Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 38

Началась суета. Появился дядя Федя, что-то сдавленно бормотал лишенный присутствием Кати возможности кратко выражать свои мысли. А я стоял и смотрел отстраненно. Слава богу, все обошлось, ничего страшного не случилось. Мои пораненные пальцы — сущая ерунда; крови было не много, и боль казалась терпимой.

Я еще не мог пережить в себе промелькнувшие секунды. Откуда взялось совершенно нереальное ощущение обстрела, снарядов, линии огня?… Впрочем, однажды я бывал под пулями, хотя… Но все-таки — что же произошло?!..

— …Ножи, мать их так, и этак и через протак… — сдавленно ревел дядя Федя, что-то выискивая в пыли возле автобуса. — Треснули в барабане, чтоб им…

Он поднял тяжелый металлический обломок, облепленный травяной грязью, — который валялся примерно там, где Катя минуту назад пила воду из банки. Потом нашел такой же, чуть поменьше. И наконец подобрал третий, самый большой, килограмма на полтора — он валялся в нескольких метрах от нас. На нем не осталось пятен: кровь, наверное, выступила спустя секунду после удара — но я знал: это именно тот самый осколок… Я представил что прыгнул медленнее, не успел прикрыть Катино лицо… Меня передернуло и голова закружилась еще сильнее.

Мне все стало ясно: в измельчителе разлетелись ножи. Заточенные стальные бруски, что привинчены к бешено вращающемуся барабану… Катя стояла, молча глядя на мою порубленную руку.

— Этот ваш хитромудрый долбогреб в белой кепке, растак его и этак, — уже не стеснясь, матерился дядя Федя. — Вчера вилы туда захреначил. На них нож, зазубрился, потом треснул. И на холостом ходу кусок оторвался… Бить начало, следом другие пошли… Он подкинул на ладони кусок металла.

— Как бомбы жахнули, мать их… Убить запросто могло если б по голове кому попало…

— Вилы, фуилы!!! — злобно передразнил его подбежавший Володя. — Не перекладывай, дядя Федя с больной-то головы! При чем тут вилы! Всю вашу троегребаную технику давно пора по ресурсу списать к ешкиной матери. Это еще поразительно, что до сих пор ничего не произошло.

— Ладно, все целы, и то хорошо, — примирительно пробормотал дядя Федя.

Я молча показал ему свою руку. Кровь уже капала на землю. Дядя Федя беззвучно выругался. Славка судорожно сглотнул и в один миг сделался белым, как бумага. Володя скрипнул зубами.

— Надо йодом залить, чтоб заражения не было, — сказала Катя. — И поскорее. Где у вас тут аптечка? Дядя Федя непонимающе смотрел на нее.

— Аптечка где? — отрывисто переспросил Володя. — Бинты, и все такое?

— В столовой у Клавки было вроде что-то… — нерешительно ответил дядя Федя.

— Пошли! — Катя схватила меня за здоровую руку и потащила за собой.

Перед глазами дрожал туман. Рука саднила. И крови становилось больше; она горячими струйками стекала по пальцам и, казалось, я слышал стук падающих в песок капель. Я поднял ладонь повыше, надеясь остановить кровотечение. Изменив направление, она потекла вниз по запястью, под рукав рубашки, по локтю и ниже… Меня мутило все сильнее, точно я испугался вида собственной крови. Да что же за черт возьми, неужели я мог так раскваситься от несерьезной раны?! Я пытался успокоиться, но перед глазами все слоилось и качалось, а у ушах, вытесняя прочие звуки стоял медленный тягучий звон. Временами начинал меркнуть свет, как в кино перед началом сеанса — не зная ощущения, я догадался, что начинаю терять сознание и лишь усилием воли не давал погрузиться в беззвучную тьму, заставлял себя шагать по одуряюще горячей траве. Спотыкаясь и едва не падая, я шел за Катей, видел перед собой ее маленькую черноволосую головку, и не тронутую загаром шею, и вновь видел, что бы могло быть, если бы… Удушье отступало на миг, подавленное картиной несвершившейся реальности, но тут же возвращалось опять.

В столовой действительно белел на стенке ящик с красным крестом.

Но там не оказалось ничего, кроме аккуратно уложенных сине-розовых пачек «Беломора»

— А где медикаменты? — почти крича, спрашивала Катя. — Где бинты хотя бы? Не видите — человек ранен?!

— Медицина… Было все, было когда-то… — пожала плечами горластая тетя Клава. — Не помню, куда делось, наши-то ничем не пользуются, так все проходит. И ты чего орешь? Вон он какой здоровой у тебя! Три к носу — и до свадьбы заживет!

— А медпункт где у вас?! Или даже медпункта нет в вашем проклятом колхозе?!

