Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 31

— Что я могу для вас сделать, Холмс? Это, несомненно, тот мерзавец подослал их. Одно ваше слово, и я пойду и вытрясу из него душу!

— Все тот же старый добрый Ватсон! Нет, мы ничего не можем сделать, разве что наши друзья из Скотленд-Ярда найдут этих людей. Но можно не сомневаться, что уже сделано все, чтобы полиция их никогда не нашла. Подождите… У меня возник план. Во-первых, нужно сильно преувеличить мои раны. У вас будут спрашивать обо мне. Наплетите им с три короба, Ватсон. Скажите, что я в бреду и вряд ли протяну еще неделю… Говорите, что хотите. В общем, жмите на педали. Чем мрачнее будут ваши прогнозы, тем лучше.

— А как же сэр Лесли Оакшотт?

— О, с ним я все улажу. Он будет меня видеть в самом худшем виде, я об этом позабочусь.

— Что-нибудь еще?

— Да. Передайте Шинвелу Джонсону, чтобы он спрятал ту девушку куда-нибудь, потому что эти громилы теперь захотят найти ее. Им, разумеется, известно, что она в этом деле связана со мной. Если они не побоялись напасть на меня, так ее уж и подавно не пропустят. Это срочно, Ватсон.

Сделайте это сегодня же.

— Я сейчас же отправлюсь к ним. Еще что-нибудь?

— Положите мою трубку на стол… и табачную туфлю. Спасибо. Приходите ко мне каждое утро, будем составлять план дальнейших действий.

Тем же вечером я попросил Джонсона отвезти мисс Винтер в тихий пригород и проследить, чтобы она пожила там, пока опасность не минует.

Шесть дней публика была уверена, что Холмс находится на пороге смерти. Отчеты о его здоровье шли один мрачнее другого, в газетах строили самые зловещие предположения. Хорошо, что я каждый день виделся с ним и знал, что состояние его на самом деле не так уж плохо. Крепкое тело и огромная сила воли моего друга просто творили чудеса. Он быстро шел на поправку. Мне иногда казалось, даже быстрее, чем хочет мне показать. Одной из особенностей его характера была скрытность, не раз становившаяся причиной различных драматических эффектов, из-за которой даже его самый близкий друг никогда не знал, какие у него планы в действительности. Он довел до крайности известный постулат о том, что береженого Бог бережет. Я был ближе к нему, чем кто бы то ни было, но даже я всегда ощущал дистанцию, которую он сохранял между нами.

На седьмой день сняли швы, но вечерние газеты сообщили о начавшемся рожистом воспалении. Те же вечерние газеты напечатали статью, которую мне в любом случае пришлось бы показать Холмсу. В ней говорилось, что в списке пассажиров принадлежащего судоходной компании «Кьюнард» парохода «Руритания», отправлявшегося в пятницу из Ливерпуля, значится барон Аделберт Грюнер, которому понадобилось уладить неотложные финансовые дела в Америке накануне свадьбы с мисс Виолеттой де Мервилль, единственной дочерью… и так далее. Холмс выслушал эту новость с холодным и хмурым выражением лица, верный признак того, что для него это стало неприятной неожиданностью.

— В пятницу! — воскликнул он. — Значит, у нас всего три дня. Думаю, этот мерзавец хочет себя обезопасить. Но у него это не выйдет, Ватсон. Клянусь Богом, не выйдет! Ватсон, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

— Для этого я и прихожу сюда, Холмс.

— Хорошо, тогда посвятите следующие двадцать четыре часа изучению китайского фарфора.

Он ничего не объяснял, и я не стал задавать вопросов. Долгие годы дружбы с Холмсом научили меня тому, что он зря слов на ветер не бросает. Но, выйдя на Бейкер-стрит, я неожиданно задумался: а как мне выполнить столь странное задание? В конце концов я заглянул в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер, нашел своего друга Ломакса, работавшего там помощником библиотекаря, и отправился домой с увесистым томом под мышкой.

