Медиум - Буянов Николай - Страница 33

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая

Валерка шумно вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил (чуть не закашлялся, бедолага).

– Муха, что с тобой происходит?

– Ничего.

– С предками не поцапалась?

– Я больше с ними не цапаюсь. Повзрослела. У папки скоро отпуск, уезжает в санаторий. Хочет там поработать как следует.

– В санатории – работать? – удивился Валерка.

Алёнка пожала плечами.

– Такой уж он… Весь. Нам с тобой не понять.

– Ты с ним?

– Нет, я еду в спортивный лагерь.

– А со мной не надо было посоветоваться? – возмутился он.

– А ты мог бы мне запретить?

– Нет, конечно. Просто…

Алёнка отключилась. На ум опять пришел Артур. Она чувствовала то, что чувствуют все – рано или поздно, с радостью и тревогой: что-то будет? Почему один человек – один-единственный – дороже тебе, чем друзья, родители, сама жизнь… Если бы он вдруг не разрешил ей ехать – она бы тут же отказалась, хотя и хотела до умопомрачения.

Она украдкой взглянула на Валеру. Да, да. Росли вместе… Английским занимались. Может быть, как раз из-за этого она и не чувствовала к нему ничего – ничего такого… Мальчик с непокорными вихрами, в джинсовой курточке. А хотелось каменную стену за спиной.

– А где твой лагерь?

– На Кавказе. Недалеко от Тырнауза.

– Вот здорово! – неожиданно обрадовался он. – Я туда же еду со стройотрядом. Навестить тебя?

«А почему бы и нет, – подумала Алёнка. – Как ни крути, а друг детства. Нечто вроде братишки…»

– Ты куда? – спросил он, увидев, что она встала с табурета.

– Прическу поправить.

На самом деле Алёнка почувствовала на себе взгляд. Впечатление было мимолетным, словно кто-то за стеклянной дверью с витражом посмотрел мельком, без особого интереса (клевая, мол, девочка, но не в моем вкусе). Однако она тут же поняла, кому этот взгляд принадлежал…

Остаток дня он помнил плохо. Так вспоминают и не могут вспомнить тяжелый ночной кошмар – что-то липкое, черное, словно трясина, слышатся голоса, перемежающиеся со странными резкими звуками, будто громадный оркестр настраивает инструменты, да никак не может настроить…

Кажется, он пытался зачем-то вызвать «Скорую» с того берега, порывался делать искусственное дыхание, хотя тело успело совершенно остыть и разбухнуть. Лицо Светланы было спокойным, печальным и – самое сильное впечатление – уставшим, как после тяжелой работы. Уголки рта были опущены, глаза закрыты, тяжелая мокрая коса кольцом обвилась вокруг шеи. И Сергей Павлович вдруг испугался, что на всю жизнь в памяти останется не живой образ, а вот этот: капельки воды на ледяной коже, печальные серые губы, короткая линейка на земле сбоку от тела (положил фотограф, да так и оставил, забыл).

Врач, тот самый, что осматривал трупы в номере жилого корпуса, долго разглядывал рану на затылке, причмокивал, будто пил чай с лимоном, наконец выпрямился и, не глядя в глаза Туровскому, произнес:

– Тупой предмет. Кастет, камень… Молоток – вряд ли, края раны получились бы иные. В воду сбросили уже мертвую.

– Сколько пробыла в воде?

– Часа три-четыре. Не больше.

– Удар могла нанести женщина?

– Вполне. Если её кто-то специально тренировал.

– Поясните, – сухо сказал Туровский. – У меня нет настроения разгадывать ребусы.

Доктор опять присел рядом с телом.

– Очень специфический угол… Ударили совсем несильно, но точно в область «родничка» – смерть наступила мгновенно. Такой удар нужно ставить, обычный человек бьет по-другому.

– Еще что-нибудь, – взмолился Туровский.

Доктор задумался.

– Ну, разве что… Видите ли, убийца очень хорошо рассчитал силу. Если бы удар был хоть чуточку слабее, девочка, возможно, выжила бы.

– И какие выводы?

– Не знаю. Выводы – это уже ваша компетенция. Я бы подумал… э-э… что девочку убивать не хотели, только оглушить. Вы понимаете меня?

– Кажется, да, – мрачно сказал Сергей Павлович.

