Любовная соната - Бэлоу Мэри - Страница 32
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая
– Она боготворила тебя, – сказала тетушка Эстер. – Благодаря тебе ее жизнь обрела смысл. Так она, бывало, повторяла, когда лежала наверху, умирая. Правда ведь, Маргарет?
Тетушка Маргарет снова вздохнула.
– Если бы только ты заставил себя ей написать, Джеральд! – сказала она. – Хотя бы пару строчек, милый. Хотя бы только строчку. Но мальчишки всегда легкомысленны, говаривали мы ей, чтобы ее утешить. Правда ведь, Эстер?
– Написать ей? – воскликнул он, подаваясь вперед в кресле. – Как я мог написать ей, тетушки, когда считал, что она умерла?
Обе потрясенно воззрились на него, а потом обменялись взглядами. И вся правда вышла наружу. Вся та неприкрашенная правда, о которой, наверное, и ему, и им следовало бы догадаться много лет назад.
Незадолго до «смерти» его матери был момент, когда она собралась свозить его навестить ее сестер. Он вспомнил, что должен был ничего никому об этом не рассказывать, чтобы это стало сюрпризом для всех. Он еще помнил, что думал, как это весело – тайком красться из дома, потому что даже папенька не должен знать их секрета. Было так забавно бежать по аллее к поджидающей в ее конце карете и не говорить при этом ни слова! И было ужасно весело ехать в карете с матерью целый день, а потом остановиться на ночь на постоялом дворе, потому что в темноте ехать дальше было нельзя.
Да, он вспомнил все это, когда по-настоящему задумался, хотя это воспоминание было загнано в такой далекий уголок памяти, что не возвращалось к нему много лет. И он мог вспомнить, как весело смеялся на следующее утро, когда, проснувшись, обнаружил, что его мать уже одета, а их отец тоже с ними в комнате. Это была отличная игра, но его отец их перехитрил. Они все вернулись домой – и он так и не побывал в гостях у своих тетушек. Он не помнил, чтобы изменение планов сильно его огорчило.
Оказалось, что его мать сделала неудачную попытку оставить его отца и увезти сына с собой. А спустя месяц или два она «умерла». Ее отослали прочь, прогнали, запретив впредь общаться с сыном.
Она писала ему письма, конечно, и посылала подарки, но все они возвращались назад.
– Но мы считали, что ты мог бы ей написать, Джеральд, – призналась тетушка Эстер. – Ведь ты-то с ней не ссорился. И она говорила, что ты всегда был к ней привязан.
– Конечно, милый, – добавила тетушка Маргарет, – мы понимали, что, возможно, твой отец мог запретить тебе ей писать. Но мальчики обычно находят способы делать то, что хотят, вопреки своим отцам. А она ведь была твоей матерью!
– Но я считал, что она умерла! – ответил он. – И пока спустя пять лет ее тело не привезли в поместье, я даже не знал, что она жива.
Тетушка Эстер расплакалась.
– Ах, – сказала тетушка Маргарет, – как жесток был этот человек! Извини, Джеральд, что я так отзываюсь о твоем отце, тем более что он умер. Но какая жестокость! А она умирала медленно, милый, от чахотки.
И она на пять минут уткнулась в платочек.
– Она знает, – проговорила тетушка Эстер в конце концов, решительно выпрямляя спину и возвращая платок в карман. – Она уже знает правду, Джеральд. И можно не сомневаться в том, что твой отец попал туда, где больше никогда не омрачит ее радость. А она встретилась с твоими десятью братьями и сестрами, милый, и стала счастливее, чем была здесь. Бедняжка Дорис!
Они захлопотали вокруг него: заварили чай и разложили на блюде несколько маленьких кексов с изюмом, уважая его потребность помолчать.
И он сидел, молча глядя в пол перед собой, горюя о матери, умершей в одиночестве, лишенной единственного человека, который делал ее жизнь осмысленной, – его. Он сидел молча, думая о том, что спустя шестнадцать горьких лет его мать снова к нему возвратилась.
Он проглотил два кекса, чтобы доставить тетушкам удовольствие, выпил две чашки чересчур крепкого чая и улегся в постель, отказавшись от их предложения положить ему в ноги нагретые кирпичи.
И, размышляя о прошлом, он вдруг осознал, что имеет право больше не чувствовать себя виноватым, что подвел своего отца.
Это отец его подвел.
Он расстался с тетушками через три дня, вопреки их желаниям и после множества объятий и поцелуев, подаренных ему на дорогу. Ему не разрешили уехать, пока он не даст твердого обещания приехать еще.
– Такой чудесный молодой человек! – сказала тетушка Эстер. – И наш родной племянник, Маргарет! Наш единственный оставшийся в живых родственник, не считая нас самих.
– И волосы у него, как у бедняжки Дорис, – откликнулась тетушка Маргарет. – Какие красивые светлые кудри у нашего милого Джеральда! И улыбка – как у Дорис. И ее доброе сердце.
Он отправился прямо в Лондон, хоть и сделал остановку в Йорке, чтобы выбрать Присс подарок. Ему хотелось как можно скорее с ней увидеться. Ему хотелось бы привезти ей весь мир, а в придачу – солнце, луну и звезды. Но интуиция подсказывала, что ему не следует делать ей слишком дорогого подарка. Что-то скромное и изящное будет больше похоже на подарок любящего человека.
Казалось, серьги были сделаны специально для нее, они подходили к ее браслету. По пути домой он вынул их из кармана и помечтал о том, как будет сидеть рядом с ней, когда она станет разворачивать сверток. Он возьмет их у нее из рук и сам вденет ей в уши, поцеловав при этом оба уха, а потом поцелует ее в губы.
Он расскажет ей про свою мать. Ему хочется, чтобы она узнала про его мать.
Но, вернувшись в Лондон, он не без сожаления обнаружил, что характер человека не меняется в один день. Находясь вдали от нее, он вполне мог мечтать о том, что будет говорить и делать. Но у него всегда были трудности со словами. И непросто складывались связи с другими людьми. Пережитые им в детстве и юности отношения в семье, связанные с матерью, отцом и Элен, приучили его относиться к людям с подозрением и недоверием.
И в данном случае обстоятельства сложились против него. Он набросал ей записку утром, после позднего возвращения в Лондон, а потом каким-то образом оказался вовлеченным в недоразумение, которое привело к тому, что ему пришлось сопровождать мисс Раш в театр в ложу Бендлтонов. Было уже одиннадцать часов, когда он попал к Присцилле.
А зачем мужчина может прийти к своей содержанке в одиннадцать часов вечера? Причина тому может быть только одна. Совершенно очевидно, что именно об этой причине она хотела услышать. Она стала прежней Присс – той Присс, какой была у мисс Блайд и в первые месяцы у него на содержании, пока летом он не сделал ее своей возлюбленной.
Он вглядывался в ее глаза, ища какой-то знак, какое-то подтверждение тому, что та Присс, которая его любила… конечно же, она его любила!., существовала на самом деле и по-прежнему таилась в той содержанке, которая ждала, когда он уложит ее в постель.
Но она делала и говорила только то, что ее научили говорить и делать. И та улыбка, которая всегда казалась ему такой теплой, была теперь вовсе не теплой. Она не была теплой – и не была улыбкой. Это был щит, холодный металлический щит, за которым она пряталась.
Но что пряталось за этим щитом? Он был слишком не уверен в себе, слишком плохо знал человеческую натуру – и, наверное, был слишком неискушен, чтобы осмелиться на попытку это выяснить.
И потому он позволил себе вернуться к тому ритуалу, который она начала. Он переспал с ней – и перед тем, как присоединиться к ней в постели, даже сказал, что хочет вернуться к прежнему порядку. Он воспользовался ее телом для своего удовольствия, которое оказалось и неудовольствием вовсе, а только физическим удовлетворением желания.
И он был наказан по заслугам. Она была теплой, мягкой и податливой – и совершенно пассивной. Такой, какими он любил иметь женщин раньше. Плотские утехи без человеческих отношений. Физическая близость и только. Иллюзия, что он все решает, что он господин.
Он ушел от нее в полночь – и вспомнил о подарке уже в самый последний момент. Он вручил его ей совсем не так, как собирался. Он вручил его так, словно для него это была ничего не значащая побрякушка. И она приняла его в том же духе. Она посмотрела на серьги, согласилась, что они подойдут к ее браслету, и поблагодарила его… с опозданием.
- Предыдущая
- 32/51
- Следующая
