Кочевники поневоле - Гелприн Майк - Страница 29

– Вроде держит.

Иван встал на колени, затем осторожно поднялся. Постоял на месте, попрыгал.

– Прочный, – сказал он. – Разгружаемся.

Через час лодки одну за другой втянули на лёд, волоком оттащили от кромки на сотню метров.

– Разделимся, – решил Фрол. – Трое пойдут на север, ещё трое на северо-восток и столько же – на северо-запад. Последние трое останутся здесь, при лодках. Жратвы возьмём на четверо суток. Два дня туда, два обратно, не больше. Если через два дня не обнаружите суши – поворачивайте вспять. Если обнаружите – обследуйте и тоже поворачивайте. Так, и вот что, – Фрол обернулся к Петру, третьему члену экипажа его лодки. – Поменяйся-ка с Куртом, Петя. Пойдёшь с Иваном и Глебом на север. А вы двое, – Фрол бросил взгляд на Курта, потом на Илью, – со мной. Надо, в конце концов, наводить в команде порядок.

Лёд, поначалу ровный и лишь у воды слегка припорошенный, вскоре стал бугриться, топорщиться, ощетинился острыми зубьями торосов, покрылся толстым ковром снега. Скорость передвижения заметно упала, а к закату Нце и вовсе сошла на нет. На ночь, завернувшись в спальные мешки, улеглись на снегу и поднялись, едва рассвело.

– Надо возвращаться, – хмуро сказал Илья. – Нечего тут искать. С такой скоростью хорошо, если пройдём за день пять-шесть километров.

Фрол задумчиво оглядел унылую, однообразную местность.

– До полудня будем двигаться вперёд, – сказал он решительно. – Не увидим земли – повернём обратно.

Землю они увидели за час до полудня. На горизонте, сначала едва различимый, размытый, появился остроконечный холм. Поначалу они даже не поняли, что это именно холм, приняв коническую возвышенность за гигантский торос. А когда поняли, Фрол радостно заулыбался и велел наддать.

– Часа за три дойдём, – сказал он. – Заберёмся на вершину, оттуда, возможно, удастся увидеть другие острова. Осмотримся, потом вернёмся к лодкам и будем решать, что делать дальше.

С каждой сотней метров холм принимал всё более чёткие очертания и увеличивался в размерах. Затем стал виден берег, полого поднимающийся изо льда. Торосы исчезли, снежный покров истончал, и идти стало гораздо легче. Под конец, когда до подножия холма остался какой-нибудь километр, все трое уже почти бежали.

Несчастье случилось в полусотне метров от берега. Спешащий к нему впереди остальных Фрол вдруг резко взмахнул руками и вскрикнул. В следующий момент лёд под его ногами раздался и разошёлся по сторонам рваной трещиной.

Илья, споткнувшись, упал и покатился по льду к образовавшейся полынье, в которой уже исчез Фрол. Илья рухнул в неё, погрузился с головой, через секунду вынырнул и бросился грудью на кромку льда, немедленно под ним обвалившуюся.

Курт, распластавшись на льду, пополз к полынье. Вокруг него зигзагами разбегались хвостатые трещины. Илья снова вынырнул, он задыхался, судорожно хватал воздух распяленным ртом.

– Держи! – Курт сорвал со спины винтовку, обеими руками вцепившись в ствол, протянул Илье приклад. Надрываясь от натуги, стал вытаскивать, одновременно отползая назад. Дважды лёд под Ильёй обламывался, и тот вновь уходил под воду. С третьего раза Курт, вложив в рывок последние силы, выдернул его. Ухватившись за рукав, стал тянуть. Оттащил метров на двадцать, и силы кончились. Курт упал лицом в снег, секунд пять лежал, не в силах пошевелиться. Собрав всё, что в нём оставалось, перевернул Илью на спину. Тот был без сознания, глаза у него закатились, и из прокушенной губы стекала на подбородок кровь.

Курт сорвал с себя ватник, уложил на него напарника и, задыхаясь, волоком потащил в обход полыньи к берегу. Сколько времени тащил и как удалось дойти, он не запомнил. Вытянул на берег, пошатываясь, побрёл обратно, к рюкзакам. Подобрал, навьючил на себя оба и на заплетающихся ногах вновь двинулся к берегу. Полоснул по тесёмкам ножом, выудил со дна флягу с самогонным спиртом. Запрокинул ко рту, в три глотка ополовинил. Затем лезвием разжал Илье зубы и поднёс ему горлышко к губам.

Дальнейшее происходило словно в забытье, и как рубил чахлое гнутое дерево, а потом непослушными руками разводил костёр, Курт не помнил. Как стаскивал с так и не пришедшего в сознание Ильи одежду – не помнил тоже. И не помнил, как натягивал на него новую, сухую. В памяти осталась лишь неимоверная, навалившаяся на тело усталость и вкус талого снега на губах.

К утру у Ильи начался жар. Он впал в беспамятство, к полудню вынырнул из него и долго молчал, глядя на Курта налитыми кровью глазами. Затем вновь потерял сознание. Заговорил только к вечеру, с трудом разлепляя опухшие, обнесённые простудой губы.

– Уходи. Вдвоём мы не дойдём. Я не дойду.

Курт задумчиво кивнул:

– Не дойдёшь. И трое суток здесь один не протянешь.

– Видимо, не протяну. Неважно, спасибо тебе. Теперь уходи.

Курт подумал, затем отрицательно покачал головой.

– Подожду до завтра, – сказал он. – Время ещё есть.

– Завтра ничего не изменится. Уходи сейчас.

Курт, не отвечая, поднялся. Постоял, затем, развернувшись, пошёл в глубь острова. Добрёл до подножия островерхого холма и стал забираться по пологому склону. На вершине огляделся. Непрерывная цепь островов уходила на северо-запад и терялась на горизонте. Холмистых и плоских, крошечных и довольно приличных размеров, покрытых лесом и лишённых всякой растительности.

Оскальзываясь на снегу, Курт спустился к подножью. Илья, лёжа на спине у костра, тяжело, с хрипом дышал.

– Что там? – не открывая глаз, спросил он.

– Острова. Целая страна островов. Безлюдная, безжизненная. Ни птиц, ни зверья. По крайней мере, здесь: иначе были бы следы.

– Понятно.

Илья замолчал. Вскоре он вновь потерял сознание – на долгие трое суток. Несколько раз Курт начинал лихорадочно собираться. Умирать вдвоём не было смысла. Никакого. И всякий раз расшнуровывал тощий рюкзак с остатками провизии и брёл рубить хворост. Потом кипятил на костре снег и насильно поил напарника, вливая кипяток сквозь стиснутые зубы.

– Дурак, – сипло сказал Илья, очнувшись на исходе третьего дня. – Ты дурак, парень.

Курт кивнул. Он был согласен.

– В кармашке рюкзака леса, – просипел Илья. – Крючки там же. Надо пробить во льду прорубь, иначе загнёмся.

– Как пробить?

– Колом. Свалить дерево и вытесать его из ствола. Заострить. Какой же ты всё же дурак.

Курт не ответил. Засунув за пояс единственный на двоих топор, он двинулся тесать кол.

Гэри Уотершор нечасто удостаивал Ловкача личным визитом, предпочитая передавать указания и приказы с курьерами. На этот раз, однако, он заявился персонально.

– Я доволен вами, Энрике, – покровительственно похлопав Ловкача по плечу, сообщил Уотершор. – Прекрасная работа. Исполнитель надёжный?

– Вполне, вполне, – осклабился Ловкач. – Некто, с вашего позволения, Мартин Бреме, его подобрали в октябре, на дальнем кочевье. Верный человек, весьма опытный, решительный. Бывший, должен сказать, полевой командир. Кстати, как раз он и возглавлял группу, которая побывала у декабритов в плену, помните ли ту историю?

Уотершор, которого Ловкач принимал у себя, пригубил выставленный хозяином элитарный виски и надолго задумался. Ловкач терпеливо ждал: по части комбинаций и интриг гость не уступал ему самому, а то и превосходил в этом.

– Верный, говорите, и опытный? – прервал, наконец, молчание Уотершор. – Где он сейчас?

– С вашего позволения, в своём кочевье. Я распорядился отправить его назад непосредственно после операции э-э… операции с господином Доу.

– Разумно, – похвалил Уотершор. – Что ж, думаю, этот человек вполне нам подходит. Значит, так: вскорости в декабрь будет отправлена делегация, можно сказать, дипломатическая миссия. К сожалению, её подбирают в клане Каллаханов. Я, однако, попробую настоять, чтобы этого человека, как его…

– Мартин Бреме, – услужливо подсказал Ловкач.

– Чтобы этого Бреме включили в состав делегации. В декабре он, в отличие от прочих, бывал, унёс оттуда ноги целым и невредимым, возможно, успел познакомиться с кем-нибудь из местных, в общем, в какой-то мере он там свой. Теперь ваша задача – декабрьская миссия должна провалиться. Как бы то ни было, но должна. Вам понятно?