Страга Севера - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 18

– Пока с этого, – был ответ. – Но я уже стар.

– Хорошо, – согласился Арчеладзе. – Через сорок минут у кинотеатра «Форум». Серая «Волга», госномер 23-71.

Это был одновременный сигнал дежурному помощнику, по которому на место встречи высылалась усиленная группа обеспечения, имеющая в своем составе двух снайперов.

Возле машины они проговорили несколько минут, после чего Августа села за руль, а Петр Григорьевич торопливо направился в дом. Русинов на заплетающихся ногах вернулся к столу.

Пчеловод вошел озабоченный и решительный.

– Тебе придется сейчас же уехать. Сними этот камуфляж – Он кивнул на халат. – Попробую тебя одеть. И бороду сбрей!

– С кем ехать? – Русинов покосился на окно. – С ней?

– Да. Эту женщину зовут Августа.

– Я знаю! – дерзко ответил Русинов. – И еще знаю, что она служит у шведов в качестве «постельной разведки».

– Кому она служит, ты знать не можешь! – отрезал Петр Григорьевич. – И постарайся не задавать ей вопросов. Выполняй все, что она скажет.

– Так, – медленно сказал он. – Понимаю… Пора бы уже привыкнуть к превращениям…

– Пора бы! – согласился пчеловод и достал из шкафа поношенный костюм. – Одевайся, Августе приходится спешить.

– Я не могу уехать… Я должен дождаться Ольгу!

– Запомни, Мамонт: ждут только женщины. Ожидающий мужчина – это несерьезно, правда? – Он подал ножницы и бритвенный прибор. – Мыло и помазок возле умывальника.

На месте бороды и усов осталась белая, незагоревшая кожа. Непривычное ощущение голого лица вызывало чувство незащищенности…

Вместо тесного пиджака пришлось надеть свитер и просторную куртку. Хорошо, кроссовки остались целыми, хотя сильно потрепанными. На улице вякнула сирена «БМВ», однако Петр Григорьевич присел у порога.

– Перед дальней дорогой…

От его слов на душе похолодело и непонятная обида защемила скулы. Он хотел попросить старика спасти, защитить волосы Валькирии и тут же поймал себя на мысли, что начинает бредить ими, как Авега. На улице Русинов глянул в сторону берега – может, в последнее мгновение увидит летящий к нему парус?.. Нет, пусто, лишь отблеск багрового закатного солнца…

Петр Григорьевич проводил до машины, на прощание легонько стукнул в солнечное сплетение:

– Ура! – И, не оборачиваясь, пошел к дому.

Августа приоткрыла дверцу, откликнулась негромко:

– Ура!

Русинов сел на заднее сиденье и нехотя проронил:

– Здравствуйте…

Августа круто и умело развернула тяжелую машину и погнала ее прямо на вечернее зарево. Огненные сосны замелькали по обочинам лесовозной дороги, красные листья искрами посыпались из-под колес.

– Здравствуйте, – не глядя, бросила она. – Возьмите под сумкой оружие. Ехать придется всю ночь, на дорогах люди генерала Тарасова.

Русинов приподнял большую, мягкую сумку и вытащил короткоствольный автомат иностранного производства. Отыскал предохранитель, чуть оттянул затвор, проверяя, заряжен ли, положил на колени. Он заметил в зеркале заднего обзора ее сосредоточенное лицо, взгляд, устремленный на дорогу. Тогда, из окна домика Любови Николаевны, он видел Августу веселой, нарядной и женственной – было чем искушаться Ивану Сергеевичу. Тут же стянутая черным шелковым платком голова и строгий бордовый костюм производили впечатление скорби и деловитой решительности. Она ни разу не обернулась к Русинову, кажется, и рассмотреть-то толком не могла, но неожиданно сказала:

– Вы настоящий Мамонт… Наконец-то я увидела вас.

Русинов не поддержал разговора. Наверное, Августе можно было доверять все, если он, по настоянию пчеловода, доверил ей сейчас свою жизнь и дальнейшую судьбу; похоже, она могла как-то прояснить, куда они едут и зачем, но неприязнь, неприятие «постельной разведки», как черная краска, не стирались в сознании дочиста.

