Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 5

Командир опять не выдержал и в самых крепких выражениях потребовал, немедленно взломать замок и приняться за двигатель. Шофер упирался — кричал, что из-за помятого капота он потеряет тринадцатую зарплату. Командир угрожал, что по возвращении из колхоза напишет докладную об этих художествах, и он потеряет не только тринадцатую зарплату, но и все последующие. Тот божился, что буквально через десять минут автобус непременно заведется. Минуты утекали прочь, шофер время от времени безрезультатно пробовал заводить автобус. Теперь аккумулятор действительно сел и, наверное, даже в нормальных условиях пуск двигателя стал бы проблемой. Уже давно никто не смеялся. Горячее солнце перевалило через зенит и потихоньку начало катиться к западу. Тень медленно обходила автобус, и следом за ней на корточках переползала по кругу наша разморенная компания.

Кто-то начал ругаться. А кто-то мрачно посетовал, что с утра ничего не ел, а припасов до завтра не хватит.

И тогда командир решительно погремел под сиденьями, нашел монтировку и молча подошел к капоту. Шофер больше не кричал — только смотрел, как кролик на удава. Неторопливым, точным движением командир засунул конец железки в щель. Его спокойствие действительно завораживало. Командир обвел нас взглядом и крякнул, собираясь налечь на рычаг.

— Обожди, Сань, — медленно поднявшись, остановил его один из парней — широкоплечий здоровяк в чересчур тесной для его торса тельняшке. Командир вопросительно наклонил голову. «Моряк» неторопливо подошел и положил руку ему на плечо:

— Дай-ка я еще раз крутану напоследок, разломать ты всегда успеешь…

— Ну, попробуй, — устало согласился тот. — Только дохлое дело, все равно придется ломать на хрен и свечи выкручивать. Моряк неторопливо поднял из пыли рукоятку, обтер ее о свои джинсы.

— А ты, — сказал он шоферу. — Садись в кабину. Если схватит хоть раз, подгазуй немного. Но не раньше.

Шофер молча полез за руль. «Моряк» сунул конец рукоятки в отверстие и начал рывками проворачивать коленвал. Крутые бицепсы его желваками перекатывались под тельняшкой. Автобус трясся, пытаясь взлететь на воздух. Казалось, еще немного — и моряк рухнет без сил, оставив машину непобежденной. Но случилось чудо: двигатель чихнул раз, два, потом взревел, пустив из-под автобуса струю сизого дыма — и спокойно, как ни в чем ни бывало, застучал на холостых оборотах.

— По машинам! — рявкнул командир, хотя это было понятно без слов.

Не веря удаче, мы быстро попрыгали внутрь. Шофер гнал, как бешеный, и мы мячиками подлетали на сиденьях. Но все равно сон уже давно пропал.

Я был именно здесь в прошлом году, и поэтому сразу понял, когда за окном понеслись знакомые поля.

Дорога, петляя, выводила нас к цели. Мелькнул у обочины завалившийся набок, наверняка лет десять не крашеный указатель «Колхоз имени Калинина» с алюминиевым профилем неузнаваемого монстра. Вот побежал реденький перелесок, вдалеке показался полевой стан. Коротко прогремели под полом дрожащие доски железнодорожного переезда. На перилах платформы, утонувшей посреди заросшего ромашкой луга, сидело в ожидании электрички — которая ходила тут, насколько я помнил, два раза в сутки — несколько человек с корзинами. Потом, быстро слетев с разбитого вдрызг пригорка, дорога закружила меж высоких берез, затем размашистым полукругом перерезала деревню и снова вынырнула на волю, понеслась вдоль неширокой реки. Противоположный ее берег вздымался и нависал крутыми, поросшими кустарником обрывами. А вдалеке туманной грядой синели уже самые настоящие горы. Мелькнуло средь березового островка маленькое сельское кладбище с разваленным забором и дорога резко отвернула вправо к паромной переправе.

Автобус же, клюнув носом, съехал с насыпи и покатил по лугу, кренясь и раскачиваясь на невидимых ухабах. Луг был огромным. Трава, под корень выстриженная кровами, зеленела ворсисто, как ковер. Дальний конец его упирался в невысокий лесок. И там, около этого низкого, ненастоящего леса, что-то белело, а в вечереющее небо вертикально поднималась струйка синего уютного дыма.

