Заговоренные клады и кладоискатели - Цыбин Владимир Дмитриевич - Страница 24

В войну с немцами в Белоруссии к одному партизану пришел к землянке медведь и со стоном протянул лапу. Парень вынул из лапы большую занозу и перевязал лапу. Медведь благодарно лизнул ему руку и ушел. Другим днем зверь пришел к партизану опять, подошел к двери и отошел. Парень думает: «Что такое?» — и вышел, медведь, не торопясь, двинулся в сторону болота. Отошел, подождал, а сам кивает головой в сторону болота — зовет, значит. «Куда это он меня манит?» — подумал парень, однако двинулся следом.

Медведь подвел его к сосне, разгреб яму и отошел, смотрит. Парень подошел к яме и увидел в ней ящик свинцовый. Он открыл ящик, а там — драгоценности и золото.

Медведь, убедившись, что парень нашел, что ему нужно, и ушел. Это он отблагодарил человека за помощь, а клад он, конечно же, подсмотрел: какой-то грабитель, а в войну их было немало, схоронил клад…

Клад, на который указывают животные и птицы, обыкновенно открывается и так, без зарока. Видно, «откупное» уже уплачено добротой человека, «доброта доброту робит, доброе в доброе ложится» — так заметил еще давным-давно наш народ.

Магия чар уступает магии доброты. Об этом говорит легенда, записанная у казаков уральским этнографом И.Железновым.

«Ходил казак по роще и выбирал вербовое дерево на бударку. Выбрал дерево и стал рубить его под корень. А на дереве том было гнездо вороново с детенышками. Слушай, какая притча-то вышла. Только лишь принялся казак за работу, ворон и подлетел к казаку и так жалобно закаркал, индо казак остановился, перестал это дерево рубить. Смотрит на ворона, а тот так и вьется около него, словно ласточка: то к ногам казака бросится, то сядет близ него на веточку и замотает головой, словно кланяется, а сам стонет. Казак жалостлив был, догадался, в чем дело, оставил дерево и пошел к другому — дерево было тоже хорошее — и стал его рубить.

Ворон успокоился и сел на гнездо. Через малое время прилетел другой ворон, пара, значит, первому, прилетел с кормом для детей. Второй ворон был гораздо больше первого, значит, самец, да такой сизый, лелесовый, почти седой, значит, старый-престарый ворон. Перекликнулись ворон с вороном, покаркали промеж себя, значит, перемолвились по-своему.

Вдруг самец спустился с дерева и прямо под ноги к казаку; остановился. посмотрел на казака и закивал в одну сторону головой, и пошагал от казака, туда пошагал, куда годовой кивал. Шагает ворон, а сам беспрестанно оборачивается к казаку и дает годовой знак, чтобы казак шел за ним. Но казак смотрит только на ворона и улыбается, думает: хитрит ворон, от гнезда отводит. Три раза ворочался ворон, три раза манил казака за собой. Напоследок вплоть подошел к казаку, схватил носом за шаровары и дергает, и тащит, словно ученая собака. Тут уж казак догадался. «Что-нибудь да не так> — думает казак и пошел за вороном. И привел ворон казака к одному старому вязу и остановился под ним и давай долдыкать носом в землю, под самым корнем. Казак, не будь дурень, тот же миг давай топором разрывать землю, где ворон носом колотил, и скоро, братец мой, докопался до дубовой шкатулки, железом окованной. Казак хвать по ней обухом — она и рассыпалась: трухлява была — в земле, значит, долго лежала. И очутилась перед казаком порядочная кучка целковиков, старинных, царя Петра Первого Алексеевича!

В старые годы — во время какого-нибудь замешательства, примерно, в пугачевское бунтарство иль-бо в другое какое, — кто-нибудь из наших же обывателей зарыл эти полковники для сбережения, а после и сам погиб в замешательстве: рублевики его и остались в земле. Ворон — они ведь долго живут, по нескольку сот лет, — ворон, значит, видел, как хозяин закапывал шкатулку, и указал ее счастливому казаку замест благодарности, что тот уважил, гнездо его не разорил».

