Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна - Страница 56

И если бы у него выросли крылья и он смог бы подняться высоко над островом, в тёмно-синее небо, подёрнутое редкими облачками, то на берегу тихого притока, питавшего ключевой водой великую Рось, он увидел бы мерцающий огонек. А спустившись пониже, услышал бы равномерные удары металла о металл.

В самой же кузнице стоял такой лязг, будто и не отгремел ещё на земле молот великого искусника Кия! Сыпала жгучими искрами железная заготовка, ворочаясь с боку на бок на маленькой наковальне, всаженной для крепости в грузный деревянный пень… Звонко, радостно пел молоточек кузнеца, и на этот зов откуда-то из-под потолка, из-под стропил, обрушивалось тяжёлое ковадло, взметаемое жилистыми руками молотобойца. Плетёная заготовка понемногу выдыхала из себя испепеляющий жар огня, плющилась, приобретала форму меча…

И если бы наделённый крыльями покружился над кузней ещё немного, он увидел бы высокого сутулого старика и с ним двоих вооружённых отроков, шагавших берегом речки. Вот подошли… Сквозь раскрытую дверь было видно, как молотобоец передал ковадло товарищу, жадно опорожнил протянутый ковш и не спеша двинулся наружу. Работа за его спиной возобновилась как ни в чём не бывало.

Поднявшись по вдавленным в землю ступенькам, кузнец огляделся, приучая глаза к темноте, и сказал:

– Ты, что ли, дед Вышко? Что от работы оторвал – по делу, без дела?

Он прошёл мимо старика, к речке, над которой курился тёплый туман. Стащил кожаный передник, сдвинул со лба ремешок – жёсткие волосы разлетелись по плечам. Встал на колени у воды и принялся мыться, не обращая внимания на комаров.

– Ты уж не сердись, батюшка князь… – сказал ему старик. Батюшка князь годился ему во внуки, но дед Вышко и не заискивал и не подсмеивался. – Прости, княже, что помешал. Беда плывет по Роси, встречать велит…

Князь поднял голову. Из кузницы вспыхивало огнём – в светлых глазах родились медные блики.

– Какая беда, дед? Рассказывай толком.

Вышко сцепил пальцы за спиной, чтобы унять поселившуюся в них дрожь.

– Урмане, княже. Сами про то сказали, – ответил он глухо. – На трёх лодьях… Передний корабль весь чёрный и с дружиною… другой красный, жёнки там да малые ребята… а третий расписной и тоже с дружиной. Вождь ихний, на что ни глянет, всё вянет! Мы, говорит, гости мирные, да ведь знаю я их, с ними дружи, а топора из рук не выпускай! Тебя спрашивали. Пусть, мол, Турей-князь едет, встречает…

– Погоди! – остановил его молодой князь. Он поднялся с колен и стал похож на крючкоклювого сокола, хищно развернувшего крылья. – Так ты, дед, говорил с ними, что ли?

Старик хотел ответить, но губы подвели его, запрыгали, потом жалко скривились. Он задохнулся, с протяжным всхлипом провёл по глазам рукавом.

– А на меня, княже, сам знаешь, всё валится, как в яму… Где бы беда ни голодала, а ко мне на пирушку! Внучка моего… Мала… птенца несмышлёного… в мешок посадили да под палубу корабельную… чтобы я к тебе, князь, дороги не забыл! Пропадёт ведь, замучают ни за что! Умереть бы мне да сырой землёй прикрыться.

Дед заплакал.

Князь не стал утешать его, не пообещал вызволить внука. Молча натянул на плечи поданную отроком рубаху. А потом вложил пальцы в рот и свистнул так, что у деда заверещало в ушах. Свистеть князя учила мурома, лесные соловьи. Из темноты откликнулись кони, послышался шорох бегущих ног. Князь вернулся к двери кузницы и приказал первому же воину – безусому парню, вынырнувшему в промоине рыжего света:

– Бересты принеси.

Парень исчез, чтобы вскоре вернуться с гибким, нежно-розовым лоскутом. Жёсткой ладонью князь расправил его на дверной доске и быстро зачертил концом ножа. И свернул письмо трубкой, передал отроку:

– Отцу свезёшь. Радимовых встретишь кого, предупредишь: урмане пожаловали, на трёх кораблях. Поспешай!

Воин спрятал бересту и убежал ловить своего гнедого. Князь остался стоять в дверях, в отсветах метавшегося огня. Большое ковадло тревожным билом ухало у него за спиной.

Дружина звенела стременами, садясь на коней.

Они стояли на высоченном прибрежном откосе, как статуи из чёрной бронзы, вкованные в золотую полуденную лазурь.

Гардские всадники.

Халльгрим заметил их издалека. Следовало ждать этой встречи, но он никак не думал, что они появятся так скоро. Его драккар одиноко и медленно двигался по реке: Эрлинга только что постигла очередная неудача, его корабль, к стыду и отчаянию Сигурда кормщика, застрял на мели. Хельги остался помогать брату стаскивать лодью, а старший Виглафссон понемногу тронулся дальше.

Вот я и приехал, подумал он угрюмо. К Торлейву конунгу в Стейннборг…

Он даже отвёл взгляд, наполовину надеясь, что его просто подвели глаза, уставшие от блеска реки. Потом посмотрел снова.

Они стояли там, впереди, над песчаным обрывом. Молчаливые и неподвижные, как судьба, только и шевелились на ветру гривы коней да плащи седоков… И что доставай теперь белый щит из-под палубы, что не доставай.

– Спустить парус! – переглянувшись с Можжевельником, скомандовал он громко. – Вёсла на воду!

Пускай видят, что не только у них есть глаза.

Гребцы живо расселись по местам… Оставшиеся принялись вооружаться.

Вот лодья поравнялась со стоявшими на берегу. И те тронули коней и поехали рысью, не обгоняя драккара и не отставая, и Халльгрим сразу же отметил между ними вождя. И не то чтобы кто-нибудь выделялся оружием или богатой одеждой, ни за одним не следовали слуги. Просто один из коней, могучий вороной жеребец, явно по привычке бежал впереди остальных…

Вот хозяин коня обернулся к ехавшему следом и что-то сказал, ткнув гремучей плетью в сторону корабля. Воин приложил ладони ко рту:

– Эй, на лодье! – долетел ослабленный расстоянием крик. – Кто такие?

Голос звучал обыденно и совсем не страшно… Халльгрим прочистил горло, досадуя на себя, что не окликнул первым: теперь волей-неволей приходилось не спрашивать, а отвечать.

– Норсмадр! – понеслось над рекой грозное имя, похожее на боевой клич: северные люди! Халльгрим перевёл дух и добавил для острастки: – Викинги!

– Это мы и так видим! – прозвучало в ответ. – А куда Чернобог несёт, разбойнички?

Как ни мало смыслил Халльгрим в местных Богах, эти слова показались ему обидными. Он набрал полную грудь воздуха, так, что на чешуйчатой куртке разошлись прорези:

– Сами кто такие, чтобы спрашивать?

Могучий голос породил в обрыве хриплое эхо, но не успело оно отзвучать, как берег ответил:

– Хозяева земли здешней!

Это уже говорил тот, что сидел на вороном коне, и Халльгрим с удовлетворением понял, что не ошибся, угадав в нём вождя. Этот малый наверняка не в первый раз вот так вот переругивался с чужеплеменником, плывущим мимо на драконьей лодье… Он даже охрип точно так же, как сам Виглафссон. Наверное, привык командовать своими людьми сквозь вой ветра и плеск воды.

Халльгрим крикнул ему:

– Я смотрю, тебе нравится, что я на воде, а не на берегу.

Гардский хёвдинг раздумывал недолго:

– А ты причаливай, если не трусишь…

И погрозил Халльгриму кулаком.

Река плавно поворачивала к западу, и неприступный откос, вдоль которого ехали всадники, постепенно сходил на нет. Впереди расстилалась песчаная отмель, одинаково удобная и для всадников, и для корабля. Халльгрим указал на неё Можжевельнику – Олав посмотрел и согласно кивнул.

И скоро драккар повис над жёлтым песком, прочно уперев в него тридцать две сосновые лапы. А гарда-хёвдинг подъехал к самой воде, и норовистая тварь под ним заплясала, отдёргивая копыта от набегавших волн…

Какое-то время они с Халльгримом молча приглядывались друг к другу. Словенский вождь был молод, широк в плечах и черноволос. На тёмном от загара лице белел страшный рубец, тянувшийся через щёку и лоб. Рубец касался века, и от этого левый глаз гарда-хёвдинга всё время щурился – и до чего же нехорошо!

Потом он проговорил спокойно и негромко, так, словно пришла пора отбросить всякое баловство и не спеша рассудить о деле: