Чистилище. Побег - Пронин Игорь Евгеньевич - Страница 41

– Я эти сказки тоже слышал в детстве! – Костя поднес пылающую головню прямо ему к лицу, и Максим замолчал. – Тебе терять нечего, а утопающий хватается за соломинку. Слышал такую поговорку из старого мира? Я же не дикарь какой-нибудь, не людоед и не кровосмеситель, как твои общинники! Конечно, ты мне расскажешь про эту «базу», а там – все, что хочешь! И оружие, и тряпье, и еще полно еды всякой из старого мира, которая не портится.

– Костя, ты упускаешь свой шанс и…

– Заткнись! – Огонь лизнул лицо Максима, опалив брови. – Не зли меня! Хотя… Давай, зли! Мне пора уже разозлиться!

Он несколько раз наотмашь ударил головней Максима по лицу. Палка сломалась, угольки посыпались на голую грудь и шею. Максим завертелся, пытаясь стряхнуть их с себя, и Костя захохотал. Он схватил целую охапку горящего хвороста, не жалея собственных рук. Изловчившись от безысходности, Максим ударил его ногой в живот, и хворост рассыпался, но палач лишь засмеялся. Он, торопясь и что-то неразборчиво рассказывая о своем брате, опять собрал горящее топливо и, постанывая от боли в обожженных пальцах, зашел теперь со спины жертвы. Максим, привязанный к тонкому, но крепкому деревцу, проросшему из пня, попытался повернуться, но лишь едва не вывернул плечо.

– Ты покричи! – посоветовал Костя, вываливая на Максима всю охапку и отскакивая в сторону. – Это же больно, покричи! А потом я в огне острие рогатины расколю, вот тогда уже хорошо покричишь! Никуда ты не уйдешь от нашей жизни, людоед! Сдохнешь, как и все мы, ничего, кроме этих лесов, не увидев! Потому что нет никакой базы, никакого оружия и тряпья, вообще ничего нет и никогда не было, все это сказки! Не было никакого старого мира! Горячо? Кричи!

И Максим орал благим матом, вертелся ужом, сбрасывая с себя горящие ветки, а развеселившийся Костя швырял их обратно. Вспыхнула бородка пленника, от нее огонь перекинулся на волосы. Взвыв, Максим попытался сбить огонь о землю, но лишь разбил лоб о старый пень – он уже плохо видел в дыму. Костя смеялся и все повторял что-то о брате Мишке, который тоже хотел увидеть старый мир и видел о нем сны, только нет никакого старого мира и не было. В какой момент он замолчал, Максим, рыча от боли, не заметил. И только когда чьи-то руки стали сбивать с остатков его волос пламя, настороженно затих и открыл покрасневшие глаза.

– Ты все выдумал про базу с оружием и едой, да? – спросила Алка, сидевшая перед ним на корточках. – Жаль.

Максим посмотрел ей за плечо и увидел, что вокруг головы лежащего Кости расплывается на грязном весеннем снегу розовое пятно. Валька, закончив тушить друга, со счастливой улыбкой показал ему старый, на три четверти сточенный топор, а потом им же разрезал крепко затянувшиеся узлы на руках пленника.

В суете друзья не успели расспросить Аллу, как именно она сбежала из Озерной крепости. Между тем все было более чем просто: сделав вид, что умирает от болезни и истощения, девушка сумела усыпить бдительность озерных и остаться одна в пустующем складском помещении, где держали женщин из Цитадели. Ближе к весне сделанные осенью запасы понемногу истощались. Алла действовала не наобум: тихоня заранее присмотрелась к планировке крепости и прежде всего нашла способ выбраться из узилища, несмотря на тяжелый засов, который навесили на дверь. Заключенные внутри женщины никогда не пытались выбраться во двор, потому что все жители крепости были их стражами и первый встречный поднял бы тревогу. А вот Алла сразу присмотрелась к двери и нашла ее очень хлипкой, сделанной из больших кусков дубовой толстой коры и укрепленной лишь прибитыми деревянными гвоздями слегка обработанными досками. Один такой гвоздь, а по сути просто затычка, едва держался. Здесь, внутри Озерной крепости, крепкие двери были просто не нужны до появления узниц, да и за ними не очень-то следили: бежать им было некуда.

