Не будите спящую тайгу - Буровский Андрей Михайлович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/93
• Следующая

А это — бяка-закаляка кусачая!

Что ж ты бросила тетрадь,

Перестала рисовать?

— А я ее «боюсь». Вы про это?

— Ну да, первобытный человек часто вел себя, как современный ребенок. Но хотя бы раза три он тигрольва нарисовал. Это очень мало, Паша! В пещерах тысячи рисунков, бывает и десятки тысяч. И все вкусные, мясные звери: быки, лошади, олени, мамонты. Из них изображений тигрольва — крупица. Но и этого хватает, чтобы знать — полосатый он был, полосатый.

— А в наше время его быть не может?

— Здесь — не может. А ближайший его потомок и есть, наверно, уссурийский тигр. Там у такого крупного хищного зверя кормовая база была. А тут, конечно же, нет.

— Как и у мамонта.

— Как и у мамонта. В общем, — безнадежно махнул рукой Андронов, — пустая все это затея. Не может в наше время быть здесь никакого мамонта.

— Зато места посмотрим! Отдохнем! — Теплов умел радоваться малому.

— А у меня вот какая мысль. — Андрей Лисицын оставался практиком. — Может, нам делать маршруты по рекам? Хоть какая-то привязка. А то — пойди туда, не знаю куда, принеси то…

— Но хоть знаем что! — перебил его Теплов. — Все идут и ищут мамонта!

— И его тропинки, следы, шерсть! — почему-то радовался Бродов.

Впрочем, более-менее понятно, почему. Потому что предстояло провести неделю в экспедиции, а не в городе, и ловить мамонтов, а не уголовный элемент.

— Так что будем делать, ребята? Надо ставить лагерь да начинать маршруты. Я почему предлагаю сходить к эвенкам? Они могут что-то знать…

— Про мамонтов! — радовался Теплов. Но этому смеялись уже меньше.

— К тому же до эвенков совсем близко, часа три ходу, — гнул свою линию Михалыч. — Пока вы ставите лагерь, мы с Женей успели бы сбегать. Вернемся и засядем в лагере. А две группы могут выйти по маршрутам одновременно. Одна поднимется по этой речке… по Коттуяху. Другая пойдет на север, до Исвиркета, и потом по нему.

— А сейчас вы, шеф, от нас отрываетесь?

— Если нет возражений, то да.

— Возражений-то нет, все логично. А на сколько вы идете, вот вопрос?

— Сейчас двенадцать часов дня. Думаю, к восьми вечера мы вернемся. За это время можно и лагерь поставить, и сделать пару маршрутов поближе.

— Например, к тем во-он холмам! Мы ведь потом в ту сторону не пойдем. Потом мы на север, на запад, а на юго-запад вроде ходить и не надо.

— И верно, сходите посмотрите. Состав отряда?

— Давайте я!

— Игорь, а может, пока меня нет, ты и побудешь за начальника?

— Побуду, почему нет…

— Тогда смотри: наверное, эту палатку…

Тут начался разговор уже несравненно менее увлекательный, почти полностью сводимый к тому, что куда ставить, кто варит ужин и обед и кто сползает на сопки и посмотрит, что тут вообще за местность.

А через полчаса Михалыч с Женей шли вдоль берега Песпея. Идти было нетрудно. Под пятью-шестью сантиметрами мха начинался сплошной лед. Местами, особенно в низинках, лед выходил на поверхность, и как раз там нога скользила. Но чаще всего сапог уходил на сантиметр или на два в мягкую почву, иногда выбрасывал какие-то легкомысленные фонтанчики, словно вода разбегалась в разные стороны. Дали были ясные, прекрасно видно на десятки километров. На западе и на юге горизонт закрывали горы, вернее — сперва холмики, не больше, а уже над холмами торчала иззубренная сине-сиреневая линия настоящего угрюмого хребта.

Над озером взгляд свободно пронизывал три десятка верст, упираясь уже в сопки на той стороне. Видны были и сами сопки, с их нежной, салатной опушкой лиственниц, с рыжими и бурыми откосами. Видны были и облака, переваливавшие через сопки, выкатывающиеся к озеру. Вот на юг перспектива не просматривалась: как ни редко стояли лиственницы, на расстоянии они закрывали горизонт не хуже любой лесной чащи.