Говорят, хороший следователь за время работы над делом набирается таких знаний, что может запросто допрашивать свидетеля-эксперта в той или иной области, но после окончания дела напрочь все забывает за неделю. Я, разумеется, не хочу сказать, что сделался крупным специалистом по керамике, но весь тот вечер и всю ночь с короткими перерывами на отдых, а потом и все утро как губка впитывал знания и запоминал имена и фамилии. Я изучил биографии и стиль великих мастеров и постиг тайну циклического обозначения годов[57], узнал характерные особенности фарфора времен Хунъу[58] и проникся красотой стиля Юнлэ[59], перечитал письмена Тан Инь[60] и осознал красоту ранних династий Сун и Юань[61]. Напичканный всеми этими знаниями, вечером следующего дня я снова зашел к Холмсу. Он уже вставал с постели, хотя по тому, что писали о его здоровье, об этом никто бы не догадался. Мой друг сидел в своем любимом кресле, подпирая рукой забинтованную голову.

— Холмс! — воскликнул я. — Если верить газетам, вы умираете.

— Это именно то впечатление, — сказал он, — которое я хочу создать. Ближе к делу, Ватсон. Вы выполнили мое задание?

— По крайней мере, попытался.

— Хорошо. Вы сможете поддержать разговор на эту тему? — Думаю, смогу.

— Тогда подайте мне вон ту коробочку с каминной полки.

Он снял крышку и вынул из коробки какой-то небольшой предмет, очень аккуратно завернутый в легкий восточный шелк. Когда он его развернул, я увидел изящное маленькое блюдце изумительно красивого темно-синего цвета.

— С этим предметом, Ватсон, обращаться нужно очень бережно. Это подлинный фарфор «яичная скорлупа» династии Мин[62]. Даже через Кристис не проходило ничего подобного. Полный комплект стоит огромных денег… Более того, считается, что, скорее всего, во всем мире существует только один полный комплект и находится он в императорском дворце в Пекине. От одного вида этой штуки у любого настоящего знатока должно захватить дух.

— И что мне с этим делать?

Холмс вручил мне визитную карточку, на которой было написано: «Доктор Хилл Бартон. Хаф-мун-стрит, 369».

— Сегодня вечером вас будут звать так. Вы зайдете к барону Грюнеру. Я кое-что знаю о его привычках, так что к половине девятого он, вероятно, будет свободен. О вашем визите мы сообщим ему заранее. Вы скажете, что хотите предложить ему предмет из совершенно уникального сервиза династии Мин. При этом можете оставаться врачом, поскольку эту роль вам будет нетрудно сыграть. Вы — коллекционер, и этот комплект случайно попал к вам в руки. Вы слышали об увлечении барона и не против выгодно продать это блюдечко.

— Какова его цена?

— Уместный вопрос, Ватсон. Конечно же, вам гарантирован провал, если вы не будете знать истинной стоимости своего товара. Это блюдечко раздобыл для меня сэр Джеймс, и взято оно, насколько я понимаю, из коллекции его клиента. Я думаю, можно без преувеличения сказать, что другого такого в мире нет.

— Я мог бы заметить, чтобы комплект оценивал эксперт.

— Превосходно, Ватсон! Сегодня вы просто в ударе. Предложите «Кристи» или «Сотби». Ваш такт не позволяет вам самому назначить цену.

— А если он не захочет принять меня?

— Захочет. У него ведь страсть к коллекционированию, причем в самой острой форме. Особенно его интересует эта тема, в которой он считается настоящим знатоком. Садитесь, Ватсон, я продиктую письмо, которое вы ему пошлете. Его ответ нам не нужен. Вы просто напишите, что собираетесь зайти к нему, и укажите, с какой целью.

Это был превосходный документ, краткий и вежливый, но составленный так, что просто не мог не разжечь любопытства у истинного знатока. Послали его с районным курьером, и в тот же вечер я, с бесценным блюдцем в руке и карточкой на имя доктора Хилла Бартона в кармане, отправился на задание.

Прекрасный дом с превосходным парком свидетельствовали о том, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, очень богат. Эти владения были созданы южноамериканским золотым королем. Длинная извилистая подъездная дорожка, обсаженная с обеих сторон редкими кустами, выходила на большую квадратную покрытую гравием площадь, украшенную статуями. Это была постройка времен великого подъема. Вытянутое в стороны невысокое здание с башенками по углам, хоть и выглядело настоящим архитектурным кошмаром, впечатляло своими размерами и основательностью. Важный, как епископ, дворецкий впустил меня и передал лакею в плисовой ливрее, а тот провел меня к самому барону.