Необыкновенные приключения Синего человека - Буссенар Луи Анри - Страница 37

• Предыдущая
• 37/108
• Следующая

Барабаны обтянуты человеческой кожей. Флейты сделаны из человеческих костей, ожерелья – из зубов и волос. Черепа превращены в кубки. Рукоятки кинжалов – тоже человеческие кости. На самом видном месте выставляется высушенная кисть руки, покрытая воском.

У паталосов существуют таинственные празднества, во время которых их жестокость не знает удержу.

Горе тому, кто попадет им в руки. Ничто не спасет несчастного от ужасных пыток и мученической смерти.

Итак, в одно прекрасное апрельское утро того же 1887 года, в котором произошли все предшествующие события, паталосская деревушка, расположенная на глухом берегу неизвестной географам реки, была охвачена всеобщим ликованием.

Глухо били барабаны, визжали флейты, по всей округе разносилось протяжное, жадное рычание каннибалов. В каждой хижине пили, ели, балаганили.

Можно было подумать, что племя готовится к фестивалю монстров – каждый, будь то мужчина, женщина или ребенок, оживлен, пьян. На всех праздничные украшения: свежие краски на теле, потрепанные во время последней оргии головные уборы из перьев обновлены. Везде суета. Соседи ходят друг к другу в гости и пьют, пьют, пьют… Нетерпеливо расспрашивают о чем-то один другого. Все чего-то ждут.

Наконец раздался пронзительный свист. Из самой большой хижины вышла пышная процессия. Впереди – колдун. Его наряд, за исключением незначительных деталей, повторял облачение колдуна из племени Онсы. Рядом шествовал вождь. Его сразу можно было узнать. На голове индейца красовалась диадема с двумя огромными перьями красного попугая.

Колдун бешено свистнул, а затем внезапно смолк и… взялся за табак.

Известно, как это делается у цивилизованных людей. Приверженцы вредной привычки нюхают молотый табак то одной, то другой ноздрей.

У индейцев, и в частности, у паталосов, это очень важный акт, которому придается большое значение. Он всегда сопровождается особенным ритуаломnote 156.

Табак засыпают в огромную раковину конической формы. Ее закупоривают крылом летучей мыши, пропитанным каучуковым соком. В верхушке конуса проделано тоненькое отверстие для того, чтобы высыпать чихательный порошок.

Некто, выполняющий роль кадилоносца, обычно это подручный колдуна, с особенной помпой и торжественностью несет раковину и инструмент диковинной формы – он состоит из двух полых костей, скрещенных в форме «X» и связанных посередине.

По команде колдуна его помощник останавливается, наклоняет раковину, высыпает в каждую трубочку «икса» некоторое количество порошка, причем внимательно следит за тем, чтобы не пересыпать, а затем передает наполненный инструмент в руки колдуну. Тотчас же рядом останавливается вождь, открывает рот, зажимает губами одну часть «икса», а другую вставляет в ноздрю. Колдун делает то же самое, и так они стоят неподвижно, лицом к лицу и делают глубокие вдохи. Церемония заканчивается одновременным резким выдыханием.

Начинается музыка, и кортежnote 157 направляется к прибрежным скалам. Простые смертные с наслаждением курят сигары толщиной в кулак и длиной чуть ли не в человеческую руку. Курение вдвоем – прерогативаnote 158 высших сановников племени.

Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.

Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.

Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитамиnote 159.

Колдун, как главный церемониймейстерnote 160, поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди гротаnote 161, в то время как мужская половина отправилась дальше.

Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.

В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.

В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.

Этот шедеврnote 162, созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.

Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.

Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.

Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрацииnote 163 сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.

Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделениеnote 164.

Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.

Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.

Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатидыnote 165.

Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых – увы! – были одеты по-европейски. Четвертый – почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.

– Мне кажется, – вполголоса по-французски произнес один из связанных, – что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?

– Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!

– Слушаю, дядя!

– В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.

– Не говорите так, – отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.

– Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?

– Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и… о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!

– Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, – глухо зашептал Жан-Мари.

– Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычникиnote 166 принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?

– Это паталосы…

– Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?

– Да!

– Черт побери! Валяться здесь и не иметь возможности пошевельнуть ни рукой, ни ногой!.. Не иметь возможности врезать этим макакамnote 167, швырнуть в них камень… Только ждать, когда тебя поджарят и подадут с гарниром из вкусных бататов…

• Предыдущая
• 37/108
• Следующая