Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 22

— Пойду, пожалуй…

Девица и сама некстати возбудилась, скользнула бедовой ручонкой к нему в штаны — еще бы минута и Боренька, пожалуй, распрощался бы со своей невинностью самым неожиданным образом, но вдруг из приоткрытой двери раздался грозный рык, напоминающий скрежет внезапно тормознувшего электровоза. Девица враз опамятовалась, сказала с уважением: «Большой человек! Директор свалки!» — и, сверкнув загорелыми ягодицами, исчезла за дверью.

Отдышавшись, Боренька поспешил дальше к заветной кладовке. В конце коридора оглянулся: пусто, лишь на том месте, где напала распутная баба, от ковровой дорожки струится сизый дымок.

Толкнул обитую железом дверь — не заперто. Но — темень, как в колодце. Раскрыл сумку, нащупал фонарик с длинной черной ручкой — все предусмотрела Таина. Вошел и прикрыл за собой дверь. Так и есть — каморка забита под завязку: мешки, бумажный хлам, инструменты. На стенах шеренга огнетушителей, каких он раньше не видел, вроде гирлянды сталактитов.

Боренька вынул из сумки черепаху-маму, погладил по черной головке с усиками: не подведи, родная. На жестяном брюхе, на мини-усилителе высветил нужный код. Повесил фонарик на гвоздь и, раздвинув мешки, уместил черепаху в уютную норку. Сверху прикрыл ветошью. Все проделал быстро, без суеты, по-прежнему ощущая приятное жжение в паху.

Приоткрыл дверь — никого. В сумке оставалось еще семь маленьких черепашек, их предстояло расположить в определенных местах, причем две в зале с игорными автоматами, где Борис уже побывал. Туда он и направился, чуть ли не насвистывая себе под нос. С каждой минутой чувствовал себя все увереннее, хотя понимал, что такая бесшабашность скорее напоминает некую анестезию чувств, чем самообладание.

В игровой зал вернулся беспрепятственно, правда, на лестнице столкнулся с веселой компанией — двое мужчин и три эффектные девицы поднимались навстречу, но не обратили на него никакого внимания, — добрый знак, означающий, что он вписался в здешнюю атмосферу. В зале снова уселся за стойку на высокий табурет, но теперь рядом с ним оказался светловолосый крепыш лет двадцати семи, типичный плейбой со скучающим взглядом. На Бореньку едва повел глазами, сосредоточенно сосал виски с содовой через пластиковую соломинку.

— Лимонный сок с ромом, — бодро провозгласил Интернет, чувствуя, что, возможно, совершает роковую ошибку, но действуя словно по наитию. Бармен покосился на него с выражением прежнего недружелюбия, намешал питье и толкнул стакан по стойке. И тут же вернулся к разговору со светловолосым, с которым, судя по всему, приятельствовал.

— И что ты ей сделал? — спросил с любопытством.

— А ничего, — раздраженно отозвался крепыш. — Сунул штуку, чтобы не гундела.

— А что Паук?

— Да ему по барабану. Лишь бы сверху не капало.

— Паскуда! — оценил бармен. — Таких надо сразу давить. Они деликатного обращения не понимают.

— Как давить, — возразил крепыш. — Хата его и товар с хвостом.

Боренька решил, что мешкать не стоит. Сунул руку в наполовину расстегнутую сумку, достал одну черепашку и, повернувшись боком, пытаясь охватить взглядом сразу весь зал, приладил ее в углубление под стойкой, намеченное еще в первый заход. Черепашка прилипла к поверхности с легким, едва слышным щелчком.

Наполовину выпитый коктейль зажегся в желудке маленьким костерком. Голова чуть-чуть закружилась, но это не страшно. Он вполне себя контролировал.

— У этого гандона, — с раздражением продолжал крепыш, — такое о себе мнение, будто у него две тыквы вместо одной.

— Я и говорю, — поддержал бармен. — Давить надо прямо в колыбели.

Боренька слез с табурета и подошел к одному из автоматов, на котором играл длинноволосый пижон в нейлоновой куртке. Сливал жетоны в щель горстями, дергал рычаг, нажимал какие-то кнопки, но, видно, ему не очень везло, потому что не прошло минуты, как он, не оборачиваясь, буркнул:

— Не стой за спиной, не люблю.

