороть в себе внутреннюю потребность остаться в живых. Было похоже, что первый раз Трой, нажав на курок, в последний момент отвел или отдернул в сторону револьвер; отсюда — поверхностная рана. Убил он себя уже вторым выстрелом.

Самоубийцы обычно делают еще одну вещь: обнажают место, куда они стреляют или наносят удар ножом. Газета об этом не упомянула; надеюсь, в полицейском управлении меня просветят.

Именно туда я и направился. И уже по дороге сердце болезненно сжалось при мысли, что великолепный голос Джонни Троя потерян навсегда…

Сам Джонни произвел на меня большое впечатление, даже большее, чем я сразу почувствовал…

До комнаты 314 я добрался уже после полуночи. Капитан Сэмеон все еще был на месте. Как всегда, в особо важных случаях.

В кабинете творилось что–то невообразимое: звонили телефоны, толклось и орало целое стадо репортеров, операторов с телевидения, фотографов; не меньшая толпа осела внизу, в вестибюле.

Лейтенант Ролинс держал оборону за конторкой; он ухитрялся еще писать и даже, подняв глаза, разглядеть меня.

— Здорово, Шелл. Вы ищете Сэма?

Я кивнул, он ткнул пальцем в ближайшую дверь. Я постучал и вошел. Сэм был один, разговаривал по телефону, в зубах торчала ровно половина сигары.

Он кивком головы указал на стул; я сел и стал терпеливо ждать. У Сэмеона усталый вид, но розовые щеки гладко выбриты; небритым я его ни разу не видел. Не знаю, когда и как он это проделывает — может быть, носит в кармане электробритву, и бреется в кабинете, не глядя в зеркало?

Положив на место трубку, он взглянул на меня.

— Ну?

— Я только что прочитал газету.

— Да-а. Твое имя там фигурирует. Слушай, какого черта ты с ним сделал?

— Что я сделал? Ничего.

— Мне уже звонили три раза о том, что ты его извел, затравил и замучал. Согласен, ты изрядный нахал юга, но неужели ты…

— Прекрати, Сэм. Я не причинил ему никаких неприятностей. А вот звонки… Расскажи–ка о них подробнее.