Карта императрицы - Вересов Дмитрий - Страница 36

— Сто сорок миль? — удивился доктор. — Да это же едва ли не триста верст — расстояние до Пскова! Неужели из столицы можно Псков фотографировать? Или из Пскова столицу?

— Не знаю, батюшка, сам дивлюсь. Но у этого аппарата, говорят, большое будущее. А я думаю, что и опасность есть: разве от такого мощного аппарата защитишь свою частную жизнь? Но там и другое было. Катенька все больше смотрела художественные фотографии, похожие на картины, на гравюры… Да, я только ахал и дивился. Пока не повезло с чичероне…

— Добрый день, милый доктор, — бесшумно вплыла в гостиную Прасковья Семеновна, — это уж промеж собой мы его чичероне назвали, в шутку. Обаятельнейший молодой человек.

— Неужели Модест Багулин? — улыбнулся доктор.

— Не угадали. Зовут его Илья Михайлович Холомков.

— Да? — Доктор поднял брови. — А Екатерина Борисовна…

— Она сама вам все расскажет, если захочет. — Ермолай Егорович протянул руку к колокольчику. — Пригласи Екатерину Борисовну, скажи, доктор пожаловал, — велел он возникшему в дверях лакею в расшитой галунами ливрее. И когда тот удалился, грустно добавил: — Катенька вас все дожидалась, на головокружение жалуется… Да и не мудрено — убийство, пожары…

Екатерина Борисовна появилась скоро, на ней было надето миленькое домашнее платье: узкие оборки по стоячему вороту и по манжетам длинных рукавов, тяжелая юбка темно-синего платья расшита по низу лилиями, собранными в гирлянды. Цвет платья подчеркивал бледность нежного личика, голубизну глаз, под которыми Клим Кириллович с тревогой и сожалением заметил темные круги.

— Что вас беспокоит, Екатерина Борисовна? — ласково спросил он, усаживаясь рядом с девушкой на диван и прикасаясь к хрупкому запястью. Пульс Катеньки оказался ровным, без перебоев, хорошего наполнения.

— Весеннее недомогание, наверное. Да и кто в Петербурге не бледен в эту пору? — с беспокойством вглядываясь в печальное личико внучки, поставил свой диагноз Ермолай Егорович.

Катенька смотрела на Клима Кирилловича умоляющими глазами, жаловалась на слабость, на бессонницу, на непонятную тревогу — и выразительно прикладывала руку к груди, доктор заподозрил, что за складками лифа она скрывает что-то важное.

Наконец осмотр, производимый под бдительным оком стариков, закончился. Доктор не нашел ничего опасного, так, легкая анемия, слабость, вызванная неверными весенними погодами Петербурга, обычное утомление нервов. Сон, моцион, правильное питание, можно немного бромистого натра, если тревожные состояния не исчезнут.

— Бабушка, а не показать ли Климу Кирилловичу померанцевое деревце? — неожиданно спросила юная пациентка и, повернувшись к Климу Кирилловичу, деланно-веселым голоском добавила: — Оно сейчас цветет, удивительно красиво. Не хотите ли посмотреть?

И так как и бабушка, и Клим Кириллович выразили согласие, она поднялась с обитого красным бархатом дивана и пригласила доктора следовать за ней. Доктор с готовностью покинул просторную комнату, загроможденную мебельной мелочью — салонными столиками, стульчиками из карельской березы, ширмочками из бамбука, и последовал за Катенькой в зимний сад, его отделяла от гостиной широкая стеклянная стена.

Зимний сад Шебеко соответствовал канонам старинной барской моды середины XIX века: в амбразурах окон стояли банановые пальмы с широкими шелковистыми листьями, магнолии и древовидные камелии своими листьями касались позолоченных завитков карнизов, орхидеи в высоко подвешенных жардиньерках бабочками летали вокруг лепного плафона, около фарфоровой люстры. Повсюду стояли вазоны из богемского стекла, в которых росли экзотические цветы.

— Идите сюда, дорогой Клим Кириллович, — попросила девушка, подводя Клима Кирилловича к померанцевому деревцу, — присаживайтесь вот здесь, в кресло. И слушайте.

Заботливые старики в гостиной могли видеть внучку и молодого доктора, удобно расположившихся в плетеных креслах от Шлоссберга и мирно беседующих у померанцевого деревца.

— Не могли бы вы достать мне серной кислоты? Выпишите рецепт для аптеки, если можно. — Катенька нежно погладила ствол померанцевого деревца, крупные розоватые цветы источали тонкий, горьковатый аромат.

— Но это очень опасное вещество, — доктор недоуменно воззрился на девушку, сохраняющую безмятежное выражение лица, — и сейчас с ним большие строгости… Ваш посланец вчера сообщил мне, что «призрак ожил», — произнес Клим Кириллович заранее заготовленную фразу, призванную проверить правильность своей догадки.

— Да-да, — рассеянно подтвердила девушка, — вы не пришли вчера в Пассаж, и я попросила Модеста Макаровича вас разыскать и сказать эти слова.

— А разве он посвящен? — спросил неуверенно доктор.

— Разумеется, нет. — Фрейлина закусила нижнюю губку.

— А зачем вы хотели, чтобы я пришел на фотовыставку? — шепотом спросил доктор.

— Я получила записку, вот, посмотрите. — Она встала и пригласила доктора за собой в глубь сада.

Повернувшись спиной к гостиной, они остановились около хамедореи, высокой пальмы с дугообразными перистыми листьями и оранжево-красными метелочками, и Катенька протянула доктору листок бумаги, вынутый из-за лифа.

Доктор развернул сложенный листок и прочитал: «Если вам дорого ваше доброе имя, вы придете в Пассаж, а там я дам вам знать». Доктор сложил бумагу и вернул ее девушке. Записка вновь исчезла за оборкой лифа.

— И кто же оказался шантажистом? — спросил Клим Кириллович.

— Я так этого и не поняла… — внимательно глядя на него, ответила Катя. Полюбовавшись хамедореей, они снова вернулись к померанцевому деревцу. — Там было много знакомых, которые подходили, здоровались, разговаривали…

— В том числе и Илья Михайлович Холомков?

Девушка слегка покраснела и кивнула.

— А где вы встречались с ним раньше? — насторожился доктор.

— Не подумайте ничего предосудительного, — девушка краснела все больше, — Илья Михайлович оказывал мне знаки внимания, не выходя за рамки приличий… Хотя, раза два, как мне кажется, специально поджидал меня, чтобы подвезти до дому…

— Не мог ли он вас и сфотографировать, а затем заказать монтаж? — понизил голос доктор.

— Не думаю, — ответила Катя. — Он человек солидный, богатый, хорошо воспитанный.

— И неотразимый красавец, — добавил с легкой иронией доктор, глядя на смущенную вконец девушку. — Он пленил ваше сердечко?

Девушка подняла на него взор.

— Теперь уж и не знаю, поскольку вчера почему-то грешила и на него, да простит меня Господь.

— Как я понимаю, вы ошиблись, — заключил доктор. — Значит, шантажист так и не появился?

— Сама не могу понять, милый доктор, помогите разобраться. Все это так странно.

— Я слушаю вас, не волнуйтесь, излагайте все по порядку.

— Мы были на выставке довольно долго, — сказала задумчиво Екатерина Борисовна, — я все ждала, что кто-то заговорит со мной. И в какой-то момент мне показалось, что один из посетителей, смешной высокий старик с короткой рыжей бородой все время не выпускает меня из виду… На его левой щеке я заметила довольно значительную родинку. Потом он будто исчез… Я устала и присела в кресло у самой стены в уголочке… Вдруг чувствую — подол моей юбки шевелится, наклонилась — а там, у моих ног сидит огромная серая крыса с какой-то трубочкой в зубах… Я едва успела испугаться, как крыса рывком вспрыгнула ко мне на колени, выпустила из пасти трубочку и юркнула под кресло… Все произошло так быстро, что я не успела закричать.

— Вы храбрая девушка, Екатерина Борисовна, — поощрил ее доктор. — А что дальше?

— С чувством омерзения я взяла трубочку, чтобы сбросить с юбки, но тут поняла, что это свернутая бумага. Я развернула ее и прочла: «Если вам дорога ваша честь, купите у лотошника коробку ландрина».

— Откуда там взялся лоточник? — недоуменно спросил доктор.

— У входа стоял мужик, сутулый, бритоголовый, с противным кривым носом… Я к нему подошла и купила коробку ландрина.

— И это все? — разочарованно протянул доктор.