В обиходе некоторых спецподразделений такие удары назывались «ласкающими». Именно так, практически у него на глазах, был убит Бим, в миру – старлей Данилин, его зам по охране аэродрома в Кандагаре.

(Небо было голубое и мирное, и пейзаж вовсе не казался зловещим, не хватало только березок (березового ситца) вместо рыжих сухих скал на горизонте, чтобы представить себя дома за тысячу километров отсюда, от этого «благословенного» места. Бим шел спокойно, чуть вразвалочку, Туровский видел его удалявшуюся спину, и эта картина навеки врезалась ему в память; колыхание горячего воздуха над бетоном, большой транспортный самолет, два «Ми-8» чуть поодаль и две фигуры – Бима и рядом с ним летчика в шлемофоне и сером комбезе. Шли два боевых товарища через летное поле, каждый по своим делам. Вот летчик дружески хлопнул Бима по плечу (удачи, мол!) и сделал шаг в сторону, а ладонь его, будто бы нечаянно, по инерции, мазнула товарища по затылку. Туровский, кабы не приглядывался специально (что-то, видимо, зацепило его внимание, какая-то деталь, маленькое несоответствие), это движение не заметил бы ни за что… А старший лейтенант вдруг начал падать – как шел, вперед, и уткнулся лбом в бетон…

– Стоять! – заорал Туровский, выхватывая пистолет из кобуры. – Стоять, сука!

Летчик огромными скачками пересек летное поле и прыгнул в кабину «вертушки». Несколько секунд – и «вертушка» задрожала, несущий винт стал медленно раскручиваться, и вот уже не винт, а сплошной свистящий серый диск стоял перед глазами…

Взлететь угонщику не дали. Два грузовика с автоматчиками вылетели на поле, словно тараканы из спичечной коробки, и лихо развернулись, солдаты тут же посыпались из кузова и залегли цепью, ощетинившись оружием. С БТРа забил пулемет, и пули, каждая величиной со средний огурец, мигом распотрошили летчика, словно плюшевого мишку. На стекло брызнуло что-то густое, красно-рыжее, «вертушка» неуверенно подпрыгнула и встала, окутавшись дымом.

Туровский всего этого не видел. Бима укладывали на носилки, а уложив, зачем-то накрыли лицо серой простыней. «Ласкающий» удар. Кровоизлияние в мозг, мгновенная смерть…

А он все шел за носилками и просил хмурых санитаров:

– Осторожно! Не трясите, видите, ему плохо…)

Он заставил себя посмотреть в мертвое лицо девочки и сказал:

– Ее убили где-то в людном месте. Скорее всего на «ракете».

Ему не хотелось верить, что он проиграл. Его обуревала жажда действия, хоть какого-то, хоть совсем уж бестолкового… И он сдерживался с трудом, тaк как понимал: киллер ушел. Растворился в недрах миллионного города – не достанешь. Ни примет, ни словесного портрета, ни отпечатков пальцев… Ничего.

И тихо сходил с ума.

– Я отвозил её на пристань. Я головой готов поклясться: на судно она заходила одна. Больше из санатория я там никого не видел.

– Значит, наша основная версия неверна, – откликнулся Ляхов. – Версия неверна, и убийца – человек посторонний, просто мы его просмотрели, все, кроме девочки. Она видела его в коридоре, потом встретила на «ракете» и догадалась…

– Вспомнила про телевизор, про скрип двери, а человека видела, но не придала значения и не сказала мне? – недоверчиво сказал Туровский.

Он ожесточенно, с силой провел ладонью по лицу. Возник и исчез какой-то проблеск, отголосок правильной мысли… Был – и нет, А ведь был рядом, только протяни руку.

«Наташа даже оперативникам, которые её охраняли, открывала дверь только на условную фразу». – «А убийца мог её подслушать?» – «Быстро ты соображаешь… Для книжного червя! Фразу мог произнести только знакомый голос. Слава или Борис». – «Или ты…»

«Я спрашивал Светлану: может быть, ты встретила в коридоре горничную? Медсестру? Вахтера? Кого-то очень привычного, на кого не обратишь внимания? Нет. Беседовал с вахтером, верным стражем покоев отдыхающих (мать вашу, приехали отдыхать, так отдыхайте!):. „Андрей Яковлевич, посторонний – это не обязательно тип в темных очках и с поднятым воротником“. – „Нет, ну что вы, я же понимаю…“

• Предыдущая
• 33/90
• Следующая