— Лагерь!!! — завопил сзади кто-то, будто год не видел человеческого жилья.

И вся компания, уставшая и притомившаяся, сразу оживилась, зашумела и загалдела. Действительно, мы наконец приехал. Автобус пересек луг, развернулся у края перелеска и затормозил около палаток. Пошатываясь после качки и тряски, мы выбрались наружу, быстро выгрузили свои вещи и свалили их в огромную кучу возле автобуса…

Я осмотрелся. В самом деле, это был настоящий лагерь. Прошлым летом мы жили в деревне, прямо в классах брошенной на каникулы школы-интерната. Было тепло и сухо, только здорово досаждали клопы. Да еще местные парни, которые не пропускали ночи, чтоб не попытаться залезть в спальню к городским девушкам. В конце концов нам пришлось ввести нечто вроде ночных караульных дежурств — и те, кто шел на следующий день в вечернюю смену, держали оборону до утра.

В палатках — я не сомневался — будет холодно и душно. А утром наверняка еще и страшно сыро от близкой реки. Зато из насекомых тут угрожали только комары, которых нетрудно выкурить перед сном дымящимися зелеными ветками. А самое главное, удаленность от деревни позволяла надеяться на отсутствие ночных визитеров. Сам лагерь был оборудован основательно. Четыре палатки стояли полукругом вокруг большого, хорошо обжитого кострища. Неподалеку висел умывальник на столбе. И имелась даже специальная столовая — длинный, аккуратно огороженный по периметру штакетником навес с дощатым столом и скамьями, а в пристроенной рядом кухне курилась отлично сложенная печь с высокой кирпичной трубой…

Ребята из предыдущего заезда, которых нам предстояло сменить, устало сидели на рюкзаках — из-за злосчастного шофера они ждали нас лишних полдня. Поэтому передача лагеря произошла молниеносно. Водитель не вылезал из кабины и не глушил мотор, опасаясь, видимо, повторения пройденного. Мы быстро помогли отъезжающим закидать вещи в салон. Командир — он и в самом деле оказался старшим смены, которого заранее назначил партком — осмотрел хозяйство с прежним бригадиром, узнал про работу, кормежку и распорядок дня, забрал какие-то бумаги. И вот хлопнула дверь автобуса, и под восторженный рев отъезжающих он помчался по лугу, быстро исчезнув из виду в незаметной отсюда лощине. Потом появился снова: белой черточкой и облаком пыли на насыпи. Но это было уже так далеко, что нас не касалось.

И мы остались одни. Наедине с лугом, рекой, далекими горами и высоким небом.

На целый месяц — без писем и телефонных звонков. Командир приказал, чтобы все снесли свои припасы на кухню, поскольку получать продукты сегодня было уже поздно. И девчонкам предстояло сообразить ужин из того, что нашлось при нас. Покидав мешки и рюкзаки по палаткам, все рассыпались кто куда. Мы со Славкой пошли изучать окрестности.

Проселочная дорога, что тянулась вдоль поросшего ивами берега, была в сотне метров от лагеря. За ней сразу же шумела река. Бросала в глаза последние зайчики вечернего солнца и растревожено урчала, набегая на лесистый остров, острым клином вдававшийся в ее быстрый поток. На той стороне совершенно белой меловой горой вздымался противоположный берег. По нему, петляя от расселины к расселине, поднималась дорога с переправы.

Напротив острова к реке шел песчаный спуск со следами автомобильных шин.

— Похоже, и сюда частники на «Жигулях» добрались, — вздохнул Славка.

— Да нет, тут на «Жигулях» не проедешь, — ответил я. — Снесет к такой-то матери, это же по сути горная река. Разве что на «ГАЗ-66». Здесь вроде как брод бывает в засуху, в тот раз кто-то из местных мне говорил…

Мы вышли на дорогу и зашагали в сторону, противоположную той, откуда приехали. Проселок с полкилометра вился зигзагами, точно повторяя прихотливую береговую линию — остров тянулся бесконечной полосой, отделенный от нас лишь узкой, стремительной протокой — а потом резко отвернула влево и пошла в гущу деревьев. Мы прошли еще немного и увидели вдалеке крыши другой деревни.