Лезвие пустоты - Джордж Элизабет - Страница 2

Телефонный разговор с подругой принес Лаурель огромное облегчение. Ее богемный стиль жизни сам собой аннулировал многие вопросы. Похоже, Кэрол Квинн даже не удивилась тому, что Лаурель попросила ее позаботиться о дочери, не назвав конкретный срок своего отсутствия. Вместо расспросов Кэрол просто сказала: «Нет проблем, привози ее, она будет помогать мне по хозяйству. В последнее время я чувствую себя неважно. Мне не помешают еще две руки».

«Ты сохранишь наш секрет?» – снова и снова спрашивала ее Лаурель. «До самой смерти, – обещала Кэрол Квинн. – Не волнуйся, дорогая. Привози ее ко мне».

Ветровое стекло начало запотевать. И это в середине сентября. Кто мог бы ожидать, что погода изменится так сильно. Лаурель опустила боковое стекло на два дюйма. В Южной Калифорнии сентябрь был самым горячим месяцем года – временем лесных пожаров, раздуваемых пустынными ветрами. А здесь уже чувствовалось наступление зимы. Лаурель поежилась и потянулась за спортивным свитером, который лежал на заднем сиденье рядом с колесом старого десятискоростного велосипеда.

– Тебе не холодно? – спросила она.

Бекка покачала головой. Она глубоко дышала, как делала всегда, когда хотела успокоиться. До нее донесся запах вафельных стаканчиков, который означал мороженое. Аромат исходил от «Лавки Вуди». Они уже побывали в ветхом магазине, где Бекка попросила мать купить ей хрустящий конус со сливочной начинкой. Но Лаурель автоматически ответила: «Пройдет через рот и отложится в бедрах».

Эта женщина, даже убегая от супруга-преступника, по-прежнему могла подсчитывать калории для дочери. А Бекка была голодна. После ланча они ничего не ели. Легкая закуска не превратила бы бедра в воздушные шары.

– Мам, можно я…

Лаурель повернулась к ней.

– Как тебя зовут?

С тех пор, как они покинули дом, мать устраивала этот допрос по пять раз на дню, и Бекке, конечно, не хотелось начинать все сначала. Она понимала важность таких тренировок, но идиоткой себя не считала. Сколько можно повторять одно и то же? Девочка со вздохом посмотрела в окно.

– Бекка Кинг, – ответила она.

– Что будет твоей главной обязанностью?

– Помогать Кэрол Квинн по дому.

– Тете Кэрол, – поправила ее Лаурель. – Ты должна называть ее тетей Кэрол.

– Тетя Кэрол, тетя Кэрол, тетя Кэрол, – сердито повторила Бекка.

– Ей известно, что у тебя мало денег. Я пока не знаю, когда смогу посылать тебе что-то. Но чем усерднее ты будешь помогать тете Кэрол, тем больше… Одним словом, тебе придется зарабатывать себе на пропитание.

– Да, – ответила дочь. – Мне придется стать чьей-то рабыней из-за того, что ты, мама, вышла замуж за маньяка-убийцу.

О боже, что он сделал бы с тобой, моя маленькая, единственная…

– Извини, – сказала Бекка, уловив боль матери. – Прости. Прости!

– Прочь из моей головы! И скажи, как тебя зовут. На этот раз полное имя.

Справа от Бекки проходила дорога, а дальше начиналась вторая половина автомобильной стоянки. Она заканчивалась у паромного дока. Люди на той стороне выходили из машин и направлялись к продовольственному ларьку, расположенному почти у причала. Вывеска, сиявшая сквозь туман, указывала, что торговая точка принадлежала какому-то Айвару. Там быстро образовалась очередь покупателей. У Бекки заурчало в животе.

– Как тебя зовут? – повторила Лаурель. – Это важно, милая.

Ее голос был внешне спокойным, но под нежными тонами проступали мысли: давай быстрее… у нас мало времени… пожалуйста, сделай это для меня… выполни мою последнюю просьбу. Бекка чувствовала, как слова входили в нее, вторгались в ее мозг – идеально ясные, потому что мысли матери, в отличие от «шепотов» других людей, всегда были такими. Ей хотелось сказать Лаурель, чтобы она не тревожилась. Ей хотелось сказать, что Джефф Корри уже мог забыть об их исчезновении. Но она знала, что первая фраза была бы бесполезным советом, а вторая оказалась бы откровенной ложью.

