Больше, чем любовница - Бэлоу Мэри - Страница 21

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая

Что же до Трешема, то он, скорее всего, прекрасно понимал, что с ней происходит. Джейн не раз замечала, как герцог, сделав очередной выпад, украдкой наблюдал за ней. Он забавлялся, когда его стрелы попадали в цель. И следовало признать, что Трешем действительно имел на нее влияние. Даже легкое прикосновение его руки заставляло ее желать большего…

– Что ж, отведите меня в дом, – сказал герцог, поднимаясь со скамьи. – И делайте то, что считаете нужным. Видите, я становлюсь на редкость покладистым. Главное – чтобы вы не забывали о своих прямых обязанностях.

– Я всегда стараюсь делать только то, что должна делать, ваша светлость, – ответила Джейн.

А ночью она подверглась серьезнейшему испытанию.

Джоселину никак не удавалось уснуть. Впрочем, он уже больше недели страдал от бессонницы, и в этом не было ничего удивительного. Ведь бессонница – вполне естественное состояние, когда не знаешь, чем заняться после одиннадцати, а иногда и после десяти вечера, когда единственная перспектива – отправляться в постель и представлять себе балы и светские рауты, на которых до рассвета веселятся друзья.

Но нынешняя бессонница отягощалась особого рода беспокойством. Искушение становилось все сильнее, все труднее было бороться с желанием, которое он привык подавлять еще в детстве, поскольку за исполнением этого желания немедленно следовало наказание – суровое и неотвратимое. Джоселин почти научился подавлять в себе это желание и лишь изредка, поддаваясь соблазну, садился за фортепьяно.

Иногда, чтобы заставить себя забыть о томлении духа, он уходил к женщине, и к утру у него совсем не оставалось сил. После этого все забывалось, словно ничего и не было.

Ворочаясь в постели, Трешем думал о Джейн Инглби. Ему нравилось ее дразнить и флиртовать с ней. Нравилось досаждать ей и даже просто смотреть на нее. Конечно же, она была хороша собой и привлекательна, но о том, чтобы сблизиться с ней, не могло быть и речи. Ведь Джейн – служанка в его доме.

Часы пробили полночь, и Джоселин понял, что заснуть ему не удастся. Встав с постели, он взял костыли и проковылял в гардероб, где надел рубашку и панталоны. Свечу герцог зажигать не стал, поскольку обе руки были заняты костылями.

Медленно и осторожно он спустился на первый этаж и направился в музыкальную комнату.

В эту ночь Джейн тоже не могла уснуть. Она прекрасно понимала, что герцог Трешем больше не нуждался в услугах сиделки: делать перевязки не было необходимости, и он мог передвигаться с помощью костылей. К тому же герцог ужасно нервничал. Было очевидно, что вскоре он начнет выходить из дома. И тогда ей придется покинуть Дадли-Хаус.

На самом деле герцог вовсе не нуждался в сиделке. С самого начала. Вполне вероятно, что он уволит ее, не дожидаясь, когда пройдут три недели. Но даже в лучшем случае у нее осталось не больше недели.

А за порогом Дадли-Хауса ее подстерегали всевозможные опасности – теперь Джейн в этом не сомневалась. Каждый день кто-то из гостей сообщал новые подробности корнуоллского происшествия. Вот и сегодня эта тема обсуждалась в библиотеке.

– Хотелось бы знать, – проговорил светловолосый красавец виконт Кимбли, – отчего это Дербери отсиживается в гостинице? Ведь мог бы поднять на ноги все общество… Кто-то из нас наверняка оказал бы ему помощь в поисках племянницы. И зачем ему находиться в Лондоне, если он все доверил сыщикам? Отдать необходимые распоряжения можно, не выезжая из Корнуолла, не так ли?

– Может, он не выходит потому, что носит траур, – предположил добродушный джентльмен по имени Конан Броум, – Но говорят, повязки на рукаве у него нет. Может быть, Джардин не умер, а отлеживается себе в Корнуолле?

– Очень на него похоже, – заметил герцог Трешем. – Я считаю, что женщина, которая его убила – если, конечно, убила, – заслуживает не петли, а ордена. Мир был бы гораздо более приятным местом, если бы в нем не стало Джардина.

– Но тогда, Трешем, покидая надежные стены своего дома, тебе следует проявлять осторожность, – со смехом проговорил Конан. – Ведь ты можешь наткнуться на кровожадную девицу с пистолетом в руке. Или с топором. До сих пор никто точно не знает, каким оружием она сразила Джардина.