Борис отошел, пошатался по залу среди публики, изредка бросая взгляды на бар. Там все спокойно: бармен беседовал с крепышом, обсуждая мерзкое поведение гандо-нов, которых надо давить, и черепашка не светилась. Наконец Боренька пристроился к свободному автомату, предварительно его облюбовав. С задней стороны на корпусе достаточно места, чтобы упрятать всех оставшихся черепашек, вопрос только в том, как проделать это незаметно. Он оставил сумку на стуле и сходил к кассе, где наменял жетонов. В зале было так накурено, что у экологически чистого Бореньки начали слезиться глаза. Не успел он прокрутить свои сорок жетонов, выжидая момент, когда можно будет сунуть руку за спину автомату, как сбоку пристроился молодой человек и стал давать советы:

— Грубо играешь, браток. Не дергай резко, это не поможет. Ставь по одной, по одной ставь.

Борис взглянул на него: темные усики, узкий рот, дружелюбные глаза. Поджарый, с сильными плечами. Обыкновенный качок. В другое время Боренька охотно посоветовался бы с ним, как перехитрить примитивное игровое устройство, но как раз время его поджимало. Таина поставила условие: управиться за час.

— Не мешай, а? — попросил он. — Иди лучше сам поиграй.

Молодой человек ухмыльнулся.

— Уже поиграл. Все слил до копейки. Они же у них перепрограммированные. Выигрыш исключен.

Борис удивился:

— Зачем же все играют?

— Такие же придурки, как мы с тобой. Давай покажу, как надо бомбить.

Его предложение вступало в явное противоречие с утверждением, что выиграть на автомате нельзя, но Борис уступил свое место и отдал оставшиеся жетоны. Случайный советчик невольно помог. Став зрителем, он прилепил черепашку в мгновение ока, но когда отстранился — вдруг почудилось, что по губам паренька скользнула понимающая ухмылка. Ужас окатил Бореньку с ног до головы, будто кипятком: он так и застыл с открытым ртом.

— Видишь, — самодовольно заметил парень. — Десять очков вернул.

Слава Богу, померещилось. Борис сказал ненатуральным голосом:

— Слушай, погоняй пока сам, я прошвырнусь немного. Рулетка где?

— Прямо по коридору, белая дверь. Не промахнешься… Только не зарывайся там.

— Колесо тоже программированное?

— Ну а ты как думал, это же Москва.

В зале с рулеткой, расположенном рядом с кабинетом директора, он провел не больше десяти минут. Зарядить там двух черепашек оказалось плевым делом. Публика скопилась возле стола, завороженно следила за манипуляциями крупье. Так, вероятно, первобытные племена внимали заклинаниям шамана. Правда, у дверей дежурил детина в униформе — черный костюм, белая рубашка с бабочкой, — но Боренька опустился в кресло под огромными, бронзовыми часами — и стал невидим. Под бронзовое чудовище он и посадил двух зверьков, подтолкнув их под мраморную плиту.

На первом этаже его целью была бильярдная и предбанник сауны, где, как уверил Санек, вообще никого не бывает. Не в бильярдной, а в предбаннике. Эта комната — что-то вроде перевалочного пункта — грязное белье, банная утварь, ящики с разными припасами, ее Боренька оставил напоследок, сперва зашел в бильярдную — и сразу понял, что здесь придется туго. В просторной комнате с тремя сверкающими лакировкой бильярдными столами гуртовались пятеро пожилых кавказцев, — и все, как на подбор, каких-то непомерных размеров: упитанные, с раздутыми животами, поросшие черными волосами до бровей. Сразу видно, что какая-то элитная компания. У опешившего Бореньки создалось впечатление, что между столов неспешно передвигаются пятеро космонавтов в скафандрах, прилетевших откуда-нибудь из созвездия Кассиопеи. У Бореньки вообще было живое, быстрое воображение, а тут оно еще обострилось благодаря двум коктейлям с ромом. Лучшее, что он мог сделать, это развернуться и уйти, но по его же собственным расчетам двум черепаш-кам-деткам положено было осесть именно в бильярдной, на пересечении трех биссектрис.

— Мальчик пришел, — без энтузиазма отметил один из космонавтов-кавказцев — и еще двое мельком взглянули, тогда как двое других продолжали сосредоточенно целиться киями почему-то в один шар.