Золотой киль - Бэгли Десмонд - Страница 32

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая

Курце указал направление.

— Вон там. Их здесь всего пять.

— Разверни машину так, чтобы фары освещали вход.

Курце снова сел за баранку и подогнал машину поближе. Лучи света высветили пещеру, в глубине которой и находился заваленный вход в туннель. Завал производил такое впечатление, что и за месяц его не раскопать даже с помощью саперного полка.

Курце высунулся из окна машины.

— Я тут на совесть поработал, — самодовольно заметил он.

— Ты уверен, что мы управимся за одну ночь?

— Запросто, — ответил он.

Положившись на его слова, в конце концов ведь взрывником был он, я пошел помогать Пьеро и Уокеру выгружать инструменты, а Курце отправился осматривать завал. С этого момента командование перешло к Курце, и я не мешал — ведь он специалист. Он отдавал четкие приказания, и мы все беспрекословно выполняли их.

Курце сообщил нам:

— Раскапывать все не придется. Взрывчатку я закладывал так, чтобы с одной стороны завал был не толще десяти футов.

— Десять футов — это звучит… — возразил я.

— Да ничего подобного, — ответил он с презрением к моему невежеству, — здесь же не монолитная скала, а рыхлая порода. — Он отвернулся и, махнув в сторону, сказал: — За тем зданием найдете несколько бревен, которые я приготовил три года назад. Вы с Морезе отправляйтесь за ними. Мы с Уокером начнем копать.

— А мне что делать? — спросила Франческа.

— Можете нагружать тачку породой, которую мы будем выкапывать. Потом отвозите в сторону и разбрасывайте так, чтобы выглядело естественно. Морезе прав — мы не должны оставлять здесь груды камней.

Захватив фонарики, мы с Пьеро пошли искать бревна и нашли их там, где указал Курце. Я представил себе, как Курце, приезжая сюда каждые три-четыре года, мучился над проблемой, решить которую ему так и не удалось. Вероятно, он не раз прокручивал варианты раскопок и тратил часы на подбор бревен, подходящих для осуществления работы, которую, возможно, ему никогда не придется делать. Не удивительно, что он такой вспыльчивый.

Около часа мы потратили на переноску всех бревен, за это время Курце с Уокером прошли три фута завала. Темпы были хорошими, я бы даже сказал, более чем хорошими. Курце предупредил, что дальше работа пойдет медленнее, так как придется останавливаться и укреплять кровлю, а на это уйдет время.

Проход, который они пробивали в завале, был невелик — пять футов в высоту и два в ширину — как раз впору, чтобы пролез один человек. Потом Курце взялся сортировать бревна для крепежных работ, а мы с Пьеро помогали Франческе разбрасывать породу.

Курце оказался прав. Крепежные работы отнимали много времени, но были необходимы. Если бы верх завала рухнул, пришлось бы начинать все сначала, да и пострадать кто-нибудь мог.

Взошла луна, при ее свете стало легче разбрасывать породу, поэтому фары выключили, а Курце работал при свете лампы. Он никому не уступал место в завале, поэтому Уокер, Пьеро и я по очереди помогали ему, выволакивая из прохода камни. Еще через три часа проход с прочной кровлей прорезал завал уже на шесть футов, и тут мы решили, что пора сделать перерыв и подкрепиться.

Пьеро рассказал, что он чувствовал, когда я отбирал у него пистолет.

— Разозлился я страшно в тот момент. Не очень-то приятно, когда в тебя «пушкой» тычут!

— Пистолет был не заряжен.

— Да я понял и от этого еще больше разозлился. — Совершенно неожиданно Пьеро засмеялся. — Но теперь я думаю, что ты это здорово проделал. Без стрельбы как-то лучше.

Мы в это время стояли в стороне от завала, и я спросил:

— Франческа рассказала про Курце?

— Да. Я никогда об этом не думал. Помню, тогда, во время войны, я удивился, узнав, что Донато Ринальди нашли мертвым. Но мне и в голову не пришло, что кто-то мог его убить. Мы же все были друзьями.

Золото разрушает дружеские связи, подумал я, но мой слабый итальянский помешал мне выразить эту мысль. Вместо этого я спросил:

— Ты был там, скажи, мог Курце убить тех четверых?

— Харрисона он не мог убить, я сам видел, как тот погиб. В него стрелял немец, которого я пристрелил. Но остальных — Паркера, Корсо и Ринальди — Курце, пожалуй, мог убить. Он был таким человеком, который ни о чем другом не думал.

— Убить он мог, но убивал ли? — спросил я.

Пьеро пожал плечами:

— Кто же это может знать? Прошло столько лет, и свидетелей не осталось.

Обсуждать этот вопрос дальше не имело никакого смысла, так что мы вернулись к работе…

Курце торопливо заглатывал еду, чтобы поскорее отправиться в забой. При свете лампы глаза его ярко сверкали, он весь был во власти золота, ведь всего четыре фута отделяли его от сокровищ, которыми он бредил пятнадцать лет. Уокер пребывал в таком же состоянии — едва Курце зашевелился, как он вскочил на ноги, и они поспешили к завалу.

Пьеро и Франческа вели себя спокойно. Они ведь не видели золота. Франческа неторопливо закончила полуночную трапезу, собрала тарелки и отнесла их в машину.

Я сказал Пьеро:

— Странная женщина…

— Любой ребенок, выросший среди повстанцев, будет странным. У нее трудная жизнь.

Я осторожно спросил:

— Кажется, она несчастлива в браке?

Морезе сплюнул:

— Эстреноли — дегенерат.

— Зачем же она вышла за него?

— Жизнь «аристос» отличается от нашей. Брак по расчету — так многие думают. Но на самом деле это не так.

— Как тебя понимать?

Он взял предложенную мной сигарету.

— Знаешь, как коммунисты обошлись с ее отцом?

— Она говорила мне что-то.

— Позор. Он человек, настоящий человек, они недостойны лизать его ботинки. Теперь от него только оболочка осталась, больной сломленный старик. — Пьеро чиркнул спичкой, и огонь осветил его лицо. — Несправедливость способна убить жизнь в человеке, даже если он все еще ходит по улицам.

— А какое отношение это имеет к замужеству Франчески?

— Старик был против. Он знал породу Эстреноли. Но мадам настаивала. Видишь ли, молодой Эстреноли хотел ее. В нем говорила не любовь, только желание — мадам очень красивая женщина, — поэтому он и хотел ее, но получить не мог. Она знала об этом.

— Так почему, черт возьми, она вышла за него?

— Тут Эстреноли проявил смекалку. У него дядя — член правительства, и он пообещал, что, может быть, там пересмотрят дело Графа. За определенную плату, конечно.

— Понимаю, — удрученно сказал я.

— Поэтому она и вышла за него. Но по мне, он все равно что животное.

— И выяснилось, что он не может выполнить свое обещание?

— Не может?! — возмутился Пьеро. — Да он и не собирался его выполнять! В роду Эстреноли за последние пятьсот лет не было ни одного, кто выполнял бы свои обещания. — Он вздохнул. — Видишь ли, она послушная дочь церкви, и, когда она венчалась с ним, Эстреноли знал, что получает ее навсегда. И он гордился ею, о да, очень гордился. Она была самой красивой женщиной в Риме, и он покупал ей платья, наряжал ее, как ребенок свою любимую куклу. Ни на одном манекене в Италии не было тогда столь дорогих нарядов.

— А потом?

— А потом она ему надоела. Он ведь извращенец, вернулся к своим мальчикам, таблеткам, таскался по римским притонам. Синьор Халлоран, римское общество — самое развращенное в мире.

Мне доводилось кое-что слышать об этом. Недавно был случай: утопилась девушка, и расследование этого дела угрожало спокойствию высокопоставленных развратников. Так, говорили, что итальянское правительство сделало все, чтобы эта история не получила огласки.

— В то время она помогала отцу и старым друзьям, — продолжал Пьеро. — Всем было трудно, и она делала что могла. Но Эстреноли узнал об этом и сказал, что не намерен растрачивать состояние на шайку грязных партизан. Он перестал давать ей деньги, совсем — ни единой лиры. Пытался развратить ее, довести до своего уровня, но не смог — не такой она человек. Тогда он выбросил мадам на улицу…

— Поэтому она и вернулась в Лигурию?

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая