Дерево Джошуа. Группа ликвидации - Гамильтон Дональд - Страница 61

— Черт, для меня это китайская грамота, — заявил он сердито. — Нечего махать у меня перед глазами. Если тебе это что-нибудь скажет, буду очень рад.

Я развернул рулончик и сразу узнал шифр. Я взглянул на Веллингтона, но он уже закрыл глаза. Я отнес листок к столу в углу палаты и стал расшифровывать сообщение. Там стоял мой кодовый номер и код связника, который мне был незнаком, потому что сообщение пришло не через Вэнса: он уже не был моим связным. Сообщение было из Вашингтона. Текст гласил:

Я достал спички, сжег листочек и вернулся к кровати, Веллингтон недовольно сморщил нос.

— Перед тем как провонять всю комнату, надо спрашивать разрешения, — прошептал он.

— Кто бы говорил!

— Да будет! Ты сможешь теперь его найти?

— Мне не надо его искать, — сказал я. — Он сам меня найдет. У меня есть кое-что, что ему очень нужно.

Из-под бинта на лице Веллингтона показалась кривая улыбка.

— Ага. Я так и решил Я догадался, пока валялся тут. Ты эти чертовы пленки… Ты не мог его и пальцем тронуть. У тебя не было приказа. Приказ был у меня. И ты все засветил чтобы никто не понял что там было, а сам сохранил настоящие, чтобы, когда наступит время, использовать их как приманку.

— Я внимательно тебя слушаю. Мне кажется, раньше ты меня обвинял в том, что я это все сделал, чтобы досадить тебе. Я жду извинений.

— Мне бы надо было опять натравить на тебя Гранкви-ста, хитрец ты хренов!

Я долго смотрел на него. Этот распластавшийся на больничной койке парень не казался мне теперь таким мерзким.

— Я Могу для тебя что-нибудь сделать?

— Да. Добудь Каселиуса. И проваливай. Я спать хочу.

Вернувшись в отель, я увидел девушку у стойки портье.

На сей раз я сразу узнал узкие клетчатые брюки. Раз увидев такие брюки, их уже невозможно забыть. Ее волосы по-прежнему были аккуратно зачесаны назад и собраны в пучок на затылке, как и вчера вечером. У нее был изумительный профиль. Это я успел заметить, пока она не почувствовала моего присутствия и не обернулась. Я подумал, что как-нибудь надо будет придумать повод и сфотографировать ее — как-нибудь, когда моя голова не будет забита никакими делами и я смогу опять сосредоточиться на такой простой вещи, как красота и истина. А сейчас она была досадной помехой.

— Доброе утро, кузина Элин.

— Утро было добрым, — ответила она. — Но уже день. Я вас ищу. Я собралась на прогулку, чтобы поснимать на цветную пленку — в это время года такая красивая листва. Но у меня что-то заело аппарат, затвор барахлит. Вот я и подумала: может, вы сумеете мне…

Трудно было осознать, что кто-то по-прежнему живет обычной нормальной жизнью, что хорошенькие девушки по-прежнему ходят на прогулки, чтобы сделать десяток цветных слайдов и потом долгими зимними вечерами мучить своих родственников и друзей скучными просмотрами.

— Я посмотрю ваш аппарат, — ответил я. — Давайте поднимемся ко мне в номер. У меня там есть кое-какие инструменты и запасные детали.

Она вручила мне свой фотоаппарат, и мы пошли наверх. Это был небольшой 35-миллиметровый «Цейсс» в кожаном футляре с клапаном на кнопке спереди, похожим на откидное сиденье допотопного секретера. Когда видишь парня с такой штукой в руках, не стоит спрашивать его, для какого журнала он работает. Будь он профессионалом, он не стал бы запаковывать свой инструмент в такое количество кожи. Я отпер дверь, впустил Элин, вошел следом, закрыл дверь и повел девушку к ближайшему столику.

— Я думаю, вы повредили перфорацию на пленке, — сказал я. — Зубчикам на катушке перемотки не за что зацепляться, поэтому пленка и не перекручивается, когда вы взводите затвор, Я сейчас посмотрю, может быть, у меня есть…

Я замолчал. Она подошла ко мне сзади — чтобы, как я подумал, заглянуть мне через плечо, — но штука, которая ткнулась мне в ребра, была твердой, и я сразу понял, что это, хотя и не поверил.

