Развратница и заговорщица впридачу! (Вильгельмина-Наталья Алексеевна и Павел I) - Арсеньева Елена - Страница 9

• Предыдущая
• 9/11
• Следующая

Наталью мало заботило, что Екатерине тогда было сорок пять. Отнюдь не старуха! Но ей-то только девятнадцать! И она считала, что свекровь заедает им, молодым, жизнь. По мнению Натальи, Екатерина должна была тотчас же по женитьбе сына постричься в монастырь и освободить престол.

Что она сама станет делать в этом возрасте, великая княгиня предпочитала не загадывать. И правильно делала, строго говоря, ибо ей-то сорок пять не исполнилось никогда…

Однако Наталья поняла: срок для государственного переворота еще не настал.

Скандал в августейшем семействе не разразился. Дело само собой сошло на нет. Но прежней приязни меж императрицей и наследниками не стало. Павел откровенно грубил матери. Наталья вела себя вызывающе. «Шалунишка Андре» делал вид, будто ничего не произошло.

Екатерина не скрывала перемены отношения к невестке. Все, что раньше привлекало, трогало, забавляло ее в Наталье, теперь только отвращало от себя. Даже видимое нездоровье великой княгини (у нее подозревали чахотку) не смягчило императрицу. В одном из ее писем можно прочесть такие саркастические строки:

«Как не быть болезненною; у этой дамы везде крайности; если мы делаем прогулку пешком — так в двадцать верст; если танцуем — так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллеманд; дабы избегнуть тепла в комнатах — мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают свое лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор у нас нет ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора лет мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить ни того, ни другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько вряд ли кто имеет в Европе. Но ни слова более — в молодых людях никогда не следует отчаиваться!»

Екатерину бесило пуще всего то, что Наталья теперь дерзко и откровенно противопоставляла себя той стране, которой ей предстояло управлять. Она нипочем не хотела становиться русской — в глазах Екатерины, которую ее неприятели с раздражением называли более русской, чем сами русские, это было грехом смертным, незамолимым!

Ну и, конечно, императрицу не могло не раздражать мотовство невестки. 50 тысяч рублей в год Наталье оказалось откровенно мало. Она постоянно была в долгах как в шелках, она все время перехватывала некоторые суммы у знакомых, не гнушалась брать в долг и у своих придворных, ну а сестра графа Андрея, Наталья Кирилловна Загряжская, уже потеряла счет тем деньгам, которые у нее занимала великая княгиня. О ее финансовых затруднениях ходили слухи в Москве, и в Петербурге, и за границей. Наталья была так недовольна скупостью «ревнивой королевы, злой королевы, старой королевы», что с помощью Разумовского подбила мужа на новую авантюру: был задуман иностранный заем — без ведома императрицы! — с помощью секретаря французского посольства де Корберона.

Когда эти слухи дошли до ушей Екатерины, едва не грянула новая буря, посильнее прежней. Однако тут стало известно, что великая княгиня беременна…

Екатерина мгновенно стала с невесткой если и не по-прежнему ласкова, то хотя бы очень осторожна. «Мне безразлично, чей это ребенок! — думала она с привычным здоровым цинизмом истинного государственного деятеля. — От души надеюсь, что от Разумовского. Пусть Наташка только родит и больше никогда не увидит дитятю. Я воспитаю его сама, по образу своему и подобию.

Я сделаю из него истинного государя для России. Назначу наследником в обход чухонца!»

Уже тогда бродили в ее голове мысли, которые потом, через много лет, до смерти пугали Павла и заставляли его ненавидеть своего старшего сына Александра…

Поначалу Наталья переносила беременность хорошо, и даже общее состояние ее здоровья улучшилось. О чахотке забыли. Однако, когда уже миновали все сроки для рождения ребенка, а долгожданное событие никак не происходило, врачи встревожились. Екатерина испугалась до такой степени, что проводила дни и ночи у постели невестки. Сейчас было забыто все, кроме ее здоровья и жизни… кроме здоровья и жизни ребенка!

И вот врачи, среди которых был и лейбмедик принца Генриха, брата Натальи, прибывшего из Германии, вынесли ужасный приговор: дитя умерло во чреве матери. Необходимо немедленно делать кесарево сечение, чтобы спасти великую княгиню, которая страшно мучилась.

Отчего-то консилиум замешкался с принятием решения, и наконец стало ясно, что операция запоздала. У Натальи началось заражение крови. Она знала, что умрет, но так намучилась, что ожидала смерти почти с нетерпением. И до последнего дня через преданную ей фрейлину Алымову она продолжала посылать своему любимому графу Андрею нежные записки и цветы. Страсть поглощала ее всю и значила для нее куда больше, чем какая-то смерть.

Когда ее соборовали и причастили, Наталья велела позвать к себе Разумовского — проститься — и долго смотрела на него с отрешенной нежностью.

Граф Андрей стискивал кулаки, чтобы удержать себя и не броситься на колени перед смертным одром. Нельзя. Если он не берег чести Натальи при жизни, то должен был охранять ее перед лицом смерти. Это был способен понять даже «шалунишка Андре».

Наталья увидела, что взор графа Андрея заволокло слезами, и счастливо улыбнулась…

На мужа она едва повела глазами. И наконец закрыла их — словно с облегчением, что больше не увидит эту нелепую, ненавистную физиономию.

Губы ее еще шевелились, будто она что-то шептала. Граф Андрей приблизился, склонился. С другой стороны наклонился Павел.

— Не сбылось… — выдохнула Наталья. — Я ей не заплатила — и ничего не сбылось!..

Это были ее последние слова.

— Что она говорила? — ревниво выкрикнул Павел. — Что?

Граф Андрей промолчал. Он знал о том давнем гадании, Наталья рассказала ему. Но Павлу Разумовский не стал растолковывать странных слов умирающей. Эта тайна принадлежала только им двоим, любившим друг друга.

• Предыдущая
• 9/11
• Следующая