Бекка повернулась к матери, их взгляды встретились, и мысли Лаурель изменились: Запомните, дети, – слышал весь мир, как в полночь глухую скакал Поль Ревир[1].

– Как остроумно, – сказала Бекка. – А ты не можешь процитировать мне что-нибудь еще из шестого класса?

– Назови свое имя! – настойчиво потребовала Лаурель.

– Ладно, – скорчив гримасу, ответила дочь. – Меня зовут Ребекка Долорес Кинг. Господи! Мне действительно необходима эта Долорес? Кто в наши дни использует такое имя?

Лаурель проигнорировала ее возмущенные комментарии.

– Откуда ты приехала?

Бекка перешла на более спокойный тон. Возражать не имело смысла. Проще было потерпеть.

– Я приехала из Сан-Луис-Обиспо. Хотя прежде мы жили в Солнечной долине, штат Айдахо. То есть я родилась в Солнечной долине, а когда мне исполнилось семь лет, моя семья перебралась в Сан-Луис-Обиспо.

– Почему ты приехала сюда?

– Я решила погостить у тети.

– Где твои родители?

– Моя мама на раскопках… в этом…

Бекка нахмурилась. Впервые с тех пор, как они покинули Калифорнию, она не могла вспомнить название палеонтологического рая в Танзании. Девочка решила, что это все от голода, потому что раньше, в моменты неудовлетворенных физических потребностей, она тоже не блистала интеллектом.

– Черт! – сказала она. – Я забыла название.

Лаурель раздраженно откинулась на спинку сиденья.

– Ты должна запомнить его. Это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Где сейчас твои родители?

Бекка посмотрела на мать, надеясь получить намек, но она уловила лишь обрывок мысли: вряд ли тот мужчина дожил до семнадцатого апреля семьдесят пятого года. Это не привело ее к каким-либо предположениям. Девочка снова перевела взгляд на киоск Айвара.

Согнутая остеопорозом женщина отошла от прилавка, держа в руке картонную коробку. Она выглядела невероятно старой… и слово «старой» подсказало Бекке ответ.

– В Олдувай Годж, – сказала она. – Моя мама сейчас на раскопках в Олдувай Годж.

Никакое другое утверждение не могло быть дальше от истины, но незадолго до их бегства от «папочки Джеффа» Бекка читала старую книгу об открытии афарского австралопитека Люси. Его нашли в ущелье Олдувай, и сделала это честолюбивая аспирантка, недавно закончившая Чикагский университет. Именно Бекка предложила, чтобы ее мама стала палеонтологом. Эта профессия казалась ей ужасно романтической.

Лаурель кивнула головой.

– Что насчет твоего отца? Где он? У тебя имеется отец?

Девочка закатила глаза. Она поняла, что тренинг будет продолжаться до тех пор, пока не причалит паром. Мать не желала оставлять себе время на мучительные размышления. И меньше всего Лаурель хотела думать о том, каким опасностям она подвергла свою единственную дочь.

– Ты о каком отце говоришь? – осторожно спросила Бекка.

Она пошарила рукой в кармане, вытащила наушник «глушилки» и сунула его в правое ухо. Один щелчок тумблера, и ее голова наполнилась статическим шумом, который ласкал ее нервы, как шелк – перегретую кожу. Лаурель протянула к ней руку и выдернула наушник дочери.

– Прости, что так случилось, – сказала она. – Прости, что я не такая, как тебе хотелось бы. Но это закон жизни! Никто не соответствует чужим желаниям.

Бекка вышла из машины. В карманах джинсов было достаточно мелочи, чтобы купить какой-нибудь еды. Плюс еще большая сумма хранилась в карманах куртки. Она решила потратить несколько монет. На деньги, спрятанные в ее рюкзаке, она могла бы купить все блюда в продовольственном киоске. Но рюкзак лежал в багажнике «Эксплорера» – на раме велосипеда. Если бы она попыталась достать его, мать остановила бы ее.

Бекка перешла через дорогу. Слева она увидела паром. Девочка остановилась на миг, чтобы понаблюдать за его приближением. Когда Лаурель сказала ей, что путь на Уидби будет пролегать через канал, Бекка вспомнила тот единственный раз, когда она плавала на пароме. Он курсировал через гавань в Ньюпорт-Бич, штат Калифорния, – двести ярдов туда, двести ярдов обратно. Подходивший к пристани транспорт отличался от него, как небо от земли. Он был огромным, с зияющей пастью для машин, весь в ярких огнях, как речной пароход, и вокруг него летали чайки.