— Не двигайтесь, — сказала она напряженным голосом, — Не двигайтесь или я выстрелю. Вы знаете, что нам надо. Где?

Там, где я во время войны проходил учебный курс, у нас был предмет под названием то ли «готовность», то ли «бдительность», то ли еще что-то вроде этого. С тех пор его исключили из учебных программ. Полагаю, что для мирного времени предмет был. слишком сложным и грубым. Курсанты во время практических занятий иногда получали травмы. Когда я недавно проходил курс переподготовки, нам просто прочитали пару вдохновляющих лекций на эту тему.

В военное время практические занятия проходили следующим образом. Ты шел как ни в чем не бывало по территории школы или пил пиво в столовке и вполне по-приятельски болтал с инструктором о том о сем. И вдруг, не переставая улыбаться, и похлопывая тебя по плечу, и говоря, какой же ты отличный парень — таких мало среди его учеников, — он выхватывал незаряженный пистолет и тыкал тебе стволом под ребра. Во всяком случае, хотелось надеяться, что пистолет не заряжен. Там никогда ничего нельзя было знать наверняка. Это, кстати, мог быть совсем и не инструктор, а твой приятель, с которым ты не раз пил, или симпатичная девчонка, с которой ты только что познакомился в столовке. Надо было как-то среагировать, причем очень быстро. Даже если бы это был сам Мак, Если же ты начинал выступать, то сразу можно было считать, что ты завалил экзамен…

Она допустила две ошибки. Их обычно делает всякий неопытный человек, которому в руки попало оружие. Первая: она подошла ко мне слишком близко, хотя зачем вообще пользоваться пистолетом, если действуешь в радиусе действия ножа? Вторая: она направила пистолет на человека, которого убивать не собиралась. Ведь ей нужны были только пленки. Будучи трупом, я бы не сумел помочь ей в их поисках. Не скажу, что я все это сразу же обдумал во всех деталях, Просто иногда, так сказать, интуитивно чувствуешь благоприятную погоду: есть у тебя шанс или нет?

Времени на то, чтобы выронить аппарат из рук, у меня ушло не больше, чем обычно требуется в такой ситуации. Затем различные предметы мебели, фотоаппарат и пистолет разлетелись в разные стороны. Элин фон Хоффман переломилась пополам, схватившись за то место, куда я вонзил ей сложенные вместе негнущиеся пальцы, точно лезвие кинжала. Я сдержался как раз вовремя, чтобы не нанести ей машинально заученный резкий удар ребром ладони по шее, которому было суждено сразу положить конец этим гимнастическим упражнениям.

Я стоял и смотрел, как она, упав на колени, хватала ртом воздух. Полагаю, расставание с иллюзиями — вот точное выражение для того чувства, которое я испытал, когда у меня появилось немного времени проанализировать ситуацию. И еще чувство гнева, недоверия и — своего рода горе. Я ни разу не позволил себе даже прикоснуться к этой девушке — я даже не думал о ней с этой точки зрения; она, так сказать, была для меня ярким и умиротворяющим лучом света в этом мраке, была милым, чистым, невинным напоминанием того, что где-то существует совсем иной мир, в котором обитают совсем иные люди… Но, как выяснилось, ничего этого не существовало. Это был все тот же мир, и если хочешь в нем остаться в живых, приходится всегда быть начеку. Пусть даже с небес спустится ангел в сиянии, но ты будешь последним дураком, если повернешься к нему спиной.

Я вздохнул, поднял с пола мебель, положил к себе в карман ее пистолет — испанский автоматический — и подошел к ней.

— Вставай, — сказал я.

Она медленно поднялась и оперлась руками о столик. Потом расправила свитер и обеими руками заложила назад выбившуюся прядку волос. Как ни странно, она была все так же красива, вот только чуть бледновата. Она горестно потерла солнечное сплетение и издала короткий смешок.

— Это было великолепно, кузен Матиас. Признаться, я и не ожидала… Теперь же я готова поверить, что вы очень опасный человек, о чем меня и предупреждали.