Беглец. Трюкач - Диллард Майкл Дж. - Страница 67

Камерон встал на ноги.

— А что стало бы с беглецом?

Она пожала плечами.

— Это как бы повисает в воздухе, — сказала она. — Своего рода конец без конца.

Без конца… Слова вертелись у него в мозгу, вызывая в воображении водоворот, в котором он крутился, пока, выброшенный из моря и выкинутый на песок, не понял, что остался жив, несмотря на отчаяние, которое тоже вскоре прошло. Только искусство реально. Так сказал Готтшалк. Только искусство повторяет себя. Снова и снова. Бесконечно… Он забыл, что режиссер избегает концовок.

Нина смотрела на него широко открытыми спокойными глазами, и он понял, что если поцелует ее сейчас, покой все равно не будет нарушен. Всепоглощающий покой, океан, приблизившись к которому, он неизбежно погрузится в него с головой. Он колебался, как пловец перед тем, как кинуться в воду. А может быть, потому, что его взгляд снова упал на камень, напоминавший об их возвращении на берег? Не имеет значения. У них еще было время, и они были одни. Но были ли они одни на самом деле на краю этого мола, который с таким же успехом, как и мост, мог оказаться съемочной площадкой? Мысль билась о его мозг, как волна о скалу, и вдруг гранитные глыбы показались ему бутафорскими, сделанными из картона — хрупкий реквизит, приобретающий солидность, только когда свет пройдет через полоску целлулоидной пленки.

В это время большая волна, как бы играя роль, разбилась о камень и покатилась по неровному краю мола к берегу. Море и его звуки производят впечатление настоящих, подумал Камерон.

— Мы одни, — сказал он и представил себе, что ощущает ее дрожь.

— Маргарита тоже одна, — пробормотала она. — Женщина, которая не доверяет науке, не находит успокоения в религии и утешения в любви.

— Это всего лишь фильм, — сказал он ей.

— Но ее ужас постоянен, так что я должна воображать это…

— Мы одни, — повторил он ласково.

— И она тоже.

— Мы реальны. Маргарита — только образ. Образ, который он выдумал. Преувеличение.

— Реальны? — сказала она с улыбкой. — А Маргарита нет? Да, потому что она на самом деле одна.

— Послушай, это только фильм, — сказал он ей снова и взглянул на камень. — Даже не фильм, а всего несколько фрагментов, не связанных друг с другом. Импровизация. Во всяком случае, здесь нет камеры. Мы в перерыве между съемками.

— Между съемками, — пробормотала она. — Ты так думаешь?

— Я работаю в одиночку. Только делаю трюки. Вместо Джордана.

— Так у тебя нет любопытства к фильму?

— Какому фильму? — ответил он со смехом.

— Как удобно быть в стороне. А ты любишь свою работу?

— Я не так много проработал, чтобы ответить.

— Это должно быть тяжело. Тебе нужна практика

— Практика! — воскликнул он. — Ты забываешь, какие у него деспотические методы.

— Помни, это только фильм, — сказала она мягко.

— Только фильм, — повторил он, как бы следя за полетом бумеранга. Она вернула его в состояние возбуждения, и он увидел себя и ее вдвоем в мире грез, под слепящим светом в перерыве между съемками истории, в которой, пойманные в ловушку молов, спасенные из моря и потерянные в космосе, они, казалось, были обречены влачить жалкое существование в одиночестве и, для пущей убедительности, без надежды на спасение. Потом он представил, как цепляется в темноте ночи за ржавые стропила маяка, не желая повиноваться, когда прилив поднялся выше и камера стала невидимой из-за слепящего красного света, зажженного безумным тайным сговором темноты и фотоэлемента. Вдруг он почувствовал себя непобедимым, готовым выполнить любой трюк!

Он встряхнул головой.

— Мы ходим кругами, — сказал он. — Маргарита боится жить, беглец боится умереть. Думаешь, они могут сойтись?

— В следующем фильме, — ответила она со смехом.

— Слишком долго ждать, — прошептал он. — Мы не можем ускорить картину?

— Это может испортить фильм. Одна сцена должна следовать за другой. Иначе мы лишим наших героев удовольствия предвкушения.

— Но могут ли они терять время, эти двое?

— Им надо дать возможность думать, что да…

Некоторое время он пристально вглядывался в нее, затем, глядя под ноги, он увидел, что уровень моря немного поднялся над скалой.

— Возвращается прилив, — сказал он.

— Ты должен идти?

— Пока нет, — ответил он и, взяв ее голову в свои руки, притянул ее лицо к своему.

Когда они подъехали к луна-парку, он прижался к обочине, вышел из машины и посмотрел, как она пересаживается за руль. Как грациозно она делала даже такое простое движение! Прислонившись к двери, он восторженно наблюдал за ней. Впервые с того момента, как он перешел через дамбу, он осознал, что может начать жизнь сначала. Я влюблен в нее, думал он, я влюбился…

— Я буду свободен через час, — сказал он. — Что ты собираешься делать дальше?

Она сняла машину с ручного тормоза.

— Это зависит от Готтшалка — ответила она. — Он может захотеть, чтобы я тоже репетировала.

— Не сегодня, — сказал ей Камерон. — Сегодня он будет монтировать отрывки для специального вечернего просмотра.

Нина сдержанно взглянула на него:

— Что ты говоришь?

— То, что мы не должны волноваться, — ответил он, удивляясь своей храбрости. — Ты будешь в своей комнате?

— Возможно.

Улыбаясь он нагнулся к окну: «Жди меня. Я приду, как только освобожусь».

— Придешь в перерыве между съемками, — сказала она холодно и включила стартер.

Он покачал головой в испуге и начал протестовать, но машина уже отъехала, а он стоял на месте, слегка покачиваясь, как человек, пытающийся схватить сорванную ветром шляпу, балансирующий между импульсом догнать и необходимостью остановиться.

Через несколько минут, когда он шел через луна-парк мимо комнаты смеха и видел свое отражение в ее сияющем входе, он подумал, что она никогда не видела его без киношного лица. Может быть, его собственное ее разочарует? Расстроенный этой мыслью, среди звуков и запахов, доносящихся со всех сторон, он старался удержать в себе ее образ. Но он таял, как волшебный дух, и ему самому уже с трудом верилось, что он когда-либо целовал ее. Как будто он недавно обнимал облако, принявшее ее облик.

Да Фэ ждал его у подножия чертова колеса. Оператор был в красном джерси и жадно уплетал пропитанные медом пончики, купленные в соседнем киоске. Облизывая пальцы, он поднял свое лошадиное лицо и широко улыбнулся:

— Ты застал меня на месте преступления, саго. Я сластена. А разве нельзя иметь тайный порок?

Камерон смотрел, как да Фэ набросился на другой пончик; затем, скрывшись из вида, посмотрел на чертово колесо, с которого сходили последние пассажиры, й проследил глазами за часовой стрелкой вокруг его оси… Но беглого взгляда на канаты соседней ветряной мельницы было достаточно, чтобы понять, что это невозможно. Они слишком короткие, чтобы достать, подумал он.

Оператор заговорил с набитым ртом:

— Что случилось, саго? Боишься высоты?

Никогда не показывай собаке, что ты ее боишься, подумал про себя Камерон.

— Я смотрел, достаточно ли близко мельница к чертову колесу, — сказал он.

— Около пятнадцати футов, — ответил да Фэ. — Это при максимальной скорости, конечно, когда крылья почти распластаны от центробежной силы.

— Кто я, как вы думаете? Летающая белка?

Оператор засмеялся и, не успев проглотить кусок, поперхнулся. Потом, придя в себя, покачал головой со сдержанной радостью.

— Поверь мне, caro, то, что ты смертен, берется в расчет. Иначе говоря, канат подвесной люльки, на которой ты будешь качаться, уже достаточно удлинен, чтобы ты мог за него схватиться.

— Так просто.

— Да, caro, так просто. Все будет подогнано, чтобы обеспечить твою безопасность. Что касается самого полета в космосе, мы можем снять его в любое время и почти в любом месте. Даже перила веранды в отеле прекрасно подходят. Простой пятифутовый шлепок на песок, но с соответствующей гримасой и в правильном ракурсе, и никто не увидит подмены.