Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 16

— Какой дружок? — искренне удивился я.

— «Какой-какой»… — передразнила Вика. — Славка твой ненаглядный.

— А причем тут Славка?

— Притом, — она вздохнула. — Господи, какой же ты глупый, однако… Как и все святые, впрочем.

Я молчал.

— Они же каждую ночь до утра гуляют. Ты что — не замечал?

— Да ну… Откуда ты взяла…

— Взяла уж… Сегодня, например. С кем она пошла — с тобой сюда, или с ним за реку?

Мне было нечего возразить.

— Так-то вот… А ты к ней…

— Но мне-то что, — с деланным равнодушием протянул я, хотя слова Вики насчет Кати и Славки что-то больно перевернули во мне. — Я — ничего… Полынь-то твоя где? — спросил я, обрывая этот разговор.

— Да на черта она мне сдалась! Я не за ней сюда пришла.

— Не за ней… А зачем же? — глупо удивился я.

— С тобой хотела побыть… И поговорить, дурачок! — засмеялась Вика, медленно поднимаясь с сена.

— Ну ты даешь! — искренне восхитился я, впервые в жизни столкнувшись с такой женской хитростью.

— Даю, — засмеялась она. — Только не всем. И некоторые не берут…

Зайдя сзади, она прижалась по мне, опять обжигая меня мягким и непозволительным прикосновением. Обняла, прижалась щекой, щекоча своими волосами. Я молча поймал ее запястья и осторожно сжал их, словно хотел передать ей нечто, невыразимое словами.

— Женя… — прошептала она, положив голову на мое плечо. — Ты такой хороший… Если бы я…

— Что «если бы»? — уточнил я, послушав ее молчание.

— Да нет, ничего… — пробормотала Вика. — Не слушай меня… И забудь все, чего я тебе тут наговорила.

Я молчал, зачем-то прижимая к себе обнимавшие меня руки.

— Возвращаться пора… — вздохнула Вика. — Пойдем мою футболку искать, я ее швырнула где-то, уже не помню… А то в таком виде в лагерь не вернешься.

— И трусы, кстати, тоже, — добавил я.

— Абсолютно верно, — согласилась Вика. — Без трусов меня туда просто не пустят.

Славка и Катя вернулись из-за реки позже нас. Никакой земляники они, естественно, там не нашли. Косоглазый Степан то ли наврал, то ли просто перепутал время, когда видел эту землянику.

Однако никакого огорчения на их лицах я не обнаружил. Напротив, они казались довольными и умиротворенными. Славка шутил и смеялся даже больше обычного.

Глядя на них, я вспомнил слова, сказанные Викой. Мне это было не очень приятно. И дело заключалось не в ревности; я не мог ревновать Катю, тем более к своему лучшему другу Славке… Однако в душе у меня остался какой-то неприятный осадок.

Вечерняя смена не шла ни в какое сравнение с дневной.

По идее она должна быть оказаться даже не такой изнурительной: все-таки зной спадал, солнце клонилось к закату. Но с самого начала смены я чувствовал усталость. Потому что хоть и не работал днем, но полдня мотался по жаре. Сейчас больше всего мне хотелось отдохнуть в холодке, а не работать. Голова гудела, налитая знойной тяжестью. Завтра все утро буду отсыпаться, как Аркашка с Володей, — думал я, оттаскивая какой-то чрезмерно тяжелый мешок с горячей мукой. — Даже на завтрак не встану…

Неимоверно досаждали комары. Гораздо более злые, чем слепни, к тому же подлетавшие неслышно в грохоте привода. Маленькие и желтые, они отличались от тех, что вились каждый вечер вокруг костра. И кусали они больней, чем самый крупный овод. К тому же, едва начало смеркаться, Николай включил прожектор на столбе возле распределительного щита. На свет комары слетелись тучей. После часа вахты на мешках все тело горело, превратившись в один сплошной укус. Я с невыразимым облегчением отошел от горловины, передав очередь Володе.

У бункера было легче. Тем более, что к вечеру привезли три тележки чрезмерно длинной, неизрубленной травы, которую приходилось дополнительно пропускать через измельчитель. Угрожающего вида красный агрегат, стоявший справа от бункера. Стоило бросить в него охапку травы, как он загребал, перемалывал в ревущей утробе и с воем выплевывал из кривого хобота длинную зеленую струю. Подносить траву к измельчителю было гораздо ближе, чем кидать в бункер; а Николай нацелил хобот так удачно, что готовая масса распределялась равномерно. Такая работа казалась почти приятным развлечением. Но Аркадий непрерывно и мрачно чертыхался. Час Володиной вахты пролетел быстро. Мы едва успели загрузить бункер во второй раз, и Славка, взяв банку, пошел за водой на скважину — несмотря на вечерний час, нам, как всегда, хотелось пить. Я взглянул на часы: в нашей бригаде я наблюдал за ходом времени — и тронул Аркашку за плечо.

— А я ногу вилами ушиб, — спокойно заявил он, глядя на меня ясными даже в темноте глазами. — Не могу у мешков стоять, мне полежать немного надо. Подождем, пока Славик вернется, он Вовку и сменит.

— Славка не скоро вернется, знаешь же! А Володю менять надо. Ладно, хрен с тобой — придется опять мне идти.

— Почему ты пришел? — возмутился Володя. — А где этот хрен бородатый?

— Говорит, ногу ушиб — стоять не может… Иди отдыхай, я поработаю.

Володя молча пожал плечами, уступая мне место. Аркашка лег на кучу травы и не поднимался до конца смены. Мы пахали втроем. Меняли друг друга уже через полчаса, потому что стоять у раздатчика по часу не хватало сил. Казалось, сама техника в этот вечер была против нас. Отсыревшая трава застряла в поднятом бункере. Пренебрегая не для нас писанными правилами техники безопасности, Славка взял вилы и полез в стоящий торчком кузов, балансируя на тонкой перекладине над грохочущем подавателем. Потом перегрелся барабан и его заклинило на роликах: трава оказалась тонкой, а Николай не уменьшил вовремя подачу солярки в камеру сгорания. Пришлось останавливать весь агрегат, чтоб он остыл и лишь потом запускать снова.

Затем опять застряла трава в бункере, и опять пришлось разгребать — теперь это делали уже мы с Володей.

И так продолжалось до полуночи. Первая смена веселилась за ужином: они дали сто девяносто мешков. Мы же, как ни старались, на шесть мешков не дотянули даже до нормы.

Когда мы вернулись в лагерь, то, казалось, у меня не хватит сил даже перевалиться через борт грузовика Но я все-таки взял полотенце и поплелся к реке. Быстренько разделся и замер у кромки воды, дрожа перед ее заведомо лихорадочным холодом. Но вода оказалась на удивление теплой. Ласковой, как парное молоко. Словно это была уже другая вода, другая река, другой перекат…

Я уцепился за большой круглый камень, лежавший на дне, и дал течению вытянуть себя вдоль берега. Теплые струи тихо обтекали тело, смывая вечернюю усталость.

Чуть ниже, за ивами, что росли под перекатом, слышались веселые голоса, визги и смех. Слова тонули в шуме воды — но я их все-таки узнал: это были наши девчонки.

— Эй, девчонкии!! — крикнул я, подняв голову над водой. — Купаетесь?

Вопрос был самым дурацким, но голоса сразу затихли, будто кто-то выключил звук.

— Ой… Кто тут?! — через пару секунд отозвался испуганный голос Ольги. Я угрожающе завыл.

— Женя, ты что ли? — неуверенно прокричала невидимая Катя.

— Я самый!

Девчонки закричали все разом что-то неразборчивое, а потом опять раздался голос Кати:

— Жень, слушай… Не плыви сюда, ладно?

— А что вы там делаете? Золото моете?

— Нет, серебро, — со смехом ответила Тамара.

— Понимаешь! Мы тут! Это самое!.. — крикнула Вика.

— Да что он — не мужик, не поймет, что ли?! — Тамара захохотала. — Голые мы тут купаемся, голые!!!

И опять зазвенел над рекой многоголосый смех.

— Так ты не плыви сюда, ладно? — озабоченно повторила Катя.

— Ладно! — крикнул я. — Я и не плыву вовсе. А на дне лежу! И не вижу вообще ничего!

— А мог бы и посмотреть, между прочим, — посетовала Тамара.

— Тем более, тебя вряд ли чем удивишь, — с серебристым смехом добавила Вика. — Как мне ка-ажется… От ее голоса и слов меня бросило в жар.

Девчонки снова завизжали, было слышно, как они колотят по воде руками.

Вот и разберись с женщинами, думал я, покачиваясь на быстрой струе. Казалось бы, разделись — так и плескались бы себе тихонько, не привлекая внимания. Но нет — надо обязательно кричать на всю округу, что они именно голые, привлечь внимание мужчины, а потом заявить, чтобы он не вздумал подсматривать. И если бы я, нарушив обещание, тихонько к ним подплыл, они подняли бы шум до луны, но неизвестно чего больше — испугались бы или обрадовались. Честно говоря, в какой-то момент меня посетило желание сплавать-таки к ним и напугать своим внезапным появлением. Тем более, что как правильно отметила Вика, удивить меня ею было уже невозможно. Тамаре, судя по всему, тоже понравилась бы такая моя выходка. Вероятно, и Ольга пережила бы ее. Но… Но среди них плескалась Катя. Подсматривать Катину наготу казалось мне недопустимым — настолько глубокой и чистой выросла моя привязанность к ней. Я даже в купальнике ее стеснялся рассматривать — в отличие от всех прочих девиц… Это могло показаться смешным — и так оно и было — но все складывалось именно так…