И все же на клады чаше всего натыкаются случайно. Это клад — на «повезло», потому что за видимой случайностью угадывается некая закономерность: клад достается нищему или же обделенному родственнику. И еще: эти клады — кладенцы и не заторенные стражей.

Такое впечатление, что они наводят на себя, притягивают как бы случайно. Здесь могут быть такие объяснения: либо клады действительно не «хотят» доставаться своему хозяину (как правило, скряге), либо они вовсе не клады, а так, захоронения, либо еще недозрели до магического состояния. Таковы почти все клады нашего века, сделанные второпях, в потай, без должных уставов, и не доживают до своих сроков, тогда как в самом времени, «в сроке» создается по мере продолжительности своя особая магическая энергия. Время как таковое создает магию, переходит в чары.

В клады как бы вкладывается часть души хозяина, овеществленная корысть и скряжество, теневая ее сторона.

Царевна Екатерина Алексеевна была страстной и одержимой кладоискательницей, что странно сочеталось у нее с истовой верой.

История сохранила факты и документы, говорящие о том, что она вела переговоры с костромским священником, который знал «по планетным тетрадям» о кладах. И посланные по ее приказу люди рыли полночью могилы на кладбище и искали безуспешно и долго клады.

По ее неистовой приверженности к кладоискательству были отправлены подводы из Москвы за 200 с лишним верст с тем, чтобы добыть клад, зарытый на дворе одного крестьянина.

Когда Петр I узнал об этом, он был взбешен, и, по словам историка С. М. Соловьева, люди, указывающие царевне на места зарытых кладов, по розыску Петра оказались обманщиками.

«Страсть к легкой наживе, — пишет С. Максимов, — повсюду расплодила множество кладоискателей, которые до такой степени увлекаются идеей быстрого обогащения, что зачастую кончают однопредметным помешательством. Эти насчастные маньяки вызывают бесконечные насмешки и сплошь и рядом делаются жертвами обмана. За дорогую цену им продаются особые «записи кладов», к их услугам находятся руководители, заведомо приводящие на пустое место, заранее прославленное и искусно обставленное всеми признаками таинственного урочища и т. д.».

Вот запись-завещание одного сибирского кладоискателя.

«А как Бог велит, — поучает он своих детей, — отчитываем Разину поклажу, только перво-наперво сто рублей, как помру, отошлите дедушке в Божью церковь, ко Владимирской Божией Матери. А мать чтобы не знала: все в питейный угодит. А золото, куда положу — шепну опосля, смотрите только, как бы обменяли, чай, все крестовики (серебряный рубль петровских времен с крестом из четырех П. — В. Ц.). А если уж менять, то из-под виду, а для казны места немного. А святую икону, что на поклаже лежит, освятить доведется».

В народе таких кладоискателей почитали за чудаков и относились к ним снисходительно.

Так, на Псковщине из поколения в поколение кладоискатели ищут в курганцах заповедную саблю Александра Невского. Как она объявится — так с Руси сметет всю обманную власть иноверцев. На Иртыше — шелом Ермака, именно шелом, а не казачью папаху. Будто светится он в невзгодье Руси из воды. Кто найдет его и наденет на себя — поведет непобедимое войско.

На воронежской земле был знаменит в прошлом веке «убежденный чудак, исходивший весь тот край вдоль и поперек, разыскивая клады Кудеяра, между которыми один состоял из 60 парных воловьих подвод серебра, 10 пудов золота и целого лотка драгоценных камней. Около этого помешанного образовалась целая толпа плутоватых подсобников из мещан и отставных солдат, являющихся с предложениями заговоров и записей таинственных талисманов, завернутых в грязные тряпицы, вроде комка глины, добытой в полночь с могилы удавленника, помогающей, как известно, добыче кладов».

Таковы они, чудаки, неудачники, чернокнижники и поэты — кладоискатели и кладокопатели.