— Почему нет? Все есть. Фершал есть. Не в этой, правда, деревне. А в дальней. Той, что за железкой. Вот у него вся медицина в порядке имеется.

— Имеются у него, как же… Вот что, — решительно сказала мне Катя. — Сейчас ты отправишься в лагерь. Найди мой рюкзак — у девчонок спроси — там мешочек полиэтиленовый в кармане. И йод, и бинты, и перекиси бутылка…

— Да у меня у самого все есть, — перебил я. — Только как я ребят вдвоем тут брошу?

— Ты что — сдурел?! Посмотри на свою руку! Ты же кровью истечешь!

Ее остановить надо! И обеззаразить!

Мне не надо было смотреть. Я сам чувствовал, как переполнив локтевой сгиб, кровь сползает ниже и затекает уже подмышку…

— Ну ладно… — согласился я. — Пожалуйста, сбегай к агрегату и скажи ребятам, что я не вернусь… А я в самом деле пойду в лагерь…

— Не пойдешь, а поедешь! Сейчас мы машину найдем!

Опять схватив, как маленького, Катя и поволокла меня к гаражу, где стояло несколько машин. Шофера, заранее съехавшиеся на обед, уже стояли в тени кузницы. Лениво болтали, курили, лузгали семечки.

— Товарищи! Довезите, пожалуйста, раненого до лагеря! — обратилась она к ним, глядя из-под косо сидящих, наверное поврежденных-таки падением очков.

Шофера смотрели, кто с удивлением, кто с любопытством, но никто ничего не сказал.

— До лагеря… — повторила она. — Это недалеко, возле парома.

— Сам дойдет, — ответил за всех один, здоровый парень в клетчатой рубахе, расстегнутой до пояса на безволосой, по-бабьи гладкой груди. — Чай, не в ногу ранен-то!

И вся компания беззлобно захохотала, найдя шутку очень удачной.

— Ну пожалуйста, довезите, — продолжала упрашивать Катя. — Рука ранена, не нога… Но ведь обработать скорее надо, а то заражение может начаться! Трава, земля…

— Хилые вы городские… — мужик постарше поморщился, старательно сплевывая прилипшую к нижней губе шелуху. — Ладно, после обеда довезу. По пути будет.

— Мы хилые?! Мы городские?! Которые на ваших раздолбанных агрегатах работаем?! — закричала Катя. — В то время, как вы в тенечке прохлаждаетесь!

— Наплевать на них, Катя, — тихо сказал я. — Сам дойду, я нормально себя чувствую…

— Человек кровью истекает! После обеда! Где ваше начальство! — Катя сжала кулачки, и в ее голосе прорывались слезы. — После обеда отвезут, слыхали такое! Гады вы тут! Гады все и сволочи! Слышите — сво-ло-чи! Бездельники проклятые! Как работать, всегда пожалуйста, а как ранило человека на вашей же технике — так и знать ничего не хотите?!

Шофера прекратили разговор и смотрели на нее с изумлением. Слезы катились градом по Катиному покрасневшему, запыленному лицу.

— Мерзавцы! Сволочи!.. Живете за наш счет! Пьете тут… Всю совесть пропили! Небось и йод из аптечки тоже выпили! Алкаши проклятые!!! Негодяи!!! Знайте, я вам этого не оставлю так!!!

— Председатель… — вставил было кто-то из шоферов.

— Да имела я вашего председателя! Три раза так и этак и поперек гроба в белых тапках!!!

Катю била ужасная истерика. Она выкрикивала чудовищные слова, каких я даже не подозревал в ее употреблении.

— Знайте, я вам этого так не оставлю!! Я вам устрою… Я в газету напишу… И не в здешнюю паршивую газетенку!! В «Правду»! И вы еще пожалеете!!! Гады, гады, гады, сволочи фашистские… Она замолчала, икая от рыданий.

— Катя, Катюша… — я обнял ее за плечи, не ощущая своей боли и не понимая, что измазываю ее кровью. — Ну их на фиг. Пойдем… Пойдем отсюда…

Трясущаяся Катя повиновалась. В голове моей пульсировал жаркий звон, кровь щекотала тело, мир перед глазами двоился и троился. Трава стегала по ногам, становясь все выше — или это я, не в силах идти, склонялся к земле… Но я все-таки продвигался, таща за собой Катю. Точнее, опираясь на нее, но все-таки шел, сам не зная куда. Очнулся я лишь на АВМ. И вдруг успокоился: я вернулся к своим. Где я не один, где Славка защитит Катю, где можно спокойно… Из последних сил дойдя до автобуса, я лег на сиденье и закрыл глаза… Мне вдруг сделалось очень хорошо. Горячая кровь билась одновременно и в руке, и в голове, и во всем теле. Я оторвался от своей оболочки и поплыл куда-то над знойным маревом звенящей кузнечиками травы…