Не будите спящую тайгу - Буровский Андрей Михайлович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/93
• Следующая

— Для спасения Мишки надо посылать парламентеров… эвенков, мы же говорили.

— Насяльник, а путилька путет? — непосредственно вмешался Николай.

— Будет, Коля, будет… Одна — прямо сейчас, за лыжи и за помощь. Вторая — потом, если врагам письмо отнесете.

— Я не Коля, насяльник… Я — Николай!

— Ну, будет бутылка, Николай.

— Так что, Михалыч, идти придется одному, вот что совсем нехорошо…

— Потому что лыж на одного, Павел?

— Именно…

— А мы все, получается, останемся и будем тут сидеть, пока стает снег?

— Так ведь не просто так сидеть, Михалыч. Стает снег — и начнем операции, к своему лагерю пойдем.

— Алеша, а если снег еще неделю не стает?

И опять вмешался Николай:

— Такой снег быстро уходи…

— А стает снег — и займемся лагерем, который захватили чижиковцы.

— А кто пойдет, Михалыч?

— Я, — спокойно обронил Андрей.

Михалыч кивнул, соглашаясь. Закивали и Андронов, и Сергей. И Алексей ничего не имел против. И высказался только Павел Бродов:

— Да понимаешь, Андрюша… Думаю, идти надо мне.

Не один Андрей Лисицын, все набившиеся в зимовье выпучили глаза на Павла. Заявление, что и говорить, было уж очень нестандартное.

— А давай-ка проверим, как ты пойдешь на этих лыжах?! — нашелся, наконец, Андрей: — Я на зимних лыжах с пяти лет стоял!

— А нас и этому учили, парень. Не с пяти лет, конечно… Но давай мне лыжи, пробегу.

И правда, Павел лихо побежал, сделал на лыжах круг.

— Что, съели?! А идти надо мне, у меня документ есть, что я из угрозыска. Мне телефон точно дадут.

28 — 31 мая 1998 года

Не только Чижиков и Простатитов не получили своевременных известий. Точно так же молчал и сотовый телефон Ямиками Тоекуды. Неудивительно, ведь сотовый телефон Михалыча так и остался висеть на лиственнице где-то между устьями речек Коттуях и Исвиркет. А вернуться за ним и поискать Михалыч при всем желании не мог, потому что в то самое время, когда надо было выходить на связь, Михалыч как раз брел, сцепив зубы, под хлопьями падающего снега и сам очень походил на снеговика.

В этот вечер Ямиками Тоекуда тоже долго гулял, но только по набережной Кары. Мобильный телефон молчал. Ямиками Тоекуда был спокоен и тих, как всегда, разве что слегка задумчив. Наблюдательный человек мог бы и заметить, что задумчивость японца как-то связана с его мобильником. Потому что он не раз обращал к мобильнику задумчивый, вопрошающий взгляд. И, даже ложась спать, положил мобильник совсем близко, в полуметре от головы. Но мобильный телефон молчал.

А назавтра Ямиками Тоекуда опять отправился гулять, заходя то в один «комок», то в другой. Из «комков» он выходил с цветастой сумкой, и сумка становилась все объемнее.

Где-то часов в двенадцать дня Ямиками Тоекуда вошел в один «комок», но никто не видел, чтобы он оттуда вышел… С четверть часа наблюдатели благодушествовали, уверенные сверх меры, что вполне контролируют ситуацию. Через полчаса возникла необходимость обревизовать внутреннее пространство «комка». Продавец скучал в углу, читал «Войну и мир», искоса наблюдал за вошедшими. А больше в «комке» не было, уж извиняйте, никого… Еще через пять минут пришлось спросить у продавца:

— Где же японец?

— Какой еще японец?!

— К вам сюда заходил японец!

— Ну, заходил… и ушел давным-давно.

— Как ушел?!

— Ну как? Нормально… Ногами ушел.

Уже не заботясь о сохранении инкогнито и конспирации, оттеснили продавца, вломились в подсобку. И там тоже не было никого и ничего. Не только что японца, но не было даже малейшего признака, который бы указывал бы на японца.

Ямиками Тоекуда не пытался сбежать, не совершал никаких подозрительных действий. Когда ему стало нужно, он просто взял и ушел. И это было самое унизительное для всех, кто его упустил.

А пока во множестве кабинетов по этому поводу гоношились, шестерили, шныряли, снимали ответственность, возлагали ответственность, а также спускали полкана, собирали ибун-траву, громыхали громами, вламывали, мылили шеи, наказывали кого не надо, Ямиками Тоекуда был уже далеко и не имел никакого отношения к творящемуся безобразию.

Ямиками попросту вошел в нужный ему «комок», сказал несколько слов хозяину и спустя три минуты кто-то привез товар на такой специальной машинке: два сиденья спереди, закрытый кузов открывается сзади. Машинка так и подъехала, чтобы можно было легче выгружать товар. Какое-то время Ямиками трясся в темноте и духоте, но во дворе-колодце, где смотреть на него было некому, пересел в совсем другую машину, уже просто на заднее сиденье. А еще через несколько минут он уже поднимался по загаженной кошками лестнице, обгоняя почтительно сопящих охранников. Как раз в это время топтуны в первый раз полезли в «комок».

Еще через несколько минут в комнату вошел-вбежал Фрол. Как раз в это время «комок» начали вовсю шерстить.

— Моя группа пропала, — просто сказал Ямиками после обычных приветствий. — Я прошу вас начать операцию Ч. Если окажется, что я побеспокоил вас напрасно, мы оплатим вам любые хлопоты.

— Как я понимаю, вас тоже начали беспокоить?

— И даже сильно. Хорошо, что меня не будет в городе.

— Конечно, мы отправим вас на базу.

— Надеюсь, вы готовы начать операцию немедленно?

— Да, я сейчас распоряжусь.

— Тогда зачем же беспокоиться? Я просто исчезаю вместе с группой.

— Вы?! Простите, ваши люди хорошо разбираются в мамонтах? А внешность посланных мной людей они знают? А если… Там же Север, господин Тоекуда… Там Север. Там сейчас мороз, ураганные ветры, огромные расстояния. Не обижайтесь, но нужна подготовка.

По лицу тихого господина Тоекуды разлилась голубиная кротость:

— А соо дэс нее… Господин Фрол, сколько из ваших людей в группе имеют звание международного мастера спорта по спортивной ходьбе? И мастера спорта по пулевой стрельбе?

— Гм… А у вас, я так понимаю, такие звания есть?

— Есть, господин Фрол, есть, — часто, мелко кланялся Тоекуда. — Должен с сожалением сообщить, что и на такое ничтожество, как я, находятся такие важные, такие солидные награды. В последние годы вообще уровень требований везде значительно упал, что поделаешь. Так что я охотно уступлю место всем, кто представит лучшее, чем эти ничтожные результаты, совершенно недостойные настоящего мужчины…

Уже в середине сей речи Фрол откровенно ухмылялся.

— Вот что интересно, господин Тоекуда: так это умеете ли вы проигрывать?!

— В каком смысле — проигрывать?

— Ну-у… Скажем, не получить того, на что рассчитываешь? Или не достигнуть того, что вам хочется?

— Мне это совсем не интересно! — решительно отрезал Тоекуда. — Я не буду этим заниматься!

— Но вы все равно не можете лететь на Север… у вас же совсем нет снаряжения.

— Как это нет? А что я покупал все это утро?! — изумился Ямиками Тоекуда, поднимая огромную сумку, распухшую, как аэростат.

— Вы невероятно упрямы, господин Ямиками… Вы просто настоящая пиявка!

— Почему пиявка?! — очень удивился Тоекуда. — Тогда уж настоящий карп…

— Карп? Ну это же… Его же того, с картошкой? — до предела изумился Фрол.

— Можно и с картошкой, — непреклонно возгласил Тоекуда. — Но, по-моему, лучше с бататом. Но я карп не потому, что очень вкусный. В карпе главное — он очень упорен. Весной карпы идут на нерест, преодолевая течение. Течение сильное, потому что речки горные. А карпы поднимаются и поднимаются… В Японии карп — это символ упрямства. Того самого упрямства, за которое вы меня сейчас похвалили. Очень сильная, мужественная рыба, с прекрасными, очень мужскими чертами характера.

Фрол безнадежно махнул рукой:

— Давайте лучше я отдам приказание, подниму группу, а потом мы с вами пообедаем.

Обедал Ямиками с аппетитом, так что Фрол смотрел на него с завистью. Сам-то Фрол последнее время только терял аппетит, и не без самых разных оснований. Самому Фролу ехать в аэропорт было совсем не обязательно, по-английски разумели двое его мальчиков, Миша Шнобельман и Вася Иванов. Они тоже были на обеде, и в его процессе Ямиками изо всех сил старался познакомиться с молодыми людьми. Увы! Они оба еле отвечали на вопросы, потели и краснели, едва прикасаясь к еде из-за невероятного почтения к шефу.

• Предыдущая
• 47/93
• Следующая