Сломав два ногтя, упрямая и терпеливая Алла смогла вытолкнуть гвоздь пальцами, а потом немного отодвинуть в сторону «доску» из толстой коры. Совсем немного, но этого хватило, чтобы от природы маленькая, а тут еще и вконец отощавшая девушка смогла протиснуться в щель. Оказавшись снаружи, она прогулялась по пустому подвалу крепости. Тут везде были похожие двери, вот только без засовов, а за ними – все, чем были богаты озерцы. Несмотря на спешку, Алла не удержалась и обзавелась неплохой одежонкой и, конечно, обувью, о какой и не мечтала. Оружие или инструменты ее не интересовали: идти и правда было некуда, потому никаких планов рыжая не строила. Просто ей было плохо и страшно в Озерной крепости, вот она и сбежала, а жизнь, как ей казалось, все равно была кончена. По этой же причине она не запаслась и продуктами, хотя имела для этого все возможности. Схватив лишь парочку соленых огурцов, которые просто обожала, и стараясь не хрустеть ими на все подземелье, Алла осторожно выглянула на поверхность.

Конечно же, она знала, что ни ворот, ни калитки озерцы не имеют, так же, как и никаких приступок, как в Цитадели: слишком уж высоки стены. Что ж, Алла была готова в крайнем случае просто спрыгнуть вниз, ей казалось, что она наверняка разобьется насмерть. И все же погибать она не торопилась, поэтому, маленькая и юркая, стала искать способ выбраться из плена как-то иначе. Часы были рабочие, и большинство обитателей крепости ушли на делянки, готовить их к весеннему севу. Беременные, мелкие и немногочисленные оставшиеся мужчины занялись ремонтом одной из стен, таким образом, Алла могла передвигаться по большей части Озерной крепости почти свободно. Так она и нашла сток.

Крепость строили те, кто вырос в старом мире, а они тщательно следили за гигиеной и всевозможные отходы старались держать подальше от жилья. В Цитадели общинники давно потеряли былую щепетильность и справляли нужду днем за стенами убежища, а ночью – где придется. Но строители Озерной крепости, прежде чем уйти в небытие, оставили своим потомкам в наследство целую трубу, по которой нечистоты выводились наружу. Алла о ней понятия не имела и обнаружила совершенно случайно. Труба была прикрыта деревянной крышкой, сняв которую, девушка даже отшатнулась от хлынувшей на нее вони. Однако жизнь в Цитадели не научила ее брезгливости, поэтому, увидев внизу далекий свет, Алла ни секунды не колебалась. Она даже исхитрилась прикрыть крышку за собой, так что способ, которым она покинула крепость, остался для озерцев, как минимум, не вполне ясным. Труба была достаточно широкой, чтобы щуплая Алка протиснулась через нее даже в теплом тряпье. Одежда, впрочем, немало пострадала: труба была совершенно ржавой, а местами имела дыры с рваными краями. Почти добравшись до выхода, Алла уперлась в металлическое перекрестие, когда-то приваренное строителями. Дотянуться до него снаружи муты не могли, так же, впрочем, как и пролезть в слишком узкое для плечистых тварей отверстие. Пробраться в трубу мог бы разве что детеныш мутов или кто-нибудь из совсем недавно обратившихся, но перекрестие остановило бы и их. Но Алла не успела даже осознать серьезности возникшего перед ней препятствия, она просто ударила по ржавым железкам ногами, и они покорно провалились вниз.

Завершая свое недолгое путешествие, беглянка упала из стока на немалую кучу отходов, поднявшуюся за зиму почти до самой трубы. Осмотревшись, Алла поняла, что находится под той самой стеной, починкой которой занимались наверху общинники. Подобрав слишком длинную, но добротную и аккуратно залатанную куртку, она тихонько пробежала под самыми стенами, обогнув крепость, и наудачу побежала в лес. Системы наблюдения на стенах и лесных секретов, которые должны были предупредить Озерную крепость о появлении мутов, Алла не знала и не надеялась обмануть, рассчитывая только на везение. Ведь до сих пор оно ее не подводило? Не подвело и теперь: для появления мигрирующих мутов было еще слишком холодно, и не во всех секретах сидели часовые. Запыхавшаяся, она добежала до леса, а потом, длинным полукругом, счастливо избежав встреч с возвращавшимися с работ озерцами, направилась в сторону Цитадели. Четкого плана действий у нее не было, а желание имелось лишь одно: как-нибудь увидеть, пусть издали, Валентина. Он был единственным в общине, кто проявлял к Алле сочувствие, и только к нему она была по-настоящему привязана.