Гильдия темных ткачей - Соловьева Евгения - Страница 48

• Предыдущая
• 48/87
• Следующая

Но ни голос рассудка, ни комплименты Ристане, ни явное благоволение Дукристу сестры — ничто не действовало на ощущение «ему можно доверять».

— …зайдите обсудить кое-что после бала, Дайм. — В тоне Ристаны лишь глухой не расслышал бы обещания постели.

Порыв раскаленного ветра — ревность, обида, боль унижения — коснулся Шу. Она вздрогнула, взглянула на источник эмоций.

«Убью. Обоих», — читалось в прищуре Зифельда. Но Ристана не замечала ни сжатых губ, ни сведенных бровей любовника.

— Преданность Вашего Высочества государственным интересам восхищает меня, — притворился глухим Дукрист. — Но я не смею занимать ваше внимание в столь поздний час. Право, империя подождет до завтра.

С яростью Зифельда в унисон вспыхнула злость Ристаны: «Как он посмел отвергнуть меня на глазах всего света? Предпочесть мне эту бледную темную немочь!»

— Идемте же танцевать, Ваше Высочество, — Дукрист слегка сжал руку Шу и подмигнул: «Да, я предпочел тебя этой великолепной змее».

Жар прилил к щекам, язык прилип к гортани. Шу смогла лишь кивнуть в ответ и позволить Дукристу увести себя прочь.

Колдунья молчала, кружась с ним в танце. Молчал и Дайм, благодарный за передышку. Он рассматривал младшую Суардис и пытался понять: почему мерещится, что в руки свалилось сокровище? Почему не хочется отпускать девчонку, почему разумное решение кажется кощунством? Как так получилось, что некогда желанная до темноты в глазах Ристана вдруг обернулась немолодой теткой, злой и неумной?

Слишком много сегодня изменилось, слишком быстро — подумать бы, что делать дальше.

На бал Дайм опоздал. Не на торжественные речи, это прекрасно обошлось и без него. Прямо перед его носом темный успел перехватить Шуалейду. Соваться и отнимать её Дайм не пытался — однозначно проигрышный дебют. Потому лишь кусал губы, глядя, как Бастерхази охмуряет сумрачную — о да, она в самом деле оказалась сумрачной и в здравом рассудке! — а та восторженно смотрит ему в рот, принимая маску за правду. Еще бы, темный учился изображать из себя шис знает что пять десятков лет, и не перед глупой девчонкой, а перед самим Пауком.

Когда Дайм уже готов был наплевать на фору Бастерхази и ввязаться в бой, Светлая надоумила вмешаться Ристану. А может, Хисс дернул — старшее Высочество этим «принесите лорнейского» подписало себе смертный приговор. Хотя… темный и так не простит ей своего лакейского положения.

За издевательством над провинциалкой Дайм наблюдал без капли жалости. Скорее с восторгом: Ристана дуростью превзошла саму себя. Мало ей принимать Бастерхази за комнатного шпица, еще и щекочет нос дракону в уверенности, что сестра ничего не стоит как маг. Слава Светлой, хоть в этот раз не опоздал! Иначе Риль Суардис лежал бы в руинах, а братец Лерма уже несся в Валанту поднимать упавшую корону.

Дайм сморгнул навязчивое видение — не стоит так много думать о неудаче, вероятности этого не любят. Лучше еще полюбоваться переливами лазури, сирени и опала. Те же цвета стихий, что у Зефриды, тот же чуть восточный разрез глаз и обманчивая хрупкость, даже угловатость. А ведь девочка, должно быть, недурной боец! Определенно, вельсе и эста-ри-касте она уделяла меньше времени, чем тренировкам со шпагой — так ставят ногу фехтовальщики школы Флом-дор, а не танцоры.

Хватит, мальчишка! Увидел красивую ауру и растаял. Влюбись еще, корр`дас!

Прочь неуместные мысли. Дело, только дело — и как только дело будет сделано, он покинет Суард и думать забудет о какой-то там девчонке.

«Вот и займись. Прямо сейчас! Линза не будет ждать, пока ты разберешься в своих, кхе корр, чувствах. Нет у тебя никаких чувств и быть не может».