Говорили о мамонтах и вообще о перспективе найти неизвестных науке животных, о жизни вообще, в том числе и о перспективе Жени поступить в МГУ. С одной стороны «за» были несомненные способности. А с другой стороны, «против», — патологическая лень.

На третьем часу ходьбы стали попадаться тропинки. Кто-то много раз ходил по одному месту, выбивая ягель. Сначала тропки были маленькие, узкие, потом все основательней и шире. Папа и сын всякий раз выбирали те, которые пошире, иногда спорили.

Солнце сделало вид, что собирается садиться. В стороне, метрах в стах, показалось оленье стадо. Двадцать-тридцать животных мирно паслись, не обращая на людей внимания. У эвенков олени ручные: эвенки живут в тайге, где еще надо найти пастбища, и разводят небольшие стада, не для еды, а чтобы ездить верхом, возить грузы. Эвенки ухитряются даже охотиться верхом на оленях.

Вот у ненцев оленей много, они оленей и едят, и доят. По открытым просторам тундры бродят тысячные стада, и животные из таких стад знают человека плохо, боятся его. Так же и лошади в тысячных табунах у монголов, и коровы, и буйволы на колоссальных австралийских фермах — эти домашние животные ведут себя, как дикие.

Над лиственницами колыхался дымок, уже совсем близко.

— Ну, здравствуй! — вдруг произнес кто-то сбоку.

Под лиственницей, самое большее метрах в двадцати, притулился старичок. Что старичок, видно было по волосам, белым и длинным, ниспадавшим на плечи. А в остальном ни поза, ни походка, ни жесты мужичка считать его старцем не позволяли, ну никак. Мужичок пристроился под лиственницей, присел на корточки и раскуривал огромную трубку. Лицо его с шумом сокращалось, как мехи, пока не повалил из чашечки дым.

— Геологи? Знакомиться будем! Улукан зовут! Можно Николай! — сказал старичок, постукивая себя по груди, вдруг гости не поймут, кого здесь зовут Николаем. Быстро поднялся он из своей позы — страшно неудобной с точки зрения европейца.

— Не геологи. Геоморфологи. Что ищем — расскажем. Михалыч зовут, Женя зовут.

Старичок покивал умным словам, пригласительно махнул рукой:

— Пошли в дом, чай будем пить.

Три чума и палатка стояли буквально в полукилометре от пастбища: это и был весь поселок, тот дом, в который звал старик. И жили здесь две семьи, связанные родством. Улукан Лелеко был здесь самый старый, а значит — самый главный. Остальные были его родственники: сын с женой, младший брат с женой, внуки — старшие и младшие, числом до пяти, от пятнадцати до трех лет.

— Так одни и живете? Не скучно?

— Скучать нельзя. Надо олешек пасти, надо все думать, как жить.

Далеко по реке Котуй, вытекающей из озера Пессей, лежит поселок, или там фактория, Катмит. До него добираться пять дней. По другую сторону, во-он там, по реке Кемале, — Бриндакит. Тоже фактория, и люди. Это — ближайшие люди, всего в трех днях пути от эвенков.

Потому и ценен любой человек на берегах этого озера. Потому и сажают сразу гостя за стол, все собираются с ним говорить. Новый человек — это всегда интересно. Нового человека, может быть, не увидишь несколько недель, а то и месяцев.

— Мы земляную мышь ищем. Тут есть земляные мыши? Я думаю, на северном берегу они должны быть.

Если Михалыч хотел произвести впечатление своей осведомленностью, ему это не удалось. Николай тихо попыхивал трубочкой. Знает человек, где бывают земляные мыши? Ну и знает. Откуда знает? А кому какое дело, откуда?

— Тут прошлый лето такой работал: плешивый мужик, нехороший. Глупый очень мужик, не понимал ничего. Чижиком его зовут. Он тоже земляную мышь искал.

— Ты ему показал? А нам покажешь, Николай?

— Путилька путет?

— Будет и бутылка, и вторая.

— Тот Чижик тоже опещал, потом не дал. Мы на него обиделись. Нет путилька — не опещай.

— Я тебе сегодня дам бутылку. Приедешь к нам в лагерь, и я дам. Только ты скажи, где земляная мышь. Мы и сами найдем, но тогда мы ходить будем много. А вы покажете, мы больше успеем сделать.

— Копать земляных мышей будете? Чижик тоже обещал копать, а потом копать не стал. Наоборот, земля забросал.

• Предыдущая
• 19/93
• Следующая