Темногорск - Алферова Марианна Владимировна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/70
• Следующая

Она обернулась.

Подле лотка стояла старуха в белом, как у Тины, платке. Годы только-только начали гнуть старухину спину, хотя волосы были уже белы, как снег. Один старухин глаз смотрел мертво, второй же был прозрачен, ехиден, лукав. Тина сразу ее узнала: Марья Севастьяновна Воробьева, Романа мать. Виделись они однажды в Пустосвятово и даже побеседовали почти любезно. Марья Севастьяновна Тине кивнула, давая понять, что признала. Однако не улыбнулась при этом. Впрочем, одна колдунья другой редко улыбается.

– Возьми! – сказала Марья Севастьяновна отрывисто и протянула Тине старенький чемоданчик.

Тина взяла.

– Что там? – спросила с опаской.

Одна ведьма другой может змею подарить или одежду отравленную.

– Дома увидишь! – сухо ответила Воробьева.

Тина глянула ей в глаза и увидела, что в светлом прозрачном глазу старухи отражается прежняя Тина, наивная глупая девчонка, а в другом, мертвом, – уверенная в себе красавица-колдунья.

Этой новой себя Тина боялась.

Вернувшись с прогулки, девушка заперлась в своей комнате.

Поставила на стол дареный чемоданчик с металлическими уголками. Провела ладонями по верхней крышке, как учил Роман – проверила, нет ли на подарке порчи. Порчи не было. Было по три металлических гвоздика в каждом уголке, и каждый заговорен на удачу. Чемоданчик был заперт на ключик. Впрочем, ключ тут же к ручке на веревочке был привязан. А подле него – еще один. Похоже, от какой-то двери.

От двери? В дом?

Тина подняла крышку. Внутри, в пожелтевшей вате лежала белая тарелка. Очень похожая на те, что были у Романа и в которых он видел истину. Прозревал сквозь расстояние и время. По размерам тарелка была точно такая же, как у водного колдуна. И фарфор кузнецовский. Только у этой по краю шла причудливая роспись. То ли буковки мелкие, то ли просто узор замысловатый. Тина попыталась роспись в лупу рассмотреть, но глаза тут же застлали слезы.

Несколько минут Тина сидела, раздумывая. Потом медленно поднялась, вышла во двор, принесла из колодца воды и налила в тарелку до краев. Прежде чем коснуться водного зеркала долго смотрела на голубоватое дно тарелки. Наконец решилась и опустила ладонь. Пальцы тут же занемели, ладонь стало остро покалывать в одном месте.

Тина отдернула руку. Да так и замерла. Смотрела, не могла оторвать глаз. Потом наклонилась, приникла к краю тарелки и выпила студеную влагу, от которой ныли зубы, всю, до дна.

– Пусть так и будет, – прошептала. – Так и будет.

А тем временем у себя в комнате Эмма Эмильевна открыла только что приобретенный том «Мастера и Маргариты» и принялась читать:

«В тот же момент что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет».

Эмма Эмильевна в ужасе захлопнула книгу.

Обитать в многоквартирном доме колдуну несподручно. Во-первых, соседей все время донимают колдовские шумы, во-вторых, вечно посетители на лестнице толкутся. Так что выход один: купить отдельный дом, лучше всего деревянный, дерево оно всегда колдунам сродни; поставить забор повыше – тут и кирпич подойдет, – канавы глубокие со всех четырех сторон выкопать, и чтобы ни зимой, ни летом канавы те не пересыхали. На самом деле колдун не дом обустраивает – настоящее гнездо вьет.

Только не каждому чародею зацепиться в Темногорске удается. Зачастую иначе выходит. Приедет начинающий колдунчик, первую тысячу баксов зашибет без напряга, и уже мерещится глупому, что привалила ему в жизни удача. Только дар колдуна – ненадежный, возьмет и оскудеет внезапно. Вроде бы то же самое, а уж не то. Сила растратилась, клиенты разбежались. И сидит колдун в своем недостроенном жилище без окон и дверей, кусает губы и хиреет. Потому как жизнь без колдовской силы считай и не жизнь вообще. Продаст чародей-неудачник дом – и тикать из Темногорска. Убежит, оклемается, и вдруг дерзкая мыслишка осенит: а ведь вне Темногорска он колдун – хоть куда. Ого-го, какой колдун! Ну, немного шарлатан, так не без этого…. Не в святые чай метит. И находит свое место под солнцем вдали от Темногорска. Глянь, через полгода катается уже на “Мерседесе”, новый домик ставит в Подмосковье. Так что неудачи оставьте лентяям, да трусам, а упорный человек и упрямый всегда с удачей будет.

А его брошенный дом на берегу речки Темной гниет и рушится без пригляда. Таких покинутых гнездовищ в городе колдунов хоть отбавляй.

Но заброшенный дом на Ведьминской с проломом в бетонном заборе особенный был.

Передавали посвященные по секрету, что Роман Вернон в тот дом входил, а выходил вовсе не в Темногорске, а совсем в другом месте. Якобы из дома этого, зная нужные заклинания, можно в Беловодье попасть, в чудесный град, где все на свете желания разом исполнятся.

Только не пройти больше никому на участок и в дом не попасть – наложены на канавы с водой охранные заклинания, и на забор наложены, и на землю вокруг дома – тоже. Находились смельчаки из колдовского племени, пытались по ночам пробить запрет, проникнуть на запретный участок, но ни прыгнуть в пролом в заборе, ни по верху перелезть ни у кого не получалось. Шептали заклинания дерзкие, рисовали пентаграммы – все без толку. Походив кругами вокруг забора, возвращались не солоно хлебавши. И все их приобретение, бывало, – кашель да насморк после ночной прогулки.

Стали даже поговаривать, что нет ничего в этом доме волшебного, пока не появился призрак Чудодея…

Удрав из квартиры брата около полуночи, Юл добрался до Темногорска ранним воскресным утром.

В воскресенье должно что-то произойти – об этом провидец сказал ясно. А вот что – не уточнил. Решил построить убежище, заклинания наложить, с женой и с ребенком, да с непутевым младшим братом от беды укрыться.

А брат взял и сбежал. Ха-ха! Ну, что теперь станешь делать, провидец?

Зачем сбежал – юный колдун и сам толком сказать не мог. Гнала его в путь тревога. Не собственное предчувствие – чужой страх. Стен ему прямо сказал: тебе, брат, опасность грозит. Но не это испугало. Другое. Стен про Иру Сафронову спросил, вот что смутило душу. Значит, мелькнула девчонка в пророческом видении. А Юл точно знал: кроме курса акций и скачков курса доллара, провидит брат лишь одно – несчастья да смерти.

«Я буду рядом, а там посмотрим», – размышлял Юл, шагая от вокзала по Ведьминской.

По воскресеньям Темногорск спит до двенадцати. Спит мертвецки, непробудно, как после пьянки всеобщей, петухи молчат, собаки – и те не брешут. Кричи, зови, – никто не услышит, не отворит дверь. Все магазины закрыты, ставни на запорах, если какой киоск и работает – только водочный, чтоб похмелиться тому, кто принял накануне изрядно. А больше – ни-ни. Даже хлебный, и тот закрыт щитами. Ни одна машина не гремит мотором. Воздух чист. Спит Темногорск. Сказывают люди сведущие, что колдуны по воскресеньям сообща нагоняют на жителей сонливость, чтоб никто не мешал им отдыхать, никто не будил, не кричал, не тарахтели машины под окнами. Спит Темногорск, набирается сил для новой недели.

Пока Юл шагал по Ведьминской, ни единой души не попалось ему навстречу.

Вот и дом недостроенный, где осенью Чудодей умер.

Юл глянул сквозь пролом в заборе и… окаменел.

Бетонно-кирпичную коробку с черными глазницами мертвых окон окружал сад. Поднимались черно-фиолетовые многоствольные деревья, изгибались, сплетались, тянулись вверх, образуя волшебное кружево. Ну, надо же! Высоченные деревья почти скрыли дом. Два дня назад, когда Юл проходил по Ведьминской, он видел этот участок и запомнил хорошо – ничего там не было, кроме мертвой земли, едва-едва припорошенной внезапно выпавшим снегом. Поразительно! Сад вырос в конце апреля, поднялся к небу за день или два. Стволы деревьев блестели, будто отлитые из черного стекла. Переливались. Порой внутри них вспыхивали бледные огоньки. Юл шагнул ближе, протянул руку. Ожидал наткнуться на стену колдовского заклятия, но рука прошла беспрепятственно.

• Предыдущая
• 13/70
• Следующая