— Надеюсь, Ваше Высочество простит мою бесцеремонность, — склонившись к уху сумрачной, шепнул Дайм. — Я так и не представился…

— Вряд ли можно перепутать Вашу Светлость с кем-то еще, — не поднимая глаз, ответила Шуалейда.

«Не доверяет, шис подери», — невольно восхитился он.

— И вряд ли про кого-то еще ходит столько сплетен и анекдотов… — притворно вздохнул Дайм.

Уголки губ Шуалейды дернулись, но глаз она так и не подняла.

— Ну что вы, Ваша Светлость.

— А вы прекрасно танцуете. Зря Её Злоязычие ругала шеру Ильму. Или танцевать Ваше Высочество тоже учил Ахшеддин?

Наконец Дайм увидел её глаза. Странные, серо-сиреневые, удивленные и недоверчивые…

«Шис. Плохо работаешь, плохо!»

— Тоже? — переспросила она.

— Фехтование, бой без оружия, шаг ласки… Пожалуй, и скорпионий удар Ваше Высочество уже освоили.

— Но, — Шуалейда смутилась и испугалась. — Вы же не думаете, что это мешает…

— Серьезно? В шестнадцать лет и скорпионий удар? — Дайм притянул левую руку Шуалейды к губам и почти поцеловал, глядя ей в глаза. — Я бы взял вас в Серую Стражу. Хотя нет, этак вы через пару лет спихнете меня из удобного кресла начальника Канцелярии.

Дайм нес какую-то чушь, привычную и неважную — методу обольщения он давным-давно отработал на аспирантках Магадемии — и изучал сумрачную. Почему-то вблизи Шуалейда вовсе не выглядела ни угловатой, ни некрасивой. Узкое лицо и длинноватый нос, резкий подбородок и острые скулы, широкий бледный рот — в сиянии воды, воздуха, разума и жизни все это выглядело удивительно гармоничным, хоть и не совсем человеческим. Стихия, воплощенная стихия — если выживет, непременно станет зеро.

Внезапно головоломка сложилась. Проснувшаяся Линза, амбиции Бастерхази, жадность Лермы, интриги Конвента, окончательная смерть Зефриды и еще полсотни деталей встали на место. Дайм понял, что ему придется сделать, если он не собирается сегодня же убить Шуалейду — и еще он понял, что не сможет убить её даже ради мира в Империи.

435 год, 2 день месяца Каштана. Суард, дом на площади Единорога.

От вчерашнего бала маэстро Клайверу остались на память две дюжины визитных карточек — завитушки, сладкие духи — чек на десять империалов с подписью королевского казначея, ломота в спине и головная боль. Что делать, годы берут свое. В пятьдесят с лишком уже не так просто сбегать от графа-рогоносца через балкон. Да и читать графине сонеты до рассвета.

Маэстро потер виски, отхлебнул сладкий чай и отставил чашку на прилавок. Хотелось закрыть лавку и завалиться поспать еще часиков на десять, чтобы к вечеру забыть о годах, и об одиночестве, и о том, что через неделю-другую графине надоедят скрипка и сонеты, а ему — графиня.

— Сатифа! — позвал он в открытую дверь из лавки в дом. — Чай остыл! И булочки твои несладкие… — добавил он тихо.

Послышался сердитый звон посуды, тяжкий вздох, и на пороге показалась худая и высокая, как жердь, старуха в вышитом крахмальном фартуке.

— Вот ваш чай, шер Вольян. И нечего ворчать на булочки, много сладкого вредно!

Маэстро только покачал головой: для неё он всегда будет малышом, даже с седой бородой.

— Ложились бы вы спать, шер Вольян, — укоризненно пробормотала экономка. — Если кто придет в лавку, уж как-нибудь справлюсь. А вообще пора бы вам нанять помощника. А еще лучше — помощницу. Жениться вам надо, шер Вольян, вот что скажу!

— Ох, Сатифа…

— Что Сатифа? — продолжала бурчать экономка, забирая остывший чай и наливая новый. — Говорила вам матушка, мягкой ей травушки, женитесь на дочке бургомистра. Уж и внуки были бы. А вы все один, да один. Даже ученика не возьмете. Кому ж лавку оставите? А скрипочки ваши, а? Так никто на них и не сыграет…

• Предыдущая
• 48/87
• Следующая