Подари мне все рассветы - Бэлоу Мэри - Страница 75

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая

— Мне больше некуда пойти, — прошептала она.

— Отправилась бы в монастырь, — ядовито произнес он. — В объятия любого другого мужчины — можно выбирать из целой армии.

— Ладно. Я хотела сказать, что у меня нет другого места, куда я хотела бы пойти. Правда, сюда приходить мне тоже не очень хотелось. Ты злой как медведь.

— Жуана, — сказал он, — или уходи, или по крайней мере веди себя тихо. Не пытайся привести меня в хорошее настроение. И не заставляй меня слушать твои лживые россказни.

— А что, если я пообещаю никогда больше не лгать тебе? — Он почувствовал, что она улеглась на бок и повернулась к нему лицом.

— Я думаю, ничего не изменится. Ты не сможешь и пяти минут прожить без лжи.

Она немного помолчала.

— Думаешь, я и сегодня утром лгала? — спросила она.

Он медленно сделал глубокий вдох, мысленно проклиная себя за то, что у него не хватает ни мужества, ни здравого смысла выгнать ее из палатки.

— Я не лгала, — продолжала она. — Я еще никогда в жизни не была так серьезна.

— Уймись, Жуана, — сказал он. — Тебе уже никогда не удастся провести меня. У тебя ничего не получится.

Она вздохнула, и он почувствовал, как ее лоб прикоснулся к его плечу. В тесноте палатки отодвинуться было невозможно. Она надолго замолчала, и в тишине были слышны тихие шорохи раскинувшегося вокруг них лагеря.

— Он убил Мигеля и Марию, — тихо проговорила она. — Брата и сестру Дуарте, которые приходились мне единоутробными братом и сестрой. Вернее, он приказал их убить — приказал одним движением большого пальца. Сначала он изнасиловал Марию. На полу. А его люди наблюдали. Потом они по очереди проделали то же самое. А затем он сделал жест большим пальцем.

— Откуда тебе все известно? — спросил он.

— Сама видела, — ответила она. — С чердака. Я навсегда запомнила его физиономию. И искала его три года. Слава Богу, меня не ограничивали в передвижении, потому что французы принимали меня за свою. Но он вернулся в Париж и лишь недавно появился здесь снова. Дуарте просил сказать ему, если я снова увижу его лицо. Он хотел убить его сам. Но я знала, что мне нужно сделать все своими руками, иначе я не смогла бы избавиться от ночных кошмаров до конца жизни.

Он шумно втянул в себя воздух.

— Я должна была заставить его последовать за мной сюда, — продолжала она. — Я надеялась, что он быстро догонит нас и что у меня будут при себе мой мушкет и мой нож. Но когда он пришел, я оказалась без оружия и со связанными руками. Но, в конце концов, справедливость восторжествовала. Хотя бы отчасти. С ним были еще французы, но мне до них не было дела. Мне был нужен только он. Он ими командовал и был обязан следить за тем, чтобы соблюдать правила приличия. Я не жалею, что убила его, Роберт, хотя знаю, что то, что я убила человека, будет преследовать меня всю жизнь. Но я не жалею. Он заслуживал смерти от моей руки.

— Да, — согласился он, — он заслуживал смерти.

— Ты мне веришь? — спросила она.

— Да, я тебе верю.

— Значит, ты простишь меня?

— Нет, — отрезал он, пытаясь отделаться от впечатления, которое произвел на него ее рассказ. — Я мог бы помочь тебе, Жуана. Но тебе слишком нравится дурачить меня. В твоих глазах мужчины — не люди, а абсолютные болваны. Ты каждого мужчину готова превратить в своего раба. А мне совсем не по нраву становиться рабом женщины.

Она еще крепче прижалась лбом к его плечу.

— Ты тоже виноват, — проговорила она. — Я сказала тебе правду, а ты не поверил. А умолять и упрашивать я не умею. Не хочешь верить мне — не верь. Но мне нравилось заставлять тебя теряться в догадках. Я тебя поддразнивала, Роберт, а вовсе не пыталась поработить.

— Ну что ж, я не вижу большой разницы, Жуана. Я очень сожалею о том, что такое случилось с членами твоей семьи. Я рад, что тебе наконец удалось отомстить за них, хотя до сих пор удивляюсь, как ты осталась в живых. Неужели ты не знаешь, что стоять в полный рост на линии огня во время перестрелки может только человек, замысливший самоубийство?

— Нет, — сказала она, — я ничего не знаю о перестрелках на линии огня, но сегодня утром, пока я не увидела с гребня холма, что ты еще жив, я думала, что умру. Ну, не буду тебе мешать спать. Если ты мне не веришь, то пусть так и будет, я не стану тебя упрашивать. Не дождешься, Роберт.

Она повернулась к нему спиной, поерзала, устраиваясь поудобнее, а он лежал рядом, застывший от напряжения и злой как черт.

— Э-э нет, так дело не пойдет, — сказал он, перекатывая ее так, чтобы она лежала к нему лицом. — Ты без всяких оснований обвинила меня черт знает в чем, а теперь думаешь, что можешь отвернуться от меня и проспать ночь в моей палатке? Скажи, почему ты так сделала? Чтобы продемонстрировать свое презрение ко мне и всем мужчинам вообще?

— Нет. — Она судорожно глотнула воздух. — Мне, наверное, хотелось воздвигнуть барьер между нами, Роберт. Если ты считал меня своим врагом или хотя бы подозревал, то, естественно, возникал барьер.

— Полно тебе. О каких барьерах ты говоришь? После того как мы покинули Саламанку, мы с тобой спали вместе каждую ночь, а иногда и днем тоже. Что-то я не заметил, что тебе хотелось воздвигать между нами барьер.

— Я всегда воздвигала барьер. Я никогда никого не хотела подпускать к себе близко. Кроме тебя. Когда мы с тобой стали близки, я была счастлива, но страшно испугалась. Я боялась потерять себя, боялась навсегда утратить контроль над своей жизнью. Наверно, именно поэтому я старалась держаться от тебя, так сказать, на почтительном расстоянии.

— А как насчет всех других мужчин? — насмешливо поинтересовался он.

— Других мужчин? Ты всегда меня считал неразборчивой в связях, Роберт, не так ли? По-твоему, я спала с каждым мужчиной, которому улыбалась? С моим мужем у меня это было шесть раз — я считала! — и каждый раз противнее предыдущего. С тобой я была так часто, что сбилась со счета. И с тобой было чудесно, причем с каждым разом становилось все чудеснее. Вот и весь мой опыт, Роберт. Но я зря трачу время, потому что ты все равно мне не поверишь. Ты будешь презирать меня и попрекать моими несуществующими любовниками. Спи. Ты, должно быть, устал.

— Жуана, — сказал он, заставляя себя не верить ей и мучительно желая ей поверить, — но почему, имея столь огромный опыт, ты с такой легкостью пошла на интимную близость со мной? Насколько я помню, инициатива исходила от тебя.

— Как видно, ты хочешь окончательно унизить меня, а я не привыкла унижаться. Ладно, наверное, я должна тебе рассказать. Роберт, я люблю тебя. Возможно, я влюбилась в тебя, когда впервые увидела в Лиссабоне. Ты стоял среди блеска бала в потрепанном мундире, суровый, враждебно настроенный по отношению ко мне и твердо намеренный противостоять моим чарам и заигрываниям. А влюбилась я в тебя уже в Обидосе, когда испугалась, что утрачу контроль над собой, и укусила тебя за язык. Тебе было очень больно? Или, возможно, тогда ты меня всего лишь озадачил, потому что в отличие от всех прочих мужчин не пожелал плясать под мою дудочку. Как бы то ни было, я в тебя влюбилась и твердо решила заполучить при первой возможности. Но я, тем не менее, хотела, чтобы между нами был барьер. Любовь меня пугает.

Некоторое время он лежал молча, потом наконец сказал:

— Гореть тебе в адском пламени, Жуана.

— За то, что люблю тебя? — печально усмехнулась она. — Я не ждала, что полюблю, после того как мне минуло пятнадцать лет и я узнала, что мир состоит не из рыцарей в сверкающих доспехах и прекрасных дам, которые ждут, когда рыцари их увезут в царство вечного счастья. Как ни парадоксально, я полюбила именно того мужчину, который предпочитает, чтобы я горела в аду, чем переночевала в его палатке. А может быть, никакого парадокса здесь нет? Наверное, я бы не влюбилась в тебя, если бы тогда в Лиссабоне ты не сверлил меня таким сердитым взглядом. На меня еще никто никогда так не смотрел.

— Я не сверлил тебя взглядом, — сказал он. — Просто я чувствовал себя не в своей тарелке.

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая