Просто незабываемая - Бэлоу Мэри - Страница 2

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая

Затем в поле ее зрения оказался обгонявший их дилижанс с кучером, больше похожим на горбатого снеговика, склонившимся над вожжами и изрыгающим злобные проклятия – очевидно, в адрес несчастного Томаса.

А затем голубой вспышкой промелькнул сам дилижанс, но Фрэнсис все же успела заметить джентльмена в касторовом цилиндре на голове и со множеством накидок поверх пальто. Подняв одну бровь, он оглянулся на нее с выражением величайшего презрения на лице.

Он смеет с презрением смотреть на нее?!

Через несколько мгновений голубой дилижанс скрылся, ее собственный экипаж покачнулся и еще сильнее заскользил, а затем, очевидно, сам по себе выправился и продолжил свой медленный, неуверенный путь.

Испуг Фрэнсис сменился вскипевшим в ней жгучим возмущением. Как можно делать такие опасные, безрассудные, сумасбродные, самоубийственные, бестолковые, идиотские вещи! Боже милосердный, даже прижавшись носом к окну, Фрэнсис не могла видеть дальше пяти ярдов. Неужели же тот горбатый сквернословящий кучер и тот надменный джентльмен с презрительно выгнутой бровью так торопились, что подвергали опасности жизнь и здоровье и ее, и Томаса, и свои собственные, просто чтобы обогнать другой экипаж?

Но потом, когда возмущение остыло, Фрэнсис вдруг снова осознала, что находится одна в снежном океане. Паника опять подступала к горлу, и тогда, намеренно отпустив ремень, она откинулась на спинку сиденья и неторопливо засунула руки в муфту. Паника никуда ее не приведет. Гораздо вероятнее, что Томас привезет ее куда-нибудь.

Бедный Томас. Он с удовольствием выпьет чего-нибудь горячего – или, вернее, чего-нибудь крепкого и горячего, – когда они доберутся до этого «куда-нибудь».

А потом она почувствовала, как экипаж снова покачнулся и заскользил, и опять схватилась за ремень. Фрэнсис выглянула в окно, не ожидая что-либо увидеть, но вдруг заметила темный силуэт, который преграждал им путь. В просвете между густыми снежными хлопьями ей удалось разглядеть экипаж с лошадьми, и Фрэнсис даже показалось, что это, возможно, тот самый голубой дилижанс.

Хотя лошади, запряженные в ее карету, остановились, сама карета не сделала того же самого. Она слегка накренилась влево, потом выпрямилась, а затем заскользила – и не так уж медленно – вправо и на этот раз продолжала скользить до тех пор, пока не достигла края дороги. Исполнив искусный пируэт, карета мягко качнулась назад и вниз, и ее задние колеса провалились глубоко в сугроб.

Фрэнсис отбросило назад, она видела только противоположное сиденье, неожиданно оказавшееся почти над ней, и больше ничего, кроме плотного снега, залепившего окна.

До нее донесся громкий шум – фыркали и ржали лошади, кричали люди, и прежде чем она успела собраться с силами, чтобы вызволить себя из снежного плена, дверь открыли снаружи – и рука, одетая в теплое дорогое пальто и элегантную кожаную перчатку, протянулась внутрь, чтобы помочь ей. Фрэнсис не сомневалась, кому принадлежит эта рука – как и лицо, тут же представшее ее глазам, – со светло-карими глазами и квадратным подбородком, раздраженное и хмурое.

Это было лицо, которое Фрэнсис мельком увидела менее десяти минут назад.

Это было лицо – и человек, – к которому она испытывала глубокую неприязнь.

Не говоря ни слова, Фрэнсис оперлась на протянутую ей руку, намереваясь воспользоваться ею, чтобы выбраться со всем достоинством, на какое была способна. Но мужчина рывком поднял ее на ноги, словно она была мешком с мукой, и переставил на дорогу, где полуботинки Фрэнсис моментально утонули в сугробе и она ощутила всю свирепость холодного ветра и бешеную атаку снега, падавшего с неба.

Считается, что у людей, когда они в ярости, перед глазами все становится красным, но Фрэнсис видела только белый цвет.

– Вас, сэр, – объявила Фрэнсис, заглушая фырканье лошадей и выкрики Томаса и горбатого снеговика, обменивавшихся крепкими красочными оскорблениями, – следует повесить, выпотрошить и четвертовать. С вас следует живьем содрать кожу и выварить в масле.

Бровь, которая уже однажды оскорбила ее, снова поднялась, и за ней последовала вторая.

– А вас, сударыня, – отозвался джентльмен надменным тоном, соответствующим выражению его лица, – следует запереть в темной камере как нарушителя общественного порядка за появление на проезжей дороге в такой старой посудине. Это подлинное ископаемое. Любой музей отказался бы от него как от слишком древнего экспоната, не представляющего никакого интереса для посетителей.

– Значит, возраст и осторожность моего кучера дают вам право ставить под угрозу несколько жизней, обгоняя других в таких ужасных условиях? – возмущенно спросила Фрэнсис, стоя почти вплотную к мужчине, но из-за снега едва различая выражение его лица. – Возможно, сэр, кто-то должен напомнить вам историю о зайце и черепахе.

– То есть? – Он опустил обе брови, а потом снова поднял ту, первую.

– Ваша сумасшедшая скорость доведет вас до беды, – пояснила Фрэнсис, тыча пальцем в сторону голубого экипажа, полностью загородившего дорогу впереди; но, внимательно посмотрев в том направлении, она увидела, что экипаж находится на дороге. – В конечном счете вы не сильно нас обогнали.

– Если бы вы, сударыня, пользовались своими глазами для того, чтобы смотреть, а не только для того, чтобы метать громы и молнии, вы бы заметили, что мы подъехали к повороту дороги и что мой слуга – и я тоже, пока нам не помешал ваш кучер, не способный придержать лошадей даже на малой скорости, – расчищал в снегу дорогу, чтобы мой заяц мог продолжать путь. С другой стороны, ваша черепаха глубоко увязла в сугробе и некоторое время никуда не сможет двинуться – во всяком случае, сегодня.

Взглянув через плечо, Фрэнсис с досадой обнаружила, что он прав: виднелась только передняя часть экипажа, да и та была устремлена в небо.

– Ну и кто же, по-вашему, выиграл гонку? – поинтересовался джентльмен.

Господи, что же теперь ей делать? У Фрэнсис промокли ноги, подол ее накидки был облеплен снегом, и саму Фрэнсис занесло снегом, она замерзла, чувствовала себя несчастной и к тому же была напугана и рассержена.

– А чья во всем этом вина? – спросила она. – Если бы вы не пустили своих лошадей в галоп, мы не оказались бы сейчас в сугробе.

– Пустил лошадей в галоп. – Он взглянул на Фрэнсис с насмешкой, смешанной с презрением, и окликнул своего кучера: – Питере! Мне авторитетно заявляют, что ты пустил лошадей в галоп, когда мы обгоняли это древнее ископаемое. Я не раз говорил тебе, чтобы ты не пускал лошадей в галоп во время пурги. Ты уволен.

– Дайте мне время разгрести этот сугроб, хозяин, и все будет чудесно, – отозвался кучер. – Если только кто-нибудь скажет мне, в каком направлении копать.

– Тебе лучше не делать это кое-как, – объявил джентльмен , – Ведь мне придется самому управлять экипажем. Впрочем, я снова тебя нанимаю.

– Я подумаю об этом, хозяин, – парировал кучер. – Ну вот! Почти готово.

Томас тем временем освобождал лошадей от их бесполезной обузы.

– Если бы скорость вашего экипажа, сударыня, была чуть больше едва заметной, – сказал джентльмен, снова обращаясь к Фрэнсис, – вы бы не подвергали опасности серьезных, ответственных путешественников, которые предпочитают добраться куда-то к концу дня, а не провести целую вечность на одном участке дороги.

Фрэнсис изумленно взглянула на него. Она готова была бы поспорить на свое месячное жалованье, что ни малейшее дуновение ледяного ветра не могло проникнуть под пальто и дюжину накидок, которые были на нем, и ни единая снежинка не пробралась внутрь его высоких сапог.

– Ну вот, мы готовы ехать, хозяин, – сообщил кучер. – Если только вы не желаете остаться, чтобы еще часок полюбоваться пейзажем.

– Где ваша служанка? – прищурившись, поинтересовался джентльмен.

– У меня ее нет, – ответила Фрэнсис. – Это должно быть совершенно очевидно. Я еду одна.

Фрэнсис почувствовала, как он окинул ее взглядом с головы до ног – точнее, до колен или чуть ниже. На ней была добротная одежда, великолепно подходившая для возвращения в школу, но такой респектабельный джентльмен, несомненно, совершенно ясно понимал, что ее наряд не был ни дорогим, ни модным.

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая