Выбери любимый жанр

Закон о детях - Макьюэн Иэн Расселл - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

Не разбавив виски, он повернулся и пошел к ней. Еврейские девочки Рэчел и Нора, должно быть, парили у нее за спиной, как христианские ангелы, и ждали. У их мирской богини были свои затруднения. С ее позиции внизу ей были хорошо видны ногти на его ногах, аккуратно подстриженные, с чистыми молодыми лунками, без грибковых полосок, как у нее. Он поддерживал форму теннисом в университете и гантелями, делая с ними сто упражнений ежедневно. А она разве что таскала портфель с документами по судебным помещениям да по лестницам поднималась пешком, вместо лифта. Он был интересный мужчина, слегка встрепанный, с квадратным, несколько асимметричным подбородком и зубастой проказливой улыбкой, пленявшей студентов – их удивляла эта бесшабашность в профессоре древней истории. Фионе в голову никогда не приходило, что он способен завести шашни со студенткой. Теперь все выглядело иначе. Всю жизнь разбираясь с человеческими слабостями, она, возможно, оставалась наивной, бездумно делая исключение для себя с мужем. Его единственная не академическая книга – бойкая биография Юлия Цезаря – даже принесла ему нешумную, но почтительную славу. Какая-нибудь бесстыжая девчонка-второкурсница могла его соблазнить. У него в кабинете был или до сих пор есть диванчик. И табличка Ne Pas Déranger[4], украденная из отеля «Де Крийон» под конец их давнего медового месяца. Это были новые мысли – червь сомнения вползал в прошлое.

Он сел в ближайшее кресло.

– Ты не могла ответить на мой вопрос, поэтому я тебе скажу. Семь недель и один день назад. По правде – тебе этого довольно?

Она тихо сказала:

– Ты уже спишь с ней?

Он знал, что на трудный вопрос лучше всего ответить вопросом.

– Ты думаешь, мы стары? В этом дело?

Она сказала:

– Потому что, если вы уже, я хочу, чтобы ты собрал чемодан и ушел.

Предложение во вред себе, необдуманное, ее ладья в обмен на его коня – глупость, и нет пути назад. Если останется – унижение; уйдет – прóпасть.

Он сел поглубже в кресле – дерево, кожа, обойные гвозди, что-то от средневековых пыток. Она никогда не любила викторианскую готику, а сейчас – особенно. Он положил ногу на ногу и глядел на нее, наклонив голову набок, терпеливо или с жалостью, и она отвела глаза. Семь недель и один день – в этом слышалось тоже что-то средневековое, из приговора старинных ассизов. Ее беспокоило, что она должна дать ответ по иску. Много лет у них была приличная половая жизнь, регулярная, чувственная, без сложностей – в будни рано утром, как только просыпались, пока заботы рабочего дня не ворвались через плотные шторы спальни. По выходным – ближе к вечеру, иногда после тенниса на Мекленбург-сквер, парных игр, с обменом партнерами. Ошибки партнера зачеркивались сменой. На самом деле весьма приятная половая жизнь и функциональная – в том смысле, что плавно подвигала их к дальнейшему существованию. И не обсуждалась, что было еще одним ее достоинством. У них даже не было для этого лексикона – почему еще так больно стало, когда он об этом заговорил, и почему она почти не замечала убывания пыла и частоты.

Но она всегда любила его, всегда была ласкова, верна, внимательна – совсем недавно, в прошлом году, нежно ухаживала за ним, когда он сломал запястье и ногу в Мерибеле во время дурацкого лыжного спуска наперегонки со старыми школьными друзьями. Она тешила его, садилась верхом, и вспомнила сейчас, как он ухмылялся, лежа в своих гипсовых доспехах. Она не знала, как на все это сослаться в свою защиту, да и нападали на нее по другому поводу. Не преданности у нее не хватало, а страсти.

А потом – возраст. Не полное увядание, еще нет, но брезжило, проглядывало, как, бывает, проглянет при определенном освещении в лице десятилетнего взрослый. Если Джек, развалившийся напротив, выглядел нелепо с таким разговором, то насколько же нелепее выглядела, наверное, она в его глазах. Белые волосы у него на груди, которыми он все еще гордился, кудрявились в расстегнутом вороте, докладывая, что они уже не черные, макушка оголилась на монашеский манер – для компенсации, но неубедительной, он отрастил длинные волосы, икры стали менее мускулистыми и не заполняли штанины джинсов; в глазах уже тень будущей рассеянности и под стать ей слегка запавшие щеки. Так что сказать тогда о кокетливо оплывших щиколотках, кучевым облаком набухающем заде, раздавшейся талии, отступающих деснах? Все это пока – в параноидных миллиметрах. Что еще хуже – особая обида, припасенная годами для некоторых женщин, – углы рта у нее начали опускаться с выражением постоянной укоризны. Уместно у судьи, который хмурится со своего трона на адвоката. Но у возлюбленной?

И вот они, как юнцы, приготовились обсуждать друг друга в деле Эроса.

Сообразительный в тактике, он проигнорировал ее ультиматум. И сказал:

– Я не считаю, что мы должны отказаться друг от друга. Ты.

– Это ты уходишь.

– Думаю, и ты к этому причастна.

– Не я готова разрушить наш брак.

– Это твое мнение.

Он произнес эти три слова рассудительно, запустив их в дупло ее неуверенности, зная, что в любом сложном конфликте она склонна сомневаться в своей правоте.

Он осторожно глотнул виски. Он не собирался отстаивать свои потребности в пьяном виде. Он будет серьезен и рассудителен – она предпочла бы, чтобы он был скандально неправ.

Глядя ей в глаза, он сказал:

– Ты знаешь, что я тебя люблю.

– Но хочешь кого-нибудь помоложе.

– Я хочу половой жизни.

Тут бы ей дать ласковые обещания, привлечь его к себе, извиниться, что была занята, или устала, или была неотзывчива. Но она отвела взгляд и ничего не сказала. Она не собиралась обещать из-под палки, что оживит их постельные отношения, к которым не испытывала сейчас вовсе никакой тяги. Тем более подозревая, что он уже сошелся на стороне. Он не потрудился это отрицать, а она не желала спрашивать еще раз. Не только из гордости. Она страшилась ответа.

– Ну, – сказал он после долгой паузы. – Ты согласна?

– Под дулом пистолета?

– В каком смысле?

– Или я исправляюсь, или ты идешь к Мелани.

Она полагала, что он прекрасно понял смысл ее слов, но хотел услышать, как она назовет вслух имя женщины, чего она до сих пор избегала. При этом имени в лице его что-то дрогнуло слегка или напряглось – беспомощный маленький тик чувственного возбуждения. У нее вдруг закружилась голова, словно упало и тут же подскочило давление. Она села в шезлонге и опустила на ковер лист с текстом решения.

– Вопрос стоит не так, – сказал он. – Слушай, попробуем взглянуть с другой стороны. Поставь себя на мое место, а меня на свое. Как бы ты поступила?

– Я не стала бы искать мужчину, а потом вступать с тобой в переговоры.

– А что бы ты сделала?

– Я бы выяснила, что тебя беспокоит. – Собственный голос звучал официально в ее ушах.

Он картинно протянул к ней обе руки.

– Отлично! – Сократический метод. Без сомнения, он использовал его со студентами. – Так что же тебя беспокоит?

При всей глупости и нечестности диалога это был единственный вопрос, и она на него напросилась, но Джек раздражал, раздражала его снисходительность, и она не ответила, а посмотрела мимо него на рояль, к которому почти не подходила две недели, на фотографии в серебряных рамках, расставленные на нем как в загородном доме. Обе родительские пары, от дня свадьбы до нынешней старости, его три сестры, ее два брата, их мужья и жены, нынешние и бывшие (они, проявив нелояльность, никого не убрали), одиннадцать племянников и племянниц и тринадцать, в свою очередь, их детей. Жизнь разрослась до целой небольшой деревни на крышке рояля. В этом они с Джеком не поучаствовали никак, если не считать семейных сборов, почти еженедельных подарков на дни рождения, разновозрастных отпусков в недорогих замках. У себя в квартире они принимали многих родственников. В конце прихожей был глубокий стенной шкаф с раскладушкой, детским стульчиком, манежем и тремя корзинами с покусанными и полинялыми игрушками, дожидавшимися следующего прибавления. А этим летом ждал их решения замок в десяти милях к северу от Аллапула. Скверно отпечатанная брошюра обещала действующий подъемный мост надо рвом и подземелье с крюками и кольцами на стене. Вчерашние пытки захватывающе действовали на молодняк. Она опять вспомнила средневековую фразу «семь недель и один день» – период этот начался с заключительной стадии дела о сиамских близнецах.

4
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело