Игуана - Миронов Георгий Ефимович - Страница 74

• Предыдущая
• 74/104
• Следующая

Но когда Яков вошел в келью настоятеля, оба, и прокурор, и следователь, слегка оживились.

– А ну-тес, братец, покажи – ка нам свои руки! – бросился к нему следователь.

И прокурор встал с кресла, подошел поближе, уставился сквозь пенсне на вытянутые и слегка дрожащие руки Якова.

– А чего дрожит так? – внес свою лепту в дорос прокурор.

Я, конечно, извинясь, ваше-ство, но перебрал вчерась… Мы в трактире на Хомутовской, у Пал Палыча, с кумом четверть хлебного вина выкушали… – Так грех ведь.

– Как не грех? Грех… Вот я в монахи-то все и не решаюсь, который год. Грешен. А они – люди святые. А я все при них – в услужителях. Мое дело какое – печки растопить, дровишек заготовить, и все такое.

К ним подошел вплотную и доктор.

Все трое впились глазами в руки Якова.

Только Иван Путилин, как сидел, так и сидел.

– А что у тебя с руками? – спросил доктор.

– А что с руками? – удивился Яков.

Руки его были абсолютно чистые. В том смысле, что не было на них никаких порезов.

– А то, что мыть надо руки, ишь, под ногтями какой чернозем развел. Так неровен час и бактериями разживешься.

– Э, ваш-бродь, нас никакая бактерия не берет. Намедни в погреб за солониной ходил, так одна бактерия высунула рожу свою усатую, ошерилась, глаза красные в темноте горят, чуть за руку не цапнула.

– И что же? – смеясь спросил доктор.

– Увернулся, – признался Яков. – А то вот ещё был случай…

– Хватит, хватит, любезнейший, ты на вопросы отвечай – прервал его воспоминаний Иван Дмитриевич.

– А какие вопросы? Нет никаких вопросов.

– Вот тебе мой вопрос, – не знаешь ли, кто до тебя служил в прислужниках при монахах?

– Никак нет, не могу знать, потому, – как я могу про то знать, ежели это было до меня? – резонно возразил Яков.

– Убедил, – усмехнулся Путилин.

Пригласили в келью казначея монастыря.

– Скажите, отец казначей, Вы – старожил монастыря. Кто у вас до Якова служил в прислужниках при монахах.

– Помню всех, Иван Дмитриевич, как не помнить, – всех на работу брал, всем жалованье определял, всех увольнял и денежку в дорогу давал.

– Назовете ли имена, фамилии?

– Назову, почему не назвать Аккурат перед Яковом был Иван Михайлов – в сентябре уволился.

– А не скажете ли, когда сей Иван Михайлов был последний раз в монастыре? Давно ль?

Тут от двери кельи раздался голос – низкий густой, – одного из молодых монахов, из тех, что стояли там, прислушиваясь к разговору, их Путилин намеревался чуть позднее вызвать:

– Ежели Вы по Ваньку Михайлова, так он третьего дни был тут.

– То есть накануне убийства, – подытожил Иван Дмитриевич. – А чего заходил?

– Да вроде как бы и без надобности. Целый день проваландался по монастырю без дела, ночь переночевал, и наутро уехал к себе в село.

– А я его видел и в день убийства. В утро того дня, – добавил второй монах, с тонким бледным лицом.

– У кого ночевал Иван Михайлов? – спросил Путилин. – Никто не знает?

Позвали всех сторожей. Один и признался:

– У меня и ночевал Ваньша. Собирался в 9 вечера уехать к себе на станцию Окуловка.

– Ну, теперь, господа, – обратился Путилин к прокурору и следователю, – будьте покойны. Я скоро найду вам убийцу иеромонаха… И – панагию…

Полковник Патрикеев посмотрел на часы.

Со времени начала операции «Перехват-Отслеживание» прошло всего минута-две.

С машины слежения шла «картинка» на дисплей в комнату спецтехники ОСО Генпрокуратуры.

Комнатенка была небольшая. С помещением у прокуратуры все ещё было неважно. Юрий Матвеевич Симакин, питавший особое уважение к Отделу особых операций, не раз заходил к Патрикееву, обещал: – Как только здание на углу Глинишевского и Большой Дмитровки закончим, так сразу.

Как только, так сразу, – отшучивался Патрикеев; да к тому «времени у нас ещё десяток генералов прибавится, им надо будет отдельные кабинеты давать. А наш отдел как ютился в разных комнатенках на разных этажах по пять человек в четырех стенах со старой мебелью, так и останется.

– Никогда! – клятвенно заверял начальник Управления эксплуатации зданий и сооружений Генпрокуратуры. – Вы слышите, – никогда!

И на его честном лице светилась уверенность в том, что как он сказал, так и будет. Хотя, скорее всего, и он в глубине души не очень верил в то, что ОСО получит новые помещения. – А что касается старой мебели, – тут Юрий Матвеевич хитро улыбнулся, а улыбка у него была открытая, всегда вызывала доверие, – то должен заметить как профессионал: старая мебель лучше.

– То – то все наши начальники обзавелись гарнитурами чуть ли не из карельской березы, – усмехнулся Патрикеев, соскабливая со старой столешницы ножом белое пятнышко от «штриха», которым замазывал какую-то опечатку в отчете.

Так это с точки зрения эстетики, – возразил Симакин. – А с точки зрения здоровья – так это все во вред. Заменители, искусственные материалы, пластик, – они ведь не дышат… Это понимать надо…

То – то в моей клетушке все на ладан дышит, кроме меня…

У Вас, Егор Федорович, – настоящее дерево. Стол сделан ещё во времена Вышинского. Тогда все из натурального дерева, тут, вон, глядите, даже не фанерный шпон, а настоящая доска. Это полезно.

– С этой точки зрения, – усмехнулся Патрикеев, – полезнее всего для здоровья гроб – кругом настоящее дерево, все дышит…

– Озорной вы народ, писатели, – рассмеялся шутке Симакин.

Симакин был не просто добрым приятелем, но и постоянным читателем всех научных книг Патрикеева, причем делал очень здравые замечания по части материалов, в том числе и по последней книге товарища – «Ремесла Древнего Новгорода».

– Кстати, в Вашей последней книге – «Резьба по дереву в Древней Руси» есть то ли ошибочка, то ли опечатка.

– Юрий Матвеевич, не щади мое самолюбие, наверняка ошибка, в издательстве «Книжная палата» опечаток не бывает. Что пропустил?

– Да вот Вы пишете, что, скорее всего, и княжескую печать вырезали из липы. Липа, действительно, мягкий материал. Но для печати не годится, именно в силу своей мягкости.

– Я. писал, что «первоначально», вероятно, вырезали из липы. Потом то все равно отливали в металле.

– Ну, если так, то конечно. Значит так, вентилятор добавим, лампу заменим, лампа у Вас, должно быть, со времен Руденко. А вот мебель не – советую. Как профессионал – не советую: дерево лучше.

В аппарате генпрокуратуоы кроме юристов работало много специалистов самого разного профиля: химики, биологи, математики, инженеры – технологи, строители, врачи, кибернетики, историки, журналисты, экономисты. Зарплату они получали значительно меньшую, чем юристы. Были лишены всех привилегий, которые имели аттестованные юристы на должностях прокуроров и следователей (в оплате, в отпусках, бесплатных билетах в отпуск и обратно, скидки на путевки в санаторий, коммунальные платежи, бесплатный проезд на общественном транспорте, количество дней в отпуске и т. д.), но продолжали работать на своих должностях, как ни в чем не бывало.

Начальство это очень удивляло.

Прокуроры и следователи, юристы по образованию, как только у них снимали лишь одну из привилегий (например, задерживали выплату пенсий, которые большинство получали в сравнительно молодом возрасте) тут же в массовом порядке подавали заявления об уходе.

И то сказать – классного юриста со связями в генпрокуратуре куда хочешь возьмут, – и в банк, и в фирму, и ещё куда.

А этим кибенематикам – куда податься? Все их институты позакрывали, или просто перестали платить зарплату.

Говорят, один из разработчиков закона о прокуратуре, по которому специалисту даже делающие ту же работу, что юристы по образованию, лишались всех льгот, готовя соответствующие положения Закона, шутил:

– Да этим специалистам хоть бы и совсем ничего не платить и все запретить, они будут на работу ходить. Разве что начать брать с них деньги за вход?

• Предыдущая
• 74/104
• Следующая