– Иван Сергеевич все время переживал за вас, – продолжала она с паузами. – А я пыталась успокоить его, потому что знала каждый ваш шаг… Мне приятно, что я участвую в вашей судьбе…

Он вдруг понял, что под тончайшей тканью платка нет волос, что их попросту невозможно под ним упрятать, а помнится, были! Иван не любил стриженых…

– Где ваши волосы? – помимо воли спросил Русинов.

– Я сделала стрижку, – бросила она и, оставив на секунду руль, подтянула концы платка на затылке. – Вижу, вам не хочется уезжать отсюда? О да! Нет лучше места!.. Однажды мы сидели и мечтали построить домик и родить много детей. Мое сердце навсегда здесь, и мои дети здесь, и домик стоит… О да! Только невидимый, светлый, как память.

Машина катилась под гору и вступала в ночную темноту, хотя плоские вершины лесистых гор на горизонте были еще залиты солнцем. Автоматически включились габаритные огни, а потом и фары. Августа выключила свет, хотя ехать без него по захламленной камнями и деревьями дороге становилось опасно. Лица ее уже было не различить в зеркале, остались лишь голос и тонкий профиль.

– О да! Я знаю, мне больше никогда-никогда не вернуться сюда. Еду без оглядки. В России есть поверье: оглянешься – тосковать станешь. И чужая земля никогда не приютит душу.

Русинов машинально оглянулся назад и ничего, кроме густых сумерек и дальних светло-розовых гор, не увидел.

«Постельная разведка» была не такой уж примитивной, как представлялось раньше. Видимо, Иван Сергеевич оценил это и потому подпустил к себе. Не мог же он знать, кто она на самом деле, если даже Петр Григорьевич не догадывается о ее роли в среде хранителей «сокровищ Вар-Вар». Кто она? Авега? Варга? Страга? Или Валькирия? Не потому ли она лишилась волос и теперь едет неведомо куда?

Некоторое время они ехали молча, в темноте, однако машина ни разу не зацепила пень на обочине, не громыхнул камень под днищем. Что могла видеть Августа, если Русинов, обладая великолепным зрением, ощущал желание вытянуть вперед руки, чтобы не удариться о сосну или глыбу, внезапно встающие на дороге?

– Может быть, включить свет? – нерешительно спросил он. – Вроде бы все спокойно…

– С любой горы нас заметят очень далеко, – посожалела Августа. – Боюсь, меня засекли, когда ехала туда. Не хочу неприятностей, а мне нужно привезти Мамонта. Настоящего, живого Мамонта. – Показалось, она улыбнулась в темноте. – Не беспокойтесь, я ночью вижу как кошка.

Еще через десять минут горы погрузились в непроглядный осенний мрак. Дорога же становилась лучше, и Августа лишь прибавляла скорости. Где-то впереди, внизу, замелькали огоньки Ныроба, и у Русинова отлегло от сердца: опасаться было некого. Но вдруг она выключила двигатель и плавно затормозила, съехав на покатую обочину.

– Впереди две машины. Стоят с потушенными фарами. Мне не нравится.

Сколько бы ни вглядывался Русинов в темноту, ничего, кроме белесого пятна гравийки за капотом, не увидел. Августа что-то подала ему.

– Возьмите… До них триста метров. Попробуйте сосчитать людей.

Он нащупал в темноте предмет и понял, что это водительский прибор ночного видения армейского образца. Неизвестно, кем она была на самом деле, но профессиональный разведчик – несомненно. Русинов приник к наглазникам и натянул на голову резиновый ремень. Тьма сразу раскрасилась зеленью, четко обрисовались деревья, камни, дорожная лента, уходящая вниз, и два ярких салатных автомобиля на обочинах друг против друга: горячие двигатели источали тепло…

Между ними двигался человек.

– Вижу одного, ходит как часовой.

– Остальные в машинах, – предположила Августа и тихо рассмеялась: – Ищут Мамонта! А Мамонт сидит в моей машине.

Ему было неловко спрашивать женщину, что они будут делать, хотя он имел на это право, ибо приказали выполнять ее волю. В голове сидело лишь две мысли – прорваться с боем либо вернуться назад, на пасеку: Ольга наверняка пришла, может быть, в таком же шелковом платке, стягивающем «стрижку».

– Тебя нет в машине, – вдруг сказала Августа, обращаясь на ты. – Мамонт бродит где-то в горах. Я еду одна.