Клятва на мече - Буянов Николай - Страница 16
- Предыдущая
- 16/95
- Следующая
– Ну что тебе?
Мальчишка будто налетел на стену.
– Простите, всемилостивая госпожа… Не желает ли госпожа фруктов? Или воды, или вина? Вам стоит только приказать…
– Иди, не путайся под ногами, – бросила она с досадой. И вдруг остановилась. – Хотя подожди. Пойдем-ка со мной…
Она нетерпеливо втолкнула его в свою комнату и плотно задернула за собой полог.
– Раздевайся.
– Что? – растерянно переспросил мальчишка.
– Ты плохо слышишь? Я велела тебе раздеться!
Он возился долго – Фасинг несколько раз замирала, когда в коридоре раздавались шаги. Однако – хвала Будде – беспокоить ее никто не решался: видно, среди слуг пронесся слушок, что молодая госпожа уединилась в своих покоях с сыном погонщика. Что ж, госпоже простительны некоторые капризы…
Фасинг придирчиво осмотрела фигуру мальчишки: пожалуй, сойдет. Ни секунды не колеблясь, сбросила платье и протянула ему, коротко приказав:
– Одевайся.
Мальчишка будто не слышал. Он не отрываясь и не дыша смотрел на нее. Щеки его нестерпимо заалели, и капелька пота скатилась с верхней губы.
– Не стой истуканом, – прикрикнула Фасинг. – Верхнее можешь не надевать. Ложись в постель и отвернись к стене, чтобы твоего лица не было видно. Если кто-нибудь окликнет, отвечай тонким голосом, что у тебя болит голова. Все понял?
Он сглотнул слюну и кивнул. Фасинг живо натянула штаны, длинную рубашку и подпоясалась кушаком. Осторожно выглянула из комнаты: никого. Сегодня ей сопутствовала удача.
– Не угодно ли будет госпоже сказать, куда она… – проблеял мальчишка.
– Не угодно, – отрезала она.
– Но… Что же будет, если обман раскроется?
Она улыбнулась уголками губ:
– Что будет? Тебя накажут, только и всего, – и выскользнула из дома.
Фасинг помнила путь в мельчайших подробностях, хотя проезжала по нему лишь однажды, в дядиной коляске. Она помнила каждую выбоину на дороге, каждый поворот – их было ровно одиннадцать, этих поворотов. Она не задумываясь миновала базарную площадь, притихшую ближе к вечеру, лавку старьевщика, улицу оружейников, где стучали молотки и остро пахло раскаленным железом, и постоялый двор, который, говорят, сгорел два года назад от удара молнии, но был заново отстроен.
Она помнила дорогу так, будто ходила по ней всю жизнь. Или будто кто-то уверенно вел ее за руку. Прошло не более получаса, как она оказалась перед тем самым домом, где она была в прошлый раз.
Перед теми самыми воротами, которые ничем не отличались от множества других ворот в домах по соседству.
Я сосчитаю до десяти, сказала она себе, и постучу. Нет, лучше до ста. Или до пятисот. Ей становилось попеременно то жарко, то холодно. Множество раз она поднимала руку, стараясь заглушить внутренний голос, нашептывающий в ухо: глупость. Это глупость. Даже если тебе отворят – что с того? Как ты объяснишь, зачем пришла, нарушив все мыслимые приличия? Да и вряд ли ты увидишь хозяина – скорее дверь откроет служанка: «Господин занят, просил не беспокоить».
Да, именно так: не беспокоить.
Она уже собиралась уйти, когда дверь отворилась. Фасинг в ужасе подняла глаза – и увидела хозяина. Он окинул ее внимательным взглядом, еле заметно усмехнулся и произнес:
– Значит, ты не послушалась своего дядю. Что ж, проходи.
Это была ее первая встреча с ламой Юнгтуном Шерабом, главной тайной секты, именовавшей себя «Обществом Шара». Тем, кого Шаньяз Удачливый назвал Жрецом. Ее приняли сразу – и это показалось ей странным. Воображение рисовало ей жутковатый обряд посвящения, включавший клятву на огне и крови – бог мой, как она боялась, что не выдержит боль в самый ответственный момент… Но нет, она заставила бы себя выдержать. Она прошла бы через все – но ничего этого не понадобилось. Жрец просто взял ее за руку, провел через анфиладу комнат (надо же, мимолетно изумилась Фасинг, а снаружи дом кажется совсем маленьким…), остановился перед дальней стеной и что-то прошептал. Стена вдруг снялась со своего места и бесшумно отъехала в сторону, открыв взору еще одно помещение. Фасинг сделала шаг вперед – и замерла.
Они находились у входа в обширный зал, идеально круглый, обрамленный строгими колоннами черного камня, в просветах между которыми, на стенах, ровно, не чадя и не давая дыма, горели факелы. Посреди зала, между полом и потолком, ни на что не опираясь, висел Шар.
Достигая около полутора метров в диаметре, он переливался всеми цветами радуги. И сотнями иных цветов, которым даже не было названия. Они менялись каждую секунду, сливались и разъединялись, водили хороводы, появлялись и исчезали – и когда они исчезали, становились видны белесые клочья тумана, плавающие внутри Шара, под тонкой оболочкой. Фасинг зачарованно протянула руку – и ощутила исходящее от Шара тепло.
– Что это? – прошептала она.
– Божество Древних, – отозвался Жрец. – Тех, кто жил в этих местах задолго до нас. Подойди поближе.
Она подошла. Шар будто почувствовал это: он заколыхался, цвета на его поверхности стали ярче, и Фасинг ощутила кожей легкое покалывание – словно обнаженное тело завернули в плед из грубой шерсти.
– Он живой?
– Ответь сама, – сказал хозяин дома. Она несмело коснулась Шара ладонью.
– По-моему, он меня узнал.
– Это хорошо, – спокойно сказал Жрец. – Значит, ты пришла сюда не зря.
Фасинг склонила голову набок.
– А если бы этот Шар… это божество… отвернулось от меня? Что бы вы сделали? Ведь я свидетельница…
Жрец чуть заметно улыбнулся:
– Шар принял тебя задолго до того, как ты переступила порог моего дома. Он всегда выбирает сам. Нам остается только подчиниться. Так что – отныне ты служишь ему.
– И что я должна делать? – спросила она. И услышала в ответ:
– То, что он прикажет.
С тех пор два чувства прочно угнездились в ее душе: восторг и страх. Великий Будда, каким диким, запредельным страхом переполнялось ее бедное сердечко всякий раз, когда она входила в эту комнату… И всякий раз (вот чудно-то!) комната выглядела по-другому. То это был мрачный круглый зал с черными колоннами, то прямоугольное помещение с окнами во всю стену, и там, за окнами, виднелся великолепный сад, благоухающий яркими цветами – Фасинг никогда в жизни не видела таких цветов… Птицы порхали с ветки на ветку и беззаботно плескалась золотистая форель в рукотворном пруду. Однако стоило отвести взгляд от окна – и комната снова преображалась: теперь это было жутковатое подземелье с неровными стенами и низким потолком, затянутым паутиной. Впрочем, Фасинг подозревала, что комната была одной и той же, просто некое колдовство забавы ради морочило ее. Хозяин дома был великим мастером на подобные проделки.
Одно было неизменным в этой комнате: Шар. И человек, которого Фасинг называла Жрецом. Которого страшилась до дрожи в коленках. И которым хотела обладать до дрожи в кончиках пальцев. В тот день (она помнила его во всех подробностях: лил дождь, тяжелые капли барабанили по крыше паланкина, который она наняла, и ритмично чавкала грязь под босыми ногами носильщиков, одетых лишь в набедренные повязки) Юнгтун Шераб предстал перед ней в длинном черном балахоне, расшитым таинственными солярными знаками. Он едва взглянул на нее и тотчас отвернулся, и Фасинг пришлось довольствоваться его затылком. Надо признать, затылок был красив: гладко выбритый, созданный по всем правилам золотого сечения, он притягивал ее как магнит. И возбуждал так, что ее щеки начинали полыхать розовым цветом.
Она попыталась придать лицу гордое, даже надменное выражение, но получилось плохо. Она поняла это, едва перехватив его мимолетный взгляд. Снисходительный и чуточку насмешливый. И это взбесило ее пуще всего. И притянуло. И еще неизвестно, что больше. «Сколько же ему лет, – подумала Фасинг. – Сорок? Сто? Триста?»
Он только что закончил свои упражнения. Деревянные фигурки людей, стоящие полукругом вдоль стен, были в щепу иссечены страшным – в умелых руках страшнее меча – оружием: гибким прутом из зеленоватого металла, с маленькой костяной рукояткой.
- Предыдущая
- 16/95
- Следующая
