Адриан Моул: Годы капуччино - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 9

Не знаю, почему они сделали ударение на слове «позволил». Разве были какие-то сомнения? Вряд ли.

Я был рад, что Берт погиб из-за несчастного случая на лестничном подъемнике за день до своего 106 дня рождения. Еще одного столь же скверного празднования дня рождения я бы не вынес. И мне достоверно известно, что мэр Лестера с супругой забронировали себе на этот самый день отпуск на Тенерифе. Думаю, Берт порадовался бы если не содержанию, то хотя бы размеру заголовка в «Лестер меркури».

ТРАГЕДИЯ НА ЛЕСТНИЧНОМ ПОДЪЕМНИКЕ: СМЕРТЬ СТАРЕЙШЕГО БЕГУНА ТРУСЦОЙ. Старейший житель Лестера Бертрам Бакстер скончался сегодня утром в результате несчастного случая, ставшего следствием связи пояса халата и механизма лестничного подъемника в пансионате «Солнечный дом» на Брук-лейн, где Бертрам Бакстер проживал последние годы. Старшая сиделка миссис Лоретта Харви назвала мистера Бакстера, чья супруга Квини умерла в 1982 году, «большим оригиналом, не выносившим дебилов».

Миссис Харви вспомнила время, когда мистер Бакстер подал в суд на «Солнечный дом» с требованием возместить моральный ущерб: мистер Бакстер утверждал, что ему не обеспечивают его диетические потребности. Мистер Бакстер ест только свекольные сандвичи, консервированный пудинг «Пятнистая колбаска» и заварной крем. Дело приобрело скандальный оттенок, когда мистер Бакстер объявил голодовку и прославился по всей стране под прозвищем «Свекольный Берти». Его победа над администрацией пансионата получила широкое одобрение как триумф здравого смысла, хотя, по словам миссис Харви, персоналу кухни решение суда причинило «большие неудобства».

Ничуть не огорчусь, если за оставшуюся жизнь больше не увижу ни одного престарелого хрыча. Не выношу их медлительности, плохо подогнанных вставных челюстей и маниакальной страсти к маринованным овощам. Маме быстро наскучило таскаться с пенсионерами, и она объявила, что желает быть «в центре событий», поэтому я высадил ее у штаба Лейбористкой партии. Дальше трудился один.

Следующим на очереди был старик по имени Арчи Тейт. Он забирался в машину так медленно, что едва не довел меня до бешенства. Старый хрен харкал и кашлял в большой белый платок, а когда я с сарказмом осведомился, все ли с ним в порядке, он ответил, что не все, у него пневмония. Речь его отличалась изысканностью, что редкость для выходца из рабочего квартала.

— Не лучше ли вам соблюдать постельный режим? — спросил я.

— Нет, — ответил он, — я социалист и хочу проголосовать.

— Мистеру Блэру вряд ли хочется, чтобы вы скончались на избирательном участке, — заметил я.

— Мистер Блэр? — презрительно прохрипел он. — Не слышали разве, что я социалист , я голосую за Социалистическую рабочую партию, за партию Артура.

— Артура? — удивился я.

— Артура Скаргилла , — ответил старый хрен таким тоном, будто я законченный идиот.

Я попытался убедить его проголосовать за Пандору. Сказал, что Пандора поддержала мистера Скаргилла во время забастовки шахтеров, провела в школе лотерею и отправила собранные средства (19, 76 фунта, насколько я помню) в Забастовочный фонд, но старый чахоточник остался непреклонен.

— Я потерял в Арнеме[8] левое легкое и правую ногу, — сообщил он, навалившись на меня со своего заднего сиденья. — И вовсе не для того, чтобы англичане превратились в этих тупиц с материка, хлебающих жидкий капуччино.

В попытке хоть что-нибудь противопоставить столь нелепому фанатизму, я заметил:

— Капуччино — совершенно безвредный напиток с приятным вкусом. Я пью шесть чашек в день.

— Чертовски мало кофе и чертовски много пены, — ответил хрыч.

Он пожал мне руку и поблагодарил, что я его подбросил. А я сказал, что подожду, когда он проголосует, и доставлю домой. Хотя имел полное моральное право оставить его вместе с правым легким и левой ногой в здании начальной школы на Картс-лейн.

Я чувствовал себя слегка обманутым — этот тип хитростью вынудил доставить себя на выборы; представился сторонником лейбористов, хотя на самом деле является прожженным социалистом.

Когда мы ехали обратно, старик извинился за свои чертыхания. Я ответил, что давно уже не обращаю внимания на вульгаризмы. Объяснил, что работаю в ресторане в Сохо, где производные от неприличных слов используются в качестве существительных, прилагательных и глаголов — в Сохо ругательства являются основным элементом речи английского языка.

Когда мы остановились рядом с маленьким домиком, Арчи Тейта одолел такой сильный кашель, что лицо его налилось кровью, а из глаз хлынули слезы. Он долго не мог перевести дух, поэтому я помог ему выбраться из машины и дойти до входной двери. На крыльце старикан достал из кармана связку ключей и протянул мне, а сам, тяжело хрипя, привалился к стене.

Я открыл входную дверь и увидел полки, плотно забитые книгами. В глаза мне бросились «Капитал», «Улисс» и «Дневники» Харольда Николсона[9]. У окна, смотревшего на улицу, стояла узкая кушетка. Рядом находился низенький столик, заставленный лекарствами и банками. В очаге мерцали раскаленные угли. На коврике сидел жирный кот. Арчи Тейт упал на кровать и закрыл глаза. Он был высокого роста, ноги (точнее, нога) свисали с кушетки. Пройдя в крохотную кухню, чтобы поставить чайник, я проклял Бога и социализм за то, что они подсунули мне очередного пенсионера. Неужели мне никогда от них не освободиться? Неужели пенсионеры — это мой крест? Неужели мне на роду написано, что их покрытые пигментными пятнами руки всю жизнь будут цепляться за мою шею?

Я сделал все, чтобы Арчи Тейт почувствовал себя получше — если, конечно, одноногий и однолегочный старик, страдающий пневмонией, вообще может почувствовать себя лучше. После чего записал номер его телефона. Выяснилось, что у него нет ни родственников (кто бы сомневался), ни друзей (naturellement[10], он поссорился с соседями (mais oui[11]) и угадайте, что еще? Quelle surprise![12]Он один на всем белом свете. Если не считать рыжего кота по кличке Эндрю. Я восхитился котом, сказав, что никогда не видел таких толстых животных.

Затем записал номер своего мобильного телефона, сунул листок под банку с маринованными овощами, стоявшую на низеньком столике у кровати, и предложил Арчи Тейту звонить, если ему сегодня понадобится помощь. Старый хрыч заверил меня, что чувствует себя нормально, и попросил немедленно оставить его в покое. Я знал, что чай, который я налил большую фарфоровую чашку с розой и золотым ободком, останется нетронутым. Судя по виду старика, у него не оставалось сил даже оторвать голову от подушки.

Возвращаясь в штаб-квартиру, я с сожалением размышлял, почему люди старше пятидесяти лет не совершают массового самоубийства. Конечно, в этом случае развалятся некоторые «серые» производства — например, изготовители садовых шпалер и теплого нижнего белья. Но преимущества такого исхода очевидны: не надо выплачивать пенсии, не надо строить богадельни, и, по крайней мере, половина парковочных мест перед универмагом «Марк и Спенсер» отойдет к молодым и трудоспособным членам общества.

Я вновь возблагодарил Пеписа[13], бога всех ведущих дневники, за то, что записи при моей жизни никто не прочтет. Не хотелось бы, чтобы меня считали жестокосердным истребителем старичья. Про себя я точно знаю: когда мне стукнет пятьдесят, я с радостью пожертвую своей жизнью ради цветущей юности.

Хотя, если подумать, пятьдесят, возможно, и рановато. Более разумная граница — пятьдесят пять (для тех, кто обладает хорошим здоровьем, или некурящих), но шестьдесят — это абсолютный предел. Какой смысл кому-то жить дальше? Sans[14] зубов, sans мышц et sans секса?