Таинственный граф - Бэйли Элизабет - Страница 6

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая

— Есть кое-что, чего даже миссис Лэмпорт не может сделать, ухаживая за мужчиной, — сказал Фрит, строго глядя на Грейс поверх пенсне.

То, что разговор об этом так или иначе зайдет, она успела сообразить раньше. Неизвестно было, заметил ли Фрит, что раненый полностью раздет, или он просто подумал, как и сама Грейс, о некоторых неизбежных процедурах, но она с радостью упредила его дальнейшие рассуждения на эту тему.

— Вы правы, — сказала она, несколько ошеломив доктора. — Я попрошу Мэб, чтобы сказала своему пасынку приходить сюда два раза в день.

Рубену Лэмпорту? — вмешался Мейберри. — Ну что ж, он парень вполне взрослый. Думаю, он справится, ведь ему наверняка придется поднимать больного. На вашем месте, мисс Грейс, я велел бы ему принести с собой свою бритву, а то больной и так уже зарос, а если его не побрить, потом будет трудно избавиться от щетины.

— Думаю, надо погодить денька два, — сказал доктор. — Лучше его лишний раз не беспокоить. Для него сон лучшее лекарство.

Чиновник нахмурился.

— Так вы думаете, он выживет?

К огорчению Грейс, доктор удрученно покачал головой.

— Очень вероятно, что умрет. По словам мисс Даверкорт, его ранили еще ночью на болоте. Это просто чудо, что он до сих пор жив, — сказал Фрит. — Надо быть чрезвычайно крепкой конституции, чтобы после такого ранения выздороветь.

Грейс опять охватило отчаяние. Пока она нежилась на своей мягкой перине, француз лежал там и потихоньку умирал.

Анри очнулся в полутьме. Качались какие-то тени, раздавались, врываясь в его тревожные сны, и снова пропадали голоса. Раз или два над ним кто-то склонялся, кто-то незнакомый. Ему вспомнилось женское лицо. Оно было словно в тумане, но глаза улыбались так ласково и дружелюбно, что тревога как будто отступила.

Анри какое-то время лежал неподвижно, вглядываясь во что-то темное, возвышавшееся у него над головой, пока не понял, что это стояк балдахина. Анри прислушался к тишине, охваченный чувством покоя, возможно обманчивого. Он что, еще жив? Ничего не болит. Почему он подумал о боли? Разве у него должно что-то болеть? Сквозь умиротворяющий покой не пробивалось никаких воспоминаний. Может, он умер и скоро за ним прилетят ангелы?

Захотелось пить, и Анри вспомнил, что кто-то поил его с ложки. Пить? Значит, он жив. Духи не пьют. Жажда усилилась, вырвав его из приятного полузабытья.

Он бессознательно пошевелил головой и тут же почувствовал движение у края кровати.

— Откройте рот, пожалуйста.

Что-то твердое и холодное коснулось его губ. Он послушно разомкнул губы, и в рот пролилась слабая струйка упоительно вкусной жидкости. Анри глотнул и снова открыл рот. Еще несколько ложек погасили жажду, и Анри попытался поднести руку ко рту, чтобы отодвинуть ложку.

Страшная боль внезапно напомнила ему о ране. Анри, зажмурившись, невольно застонал.

— Осторожно!

Ложка исчезла из поля зрения, и он почувствовал на груди прохладу — кто-то отодвинул одеяло, приподнял его здоровую руку и положил поудобнее. Анри схватился за руку этого «кого-то» и обратил взгляд на склонившееся над ним знакомое лицо. На нем блестели серые глаза.

— Toi, alors? Je te reconnais![4]

— Прошу вас, сэр, не волнуйтесь, — просительно произнес успокаивающий голос, который — он вспомнил — Анри уже слышал.

— Я вас помню, — повторил он по-французски. Она улыбнулась, и Анри почувствовал необыкновенное облегчение. Он все помнит правильно. Значит, это все не во сне. Женщина пошевелилась, высвобождая руку из его пальцев, лицо ее отодвинулось в тень. Анри понял, что где-то рядом горит свеча. Сейчас ночь? Сколько он тут лежит?

— Вы знаете, сколько времени?

— Сколько времени? В ее голосе звучало удивление. — Да, сэр, девятый час, уже темнеет.

Это сообщение мало что прояснило. Анри хотел спросить еще о чем-нибудь, но мешала одна более насущная необходимость. Как бы ей сказать? А сам он не справится. Словно прочтя его мысли, женщина мгновенно предложила ему решение.

— Я вас сейчас покину, сэр. Вместо меня придет молодой человек по имени Рубен, он вам поможет. Вы меня понимаете, сэр? — спросила она с беспокойством.

Анри попробовал благодарно улыбнуться.

— Вы очень добры, мадемуазель.

Она наклонилась к нему совсем низко.

— Прошу, слушайте меня внимательно, сэр. Вы меня слышите?

Он кивнул головой, рассматривая ее лицо и не до конца понимая, что она говорит. Лицо женщины нельзя было назвать красивым, но в нем было что-то такое, чему нелегко было найти определение.

— Постарайтесь ничего не говорить о себе этому юноше, очень вас прошу, — проговорила она серьезно. — Вам, конечно, придется говорить, но прошу вас, говорите по-английски. Рубен все равно поймет, что вы не англичанин, но я очень надеюсь, что он не разберет ваш акцент, если вы ничего не скажете на своем языке.

Смысл ее слов стал постепенно доходить до него, Анри нахмурился, стараясь понять.

— Вы просите меня не говорить по-французски?

— Именно. У меня есть особые причины держать в тайне как можно дольше вашу национальность. Вы это сделаете, сэр?

Анри кивнул.

— Как пожелаете, мадемуазель.

Он был вознагражден улыбкой и удивился, как она преобразила ее лицо. Улыбка погасла, женщина отодвинулась.

— Рубен принес вам ночную сорочку, и, когда все будет в порядке, Джемайма принесет вам бульон. Постарайтесь выпить хоть немного, сэр. Надо восстанавливать силы.

Она повернулась, и Анри рассеянно посмотрел, как она идет к двери, не вслушиваясь в непонятный стук. На него вдруг навалилась усталость, веки опустились, мысли спутались.

«Анри!.. Анри!..» — звал его Жан-Марк. Яркий свет ворвался внезапно в окружавшую его темноту, по ушам ударил громкий голос, вырвав из забытья. Анри, моргая, уставился на огромную темную фигуру, нависшую над кроватью.

— Прошу прощения, сэр, но мисс Грейс сказала, что вам нужно вот это.

У постели стоял, почтительно склонившись, высоченный парень. В его мощной руке была зажата ручка фарфоровой ночной вазы. Волна облегчения затопила Анри, и полученные им строгие инструкции мгновенно выскочили у него из головы.

— Oui, mon brave[5], очень нужно! — пробормотал он.

Подкрепившись ломтем холодного пирога и кусочком вареной курицы, оставшейся от бульона, приготовленного Джемаймой для француза, Грейс почувствовала себя наконец в состоянии приступить к тому, что сидело занозой у нее в мозгу весь день.

День длился бесконечно, а ночью она собиралась дежурить по очереди со служанкой у постели раненого. Джемайма, занятая по горло повседневными делами, разогреванием кирпичей, приготовлением бульона и попытками привести в божеский вид одежду француза, не успела приготовить обед. Где-то около четырех часов Грейс оставила горничную в спальне у француза, перекусила тем, что было, и снова заняла свой пост. Ей удалось уговорить Мэб вернуться в Ист-холл — под тем предлогом, что Рубен будет здесь постоянно, и стала ухаживать за раненым сама, бдительно следя, не появились ли какие-либо признаки лихорадки.

Раненый почти все время лежал в мертвенном забытьи, приходя в сознание, и то не до конца, лишь на краткие мгновения, и тогда Грейс успевала дать ему несколько ложек ячменного отвара. Он был очень бледен, и Грейс время от времени бросала взгляд на его грудь, чтобы убедиться, что он дышит. Нагретые Джемаймой на плите кирпичи она заворачивала в полотно и клала к раненому в постель, заменяя их, как только они остывали.

Ближе к вечеру восковая бледность на лице француза спала, оно как будто чуть-чуть порозовело, что очень обрадовало и одновременно испугало Грейс. Она боялась, не означает ли это приближение лихорадки. Рубен пришел слишком рано, и она попросила его помочь Джемайме отчистить испачканные сапоги раненого. У нее отлегло от сердца, когда француз наконец пришел в себя и посмотрел на нее осмысленным взглядом. Передоверив его юному пасынку Мэб, которому она наказала, чтобы после необходимых дел тот как можно осторожнее умыл раненого и надел на него ночную сорочку, Грейс поднялась к себе в спальню, чтобы заняться наконец тем, что тревожило ее весь день, — бумагами, которые дал ей француз.

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая