Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк - Страница 53

– Принцесска, тебе надо одеться, – Митя дотянулся до пыльной занавески, пропахшей табаком и цементом, накинул сверху на девушку. – Жалко, минералку не купил. Ничего, сейчас…

Договорить Митя не успел – в дверь внезапно ввалился давешний мужик в кепке. На этот раз он не выглядел сонным. Подскочив к лежанке, больно завернул руку за спину, защелкнул наручники и заорал:

– Стоять на месте, не двигаться!

Митя, впрочем, двигаться не мог при всем желании: в боку взорвался сгусток боли, и сознание улетело прочь.

– Я не буду это подписывать, – Маша отпихнула от себя протокол.

– Мария Петровна, здесь ваши собственные показания, – Марина удивленно посмотрела на девушку. – Без них мы не можем перевести Аистова из тюремной больницы туда, где ему окажут надлежащую помощь.

– Я была не в себе. И вообще, он урод, понимаете, он меня преследовал, он псих!

– Судебно-психиатрическая экспертиза показала полную вменяемость Аистова, – сухо сказала Марина. – Он, Мария Петровна, за вас на нож полез.

– Да если бы его не подрезали, он бы меня там же и изнасиловал, в этой вонючей дыре! – заорала Маша. – Квази… Аистов только этого и хотел! Два кобеля из-за меня сцепились, ясно вам?

«Вот идиотка, прости господи, – в сердцах подумала Марина. – Ей что же, адвокат не объяснил?»

– Мария Петровна, если вы настаиваете на своей последней версии, то дело подлежит рассмотрению в суде присяжных как подпадающее под высшую меру наказания. Ваше присутствие с публичной дачей показаний обязательно.

Маша покраснела.

– Не хочу… Они будут пялиться на меня. Воображать, что этот гад со мной делал…

– До встречи в суде, – Марина гулко захлопнула папку.

Маша заметалась.

– Я… наверное, я что-то перепутала, забыла. Давайте, где подписать?

Она торопливо подтянула к себе протокол и, не читая, расписалась. Марина убрала документ в папку и сдернула с бумажного кубика верхний, оранжевый листок.

– Я извещу вас, когда Аистову разрешат свидания. Вот адрес спецбольницы и справочный телефон.

Девушка сморщила нос, но оранжевый листочек взяла.

– Всех благ.

Марина подошла к окну. Ветер гонял по двору прокуратуры палые осенние листья.

Вот и кончилась страшная история-перевертыш, рассеянно думала Марина. Дракон оказался не драконом, а так, червяком на поводке. Благородный рыцарь на самом деле жестокий сумасшедший спрут, да и принцесса далеко не царских кровей.

Из подъезда прокуратуры выскочила Маша. Плечистый красавец, похожий на артиста Домогарова в молодости, по-хозяйски обнял ее за плечи.

Бумажный оранжевый квадратик спланировал на асфальт и утонул в рыжих осенних листьях.

Он вернулся. Опять. Ранним утром ее вырвал из тревожного сна звонок в дверь. Она заранее знала, кто стоит на пороге. Все еще сильно ныли синяки и ушибы, оставшиеся на ее лице и теле после его предыдущего возвращения. Огромный синяк на правой стороне лица пульсировал болью, если к нему прикоснуться, но пожелтел и стал не таким заметным, как несколько дней назад. Если понадобится выйти на люди, придется закрашивать его «тоналкой». Ей было не привыкать.

В дверь снова позвонили. Звонок, как будто стесняясь, нарушил тишину огромного дома. Ее спальня находилась на втором этаже, и она стала спускаться вниз по красивой деревянной лестнице, к входной двери. Вчера вечером она уснула прямо в домашнем халате, который носила уже вторую неделю, не выходя из дома с момента его прошлого возвращения. По пути к двери она проверила, на месте ли его охотничье ружье. Оно было на кухне. Там, где она его оставила, прислонив к холодильнику. Раньше он менял свои интересы и увлечения почти мгновенно, как по щелчку пальцев. Охотой он увлекся недели на две, два раза выехав в заповедник со своими друзьями. Оба раза они привозили его домой мертвецки пьяного.

Звонок раздался в третий раз. Она была уже возле двери, надеясь, что не слишком задержалась. Это могло его разозлить, раньше он впадал в ярость мгновенно. Судя по его последним возвращениям, мало что изменилось. Замок щелкнул, открывая дверь. Естественно, на пороге стоял он.

– Наташенька, – начал он на удивление робко, – я вернулся, любимая. Можно войти? Мы спокойно поговорим.

Он стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, одетый с иголочки, как всегда. Строгий светло-синий костюм, белоснежная рубашка, красный галстук, на ногах – дорогие черные туфли, начищенные так, что в лучах утреннего августовского солнца слепило глаза. В руках он сжимал букет великолепных лилий, это были ее любимые цветы. Таким она запомнила его в день их первого свидания, это было ее лучшее воспоминание о нем.

– Я думаю, нам нужно поговорить о многом, – снова заговорил он, не дав ей ответить, – я изменился, клянусь.

Она отступила в сторону, давая ему пройти. Он улыбнулся ей своей фирменной ослепительной улыбкой, которой когда-то смог растопить ее сердце. От этой улыбки девушки просто таяли, как мороженое на солнце. Благодаря ей он смог раздвинуть сотни великолепных стройных ножек, как до знакомства с ней, так и после того, как она стала его женой. Он всегда добивался своего, пуская в ход свою улыбку, мужское обаяние и деньги своего отца. Сейчас, уже в который раз, он пытался добиться ее признания. Пока что его возвращение шло как всегда, по какому-то определенному, написанному кем-то сценарию. В глубине души она все-таки надеялась, что на этот раз все будет по-другому. Только из-за этого она снова пустила его в дом. По телевизору и в Интернете люди всегда принимали тех, кто вернулся.

Он сразу пошел на кухню, располагавшуюся на первом этаже. Все по сценарию. Он положил букет с лилиями на обеденный стол, со скрипом отодвинул стул и уселся на него. Она тихо проскользнула мимо него и села с противоположной стороны стола. Охотничье ружье стояло, прислоненное к холодильнику, незаметно для него, но так, чтобы она смогла быстро его схватить при первой необходимости.

– Наташа, – снова начал он робко и неуверенно, произнося повторенные много раз фразы, – я изменился, честно. Я не пил уже год. Мне очень помогли ребята из общества.

В доказательство своих слов он достал из внутреннего кармана пиджака маленький металлический жетон, похожий на монетку, с цифрой 1. Такие выдавали «Анонимные алкоголики» своим членам в награду за пройденные этапы. Раньше он был частым гостем общества. Он мог не пить несколько месяцев, даже полгода, но в конце концов всегда срывался. В конце их семейной жизни она уже не видела его трезвым; если он появлялся дома, то всегда шатаясь, с запахом спиртного и расширенными он таблеток зрачками. Часто в обнимку с одной из своих мимолетных шлюх. Однажды она нашла в его костюме шприц и пакетик с каким-то белым порошком. Узнав об этой находке, он избил ее до полусмерти. Три месяца она пролежала в больнице, сказав, что упала с лестницы. Он навещал ее почти каждый день в самой шикарной из возможных платных палат, приносил фрукты, нежно целовал, ослепительно улыбался молоденьким медсестрам. Она звонила матери, сквозь слезы прося ее приехать и забрать домой. Мать говорила в ответ, что у нее замечательный и богатый муж, и что она сама во всем виновата.

– Меня даже не тянет ни к спиртному, ни к наркотикам, – продолжал он, – я переродился. Теперь я совершенно другой человек. Я готов начать все сначала. Только с тобой, больше мне никто не нужен. Только ты, Наташа, понимаешь? Я многое осознал, я понял, что в моей жизни всегда была только ты. А те женщины, с которыми я… был, они ничто и никто, они просто пустышки, они мизинца твоего не стоят. Боже мой, если бы все можно было вернуть назад… я был слеп, я был глупцом.

Его голос стал тихим и задрожал. По гладковыбритому красивому мужскому лицу покатились крупные слезы. Подбородок затрясся, его лицо сморщилось, все равно оставаясь симпатичным, – так умел только он. Он умел устраивать представления и давить на жалость. Раньше он много раз просил у нее прощения, рыдал, стоял на коленях. Она всегда его прощала. Потом он перестал устраивать такие трогательные спектакли. Он начал убеждать не слезами и уговорами, а кулаками.