Жасмин (ЛП) - Белл Алекс - Страница 42

Я взяла коробку из-под шахмат и пошла к себе в номер, ожидая, что Бен и Лукас там. Теперь, когда я знала кто такой этот Лукас на самом деле, мне очень хотелось с ним еще раз побеседовать. Может, имя Анри Роль-Танги ему что-то скажет, может, он знает больше о том, что произошло на озере в ночь, когда там были Эдриан, Джексон и Лиам. Лукас вообще мог находиться там. Во всяком случае, его история подтвердит или опровергнет рассказы остальных участников.

Но когда я открыла дверь в свой номер, то никого там не обнаружила. Зато номер был чистым, ни единого следа костяной трухи. Окровавленная игла и нитки лежали там, где я их оставила, чтобы Бен зашил Лукасу руку, но оба они исчезли. Потом я вспомнила, что Лукасу нечего было надеть, и решила, что они поднялись к Бену, чтобы подобрать Лукасу одежду. Правда, вряд ли бы эта затея увенчалась бы успехом, потому что Лукас был прилично выше Бена.

Я поднялась на третий этаж. У меня был ключ от комнаты Бена, поэтому я без труда отперла дверь и вошла, не постучавшись. Лукаса нигде не было видно. Но Бен был там. И он держал в руках мою электронную скрипку.

У меня сжалось сердце — он держал мой любимый инструмент, открытый футляр валялся на полу, а по его вельвету были разбросаны черные розы. Во мне немедленно вспыхнул гнев. Никто не имел право брать мою скрипку. Никто. Она была слишком ценна, и значила для меня слишком много, чтобы позволять другим людям прикасаться к ней. Кроме того, не умеющие играть на скрипке, очень часто обращаются с ней не должным образом, неуважительно. Они не понимают, как легко она может расстроиться. И вот Бен стоял посреди комнаты и держал в своих лапах мое сокровище. Этот человек не имел никакого права касаться её, особенно, когда меня здесь не было.

— Что, черт тебя дери, ты делаешь? — отчеканила я.

Он посмотрел на меня, и на его лице появилось странное выражение.

— Это ведь для тебя самая дорогая вещь на свете, не так ли? — спросил он голосом, напрочь лишенным эмоций.

— Да, — ответила я настороженно. У меня появилось очень плохое предчувствие. — А что?

Он отвернулся, чтобы полюбоваться на мою красавицу. И мне не понравилось то, как он это сделал.

— Положи! — приказала я. — Немедленно! У тебя нет прав прикасаться к ней!

Он оглянулся, его лицо ничего не выражало, но слова, которые он произнес, наполнили меня ужасом:

— Прости, Жасмин.

И я уже откуда-то знала, что он собирался сделать. Я ринулась вперед, переполняемая страхом, когда он занес скрипку над головой, и повалила его на кровать всей массой своего тела. Скрипка вывалилась из его рук и ударилась об пол с глухим стуком, от которого мне стало нехорошо. Все еще лежа на нем, я вытянула шею, чтобы оценить масштабы катастрофы. Струны, конечно, придется вновь настраивать, но в остальном вроде бы все было в порядке. Скрипка не пострадала.

— Да что с тобой не так? — проорала я Бену в лицо.

Не говоря ни слова, он грубо сбросил меня на кровать. Я попыталась схватить его за рубашку на спине, чтобы не дать ему встать, но не успела. Мои пальцы оказались недостаточно быстрыми. Время, будто остановилось, и это мгновение навсегда отпечаталось в моей памяти: моя изящная серебристо-голубая скрипка лежит на ковре, к ней приближается Бен и заносит свой ботинок над ней, с моих губ срывается умоляющий вопль не делать этого, но он не обращает никакого внимания, и его нога со всей силы обрушивается на инструмент. Я закрываю глаза, но слышу треск древесины, пластмассы и визг металлических струн, когда ботинок Бена растирает их по полу.

Ни одна скрипка не смогла бы пережить подобного, но я не могла принять случившееся, поэтому, когда открыла глаза, бросилась на Бена, стала бить его и царапать. Мне удалось один раз хорошенько ударить его по лицу, оставив на коже след от обручального кольца. Но потом у него получилось схватить меня за руку, и он грубо бросил меня на кровать с такой силой, что я распласталась на ней.

Его поведение можно было объяснить только тем, что он окончательно свихнулся. Я приняла вертикальное положение и умоляюще окликнула его:

— Бен!

К моему удивлению, он остановился и взглянул на меня. Я не ждала, что он внемлет мне, и когда он обратил на меня внимание, я не знала, что сказать. Какие слова помогли бы? Как можно было заставить его понять, что эта скрипка значила для меня? Я любила все свои скрипки, но эта была особенной — другой такой у меня уже не будет. Её нельзя было заменить. Ведь Лиам лично выбирал цвет и дизайн; он заплатил за неё, держал её в руках. Он слушал множество раз, как я играла на ней. Я вспоминала его и чувствовала себя ближе к нему, благодаря скрипке. Даже фотографии и домашнее видео не обладали такой силой, как она... Нужно было как-то заставить Бена понять её значение для меня, пока не стало слишком поздно. Он ударил по ней всего один раз, и, возможно, навсегда испортил её звучание. А может, её еще можно было спасти и отремонтировать... Меня душили эмоции, слезы ручьем лились из глаз, и я прохрипела испуганным голосом:

— Пожалуйста, прошу тебя, Бен. Ты не понимаешь, что эта скрипка значит для меня... Она... очень важна... — Я умолкла, больше не в силах говорить, потому что видела, что мои слова ничего не изменили. Я никогда ни у кого не видела такой решимости в глазах.

            Я не увидела ни проблеска тепла, ни сочувствия на его лице. Только злость и горечь. Я смотрела на него и не узнавала. Бен будто стал мне совсем чужим.

Не произнося ни слова, он отвернулся и еще раз наступил на то, что осталось от моей скрипки. На этот раз я не смогла оторвать взгляда. Я смотрела, как трещит древесина, рассыпаясь на мелкие щепки, как скручиваются сиротливо струны поверх осколков.

Теперь в этой груде обломков едва ли можно было узнать скрипку. Как же у меня болело сердце, оно готово было разорваться в груди. Я опустилась на пол, чтобы собрать остатки своей драгоценности — прекрасно понимая, что мне её не спасти. Но я просто хотела еще раз к ней прикоснуться. А Бен взял еще и мой смычок и сломал его об колено, бросив два обломка на пол.

Он постоял какое-то время, глядя на меня сверху вниз, а потом медленно произнес:

— Сработало?

Я онемела точно так же, как тогда, когда доктор сообщил мне о смерти Лиама. Как такое могло произойти? Я с трудом сосредоточила взгляд на Бене, а потом с усилием выдавила немного невнятно:

— Что... сработало?

Он не ответил, развернулся к двери и зашагал прочь. Я подскочила на ноги и произнесла, резко и отчетливо:

— Бен!

Он повернулся, положив руку на дверную ручку и, клянусь, на мгновение его лицо преисполнилось надеждой, словно я собиралась сказать, что убийство моей скрипки ничего не значит, и он прощен. Но вместо этого я сказала:

— Я не знаю, как и когда, но клянусь Богом, я найду способ отомстить тебе за содеянное. Ты будешь страдать, как никто и никогда, — пообещала я.

Я никогда никому не говорила таких, полных ненависти, слов.

Он одарил меня тяжелым взглядом и пробормотал:

— Не сомневаюсь, Жасмин, не сомневаюсь.

Потом он открыл дверь и был таков. Я опять рухнула на колени, словно кто-то мне врезал по ногам, и собрала обломки себе на колени, просидев так не один час, оплакивая их. Я рыдала, пока не выплакала все глаза, пока едва смогла держать их открытыми от боли. Я все никак не могла смириться с мыслью, что моей замечательной электронной скрипки больше нет. А эти кусочки на моих коленях — все, что от неё осталось. Лучше бы я вообще не умела играть, и Лиам никогда мне её не дарил.

За что? За что? Почему Бен сделал то, что сделал? Должно быть, он был просто в отчаянии, раз то и дело причинял мне боль. И все же, какой в этом смысл? Подобное случается лишь в ночных кошмарах. Да, он с самого начала не симпатизировал мне, вел себя холодно, но я даже в страшном сне не могла представить, чтобы он вот так себя поведет. Я ведь совершенно не знала его. Совсем. Неудивительно, что Лиам не хотел иметь ничего общего с ним. Ну почему, почему я его не послушала? Почему я сразу же начала ему доверять?