Феномен советской украинизации 1920-1930 годы - Борисёнок Елена - Страница 2

В 1990-е гг. на фоне множества статей были опубликованы первые монографии, среди которых следует прежде всего отметить усилия ученых Института истории Украины. В 2003 г. появилось обобщающее коллективное исследование (авторский коллектив – В.М. Даниленко, Я.В. Верменич, П.М. Бондарчук, Л.В. Гриневич, О.А. Ковальчук, В.В. Масненко, В.М.Чумак) «Украинизация» 1920-30-х годов: предпосылки, приобретения, уроки», где весьма подробно, с привлечением статистических данных, рассматривается политика украинизации в различных областях жизни – партийных и государственных органов, системы просвещения, науки, периодических изданий, армии и др. В том же году увидел свет весьма подробный библиографический указатель «Политика коренизации в советской Украине (1920-1930-е гг.)»^{9}.

Многие исследователи, рассматривая развитие украинской культуры в 1920-е гг., говорят о национально-культурном возрождении. В этой связи ставится вопрос о соотношении последнего с большевистской политикой украинизации, об отношении к ней видных членов КП(б)У, о позиции различных социальных слоев в связи с введением украинского языка в школьное обучение, делопроизводство и пр.

Касаясь причин коренизации, многие исследователи отмечают прямую ее зависимость от активизации национальных процессов в стране. Тезис о национально-культурном возрождении Украины в начале XX века является одним из принципиальных положений большинства украинских историков. Вслед за своими зарубежными коллегами они практически единодушно подчеркивают, что необходимость новой национальной политики большевиков на Украине была вызвана проходившими там национально-культурными процессами. «Революция 1917 года и создание украинского государства стали факторами бурного роста национальной культуры… -пишет Г.В. Касьянов. – Повернуть этот процесс назад было уже просто невозможно»^{10}. Развитие украинской науки, культуры, искусства в 1920-е гг. происходило, по мнению В.Ф. Солдатенко, «на базе национального возрождения, в условиях активизации национального фактора»^{11}.

Некоторыми авторами ставится под сомнение оправданность термина «украинизация». «Политика коренизации, -пишет В.М. Даниленко, – получила на Украине… неудачное и исторически неоправданное название „украинизации“. Это название никак не отвечало процессам, происходившим в сфере общественной и культурной жизни Украины как в период Центральной Рады, Гетманата, Директории, так и периода большевистского правления»^{12}. Историк замечает, что обращение народа к своей государственности, своим корням, своей культуре и историческим традициям не может быть украинизацией. Это был процесс, «который с полной уверенностью можно назвать „дерусификацией“»^{13}.Особое значение проблеме соотнесения украинизации и национально-культурного возрождения придает СВ. Кульчицкий. «Нередко в историографии с украинизацией отождествляется процесс бурного национального возрождения, который проявлялся в росте культуры и самосознания народных масс. В действительности национальное возрождение составляло побочный эффект курса на коренизацию режима»^{14}. Таким образом, согласно Кульчицкому, национально-культурные процессы на Украине были не причиной, а результатом политики коренизации, преследовавшей сугубо прагматические цели усиления режима.

Украинские историки считают, что большевики не могли рассчитывать на успехи в социалистическом строительстве «без привлечения на свою сторону подавляющего большинства сельского населения, а также национальной интеллигенции». Поэтому «необходимо было дать народам России, объединенным в единую державу, своеобразную „культурно-национальную автономию“, реальную возможность развивать свои национальные культуры и языки». Именно эти цели и преследовал курс на коренизацию партийно-советского аппарата национальных республик^{15}. Эта мысль, высказанная Даниленко, Касьяновым и Кульчицким еще в 1991 г., продолжает доминировать в украинской исторической науке до сих пор. В вышеупомянутой монографии «Украинизация» 1920-30-х годов…» также подчеркивается, что судьба созданного Союза ССР зависела от «способности центра найти такую форму взаимоотношений с субъектами федерации», которая удовлетворяла бы обе стороны и «обеспечивала жизнеспособность централизованного государственного организма»^{16}.

В этом же русле трактует украинизацию С.А. Цвилюк. Он подчеркивает, что для большевиков было крайне важно «заручиться поддержкой населения», особенно украинского села, с недоверием относившегося к новой власти. Одновременно, пишет Цвилюк, политика украинизации должна была продемонстрировать украинскому народу «заботу новой власти об обеспечении национально-культурного возрождения Украины, предоставление твердых гарантий национальной самобытности в процессе самоорганизации украинской национальной жизни»^{17}. Исследователь предлагает трактовать политику большевистского руководства как своеобразный временный «идеологический нэп», как вынужденное тактическое отступление от политики «военного коммунизма» и революционной «чрезвычайщины» в национальном вопросе и переход к реформистским либеральным внешне методам^{18}.

Еще один украинский исследователь, В.М. Букач, считает, что политика украинизации, начатая в период жесточайшего экономического и политического кризиса, помогала «отвлечь население от политической борьбы и сосредоточиться на решении национально-культурных вопросов»^{19}.

Очень важной проблемой является восприятие политики украинизации различными слоями населения. Она обозначена украинскими специалистами, однако исследуется менее активно, чем практическое проведение украинизации. Тем не менее определенные тенденции просматриваются. Так, Я.Р. Дашкевич различает «кадры украинизации» и «противников украинизации». К первым историк причисляет значительную часть украинских коммунистов, в том числе бывших боротьбистов и укапистов (украинских левых эсеров и социал-демократов, примкнувших к большевикам), а также бывших эмигрантов, вернувшихся на родину после провозглашения курса на украинизацию. Кроме того, к союзникам украинизации принадлежало большинство литераторов и украинских экономистов. К лагерю противников Дашкевич относит верхушку КП(б)У, центральную партийную и советскую бюрократическую машину, «обрусевшее мещанство» и «обрусевший пролетариат», Красную Армию, представителей русской интеллигенции (А.В. Луначарский, Максим Горький, писатель Ф.В. Гладков), значительную часть еврейской интеллигенции и, наконец, Русскую православную церковь. Городское население и пролетариат Украины, по мнению Дашкевича, находились под влиянием русификаторских традиций и были убеждены в «исключительности (культурной, революционной), престижности всего русского», еврейская интеллигенция хранила верность «ассимиляторской москвофильской платформе»^{20}.

Большое влияние на то или иное отношение к новым политическим веяниям имела, по представлениям Г.В. Касьянова, степень обрусения различных слоев населения на Украине^{21}. Следует учитывать, что компартия зачастую рассматривается украинскими историками как «чужеродное явление для украинской традиции» – как «по своему составу», так и по «внутренней доктрине»: по мнению сотрудников Института истории Украины, «украинский элемент» в КП(б)У появился только после массового вступления в ее ряды боротьбистов^{22}.