– А как она выглядит? Кто-нибудь знает? – спросил герцог. – Лучше знать ее в лицо, чтобы вовремя дать стрекача.

– Черноглазая, черноволосая и страшная как смертный грех, – предположил сэр Конан. – Возможно, наоборот: блондинка с ангельским голоском, прекрасная, как фея. Выбирай, что тебе больше по вкусу. Я слышал множество версий относительно ее внешности, так что затрудняюсь дать описание… Никто ее никогда не видел, похоже. За исключением Дербери, который предпочитает отмалчиваться. Вы слышали о новой паре Фердинанда? Думаю, слышали. Любопытно, успеет ли он объездить лошадей до гонок? Не случится ли так, что он прикажет им скакать на север, а они поскачут на юг?

– Не случится, если Фердинанд – мой брат. Хотя, думаю, он купил норовистых лошадок, таких, что и за год не объездишь.

Герцог и гости еще долго говорили о гонках, о Джардине же на время забыли.

Но Джейн до самого вечера думала о Сидни. Даже ночью, лежа в постели, она видела перед собой мертвенно-бледное лицо Сидни с запекшейся кровью на виске. А граф в Лондоне, и ее ищут сыщики с Боу-стрит. Джейн пыталась представить, как, покинув Дадли-Хаус, отправится к графу, чтобы объясниться.

Может, ей сразу станет легче, когда отпадет необходимость скрываться? Легче от того, что ее посадят в тюрьму? От того, что ее будут судить на потеху публике, а потом повесят? Но могут ли дочь графа повесить? Графа не могут, это Джейн знала. Но ведь у нее не было титула,.. Так повесят ее или нет?

Почему двоюродный брат ее отца не носил траур? Может быть, Сидни все же жив? Нет, глупо надеяться…

Джейн поднялась с постели, К чему делать вид, что пытаешься заснуть? Ведь заснуть все равно не удастся. Она зажгла свечу, накинула плащ поверх ночной рубашки и вы шла из комнаты в надежде, что ей удастся найти в библиотеке книгу с занятным сюжетом и отвлечься от тревожных мыслей.

Спускаясь по лестнице, Джейн услышала чудесную музыку – кто-то играл внизу на фортепьяно.

Но кто там мог играть? Для гостей слишком поздно. К тому же в холле не было света. Виднелась лишь узкая полоска света, пробивавшаяся из-под двери в музыкальную комнату, оттуда и доносились чарующие звуки… Джейн все же решилась открыть дверь.

Играл герцог Трешем. Он сидел за фортепьяно, а костыли лежали рядом, на полу.

Герцог играл, не глядя в ноты, закрыв глаза. Джейн впервые слышала эту музыку, но она сразу же поняла, что Трешем – замечательный музыкант.

Девушка замерла у порога, она слушала как завороженная. Казалось, музыка исходит не от инструмента, а от музыканта – точно такое же ощущение возникало, когда играла мать Джейн.

Прошло минут пять, прежде чем музыка стихла и пальцы герцога оторвались от клавиш. Однако его глаза по-прежнему были закрыты.

И вдруг Джейн поняла, что является соглядатаем, что она вторглась туда, куда ее не звали. Девушка хотела уйти, но было поздно – герцог внезапно открыл глаза. Какое-то время он смотрел на нее, но, казалось, не видел. Потом глаза его вспыхнули гневом.

– Какого дьявола? Что вы здесь делаете?

Джейн по-настоящему испугалась. Она бы не удивилась, если бы герцог запустил в нее костылем.

– Простите… Я спускалась за книгой и услышала музыку. Где вы научились так замечательно играть?

– Говорите, замечательно? – прищурился Трешем. – Я просто стучал по клавишам, мисс Инглби. Ради собственного развлечения. Я не знал, что играю для публики.

Он презрительно усмехнулся, и Джейн вдруг поняла, что эта его усмешка всего лишь маска. Раньше ей и в голову не приходило, что герцог Трешем – совсем не такой, каким казался. Но теперь-то она осознала: этот сложный и противоречивый человек никогда не раскрывался ни перед ней, ни перед своими гостями. – Нет-нет, вы не просто стучали по клавишам, – возразила Джейн, хотя и понимала, что ей лучше помолчать. Закрыв дверь, она вышла на середину комнаты. – Вы прекрасно играли, ваша светлость. Господь наделил вас редким даром. И вы не развлекались. Вы предавались любимому занятию всей душой.

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая