Тайна Нереиды - Алферова Марианна Владимировна - Страница 39
- Предыдущая
- 39/93
- Следующая
Спектакль закончился. Из-за пурпурной драпировки ложи выскочил Квинт и подал Элию цветы.
– Для Юлии Кумской, – сообщил Квинт.
Элий на мгновение задумался, потом покачал головой и усмехнулся:
– Хорошо, я вручу розы несравненной Юлии. А ты, Летти, не хочешь подняться на сцену? Кажется, ты мечтала об этом в течение всего спектакля?
Летиция заколебалась. Смеяться и аплодировать в императорской ложе было куда как забавно. Но выйти на сцену, чтобы встать рядом с теми, кто так ловко и порой остроумно высмеивал ее брак с Элием, казалось чересчур. Но Элий взял ее за руку и вывел из ложи.
Они шли по широкому проходу и толпящиеся у сцены зрители расступались. Цезарь и его супруга шли очень медленно. Летти заметила, что Элий делает отчаянные усилия, чтобы скрыть хромоту. И ему в самом деле удавалось ступать почти ровно. Но когда он стал подниматься на сцену, его так качнуло, что он едва не упал и изо всей силы вцепился пальцами в плечо Летиции. Актеры вновь высыпали на сцену. Актер-пролог воскликнул с показным восторгом:
– Цезарь с супругой! Какая честь!
Элий преподнес цветы Юлии Кумской.
– Ты сегодня неподражаема. Как всегда.
В ответ она одарила его улыбкой царицы и поцеловала в губы. Элий повернулся к своему двойнику:
– Спору нет, изображать хромоту куда приятнее, чем хромать на самом деле.
– Цезарь! Это правда, что у тебя на правой ноге протез? – спросила стоявшая в первом ряду зрителей Вилда.
– Кажется, им показалось мало представления Плавта с добавками боговдохновенного Силана и игры боголюбимой Юлии, – шепнула Летиция. – Они хотят, чтобы теперь их позабавил сам Цезарь.
– Почему бы и нет? – Элий быстро размотал тогу и бросил драгоценный пурпур на руки Квинта, оставшись в одной тунике. Его кальцеи с высокими голенищами напоминали котурны трагиков. Сейчас он снимет и их, обнажит свои шрамы… Зал замер, предвкушая потеху.
– Квириты! – крикнул Цезарь. – Вас не волнует умен я или глуп, честен или продажен, вас интересует одно – мои шрамы, и насколько они отвратительны. Вас интересует, было ли мне больно тогда, в Колизее! Было ли больно здесь в театре. Да, очень больно! Но в моем нынешнем обязательстве и в обязательстве прежнем начертаны одни и те же слова: «Даю себя жечь, вязать и убивать железом» [43]. И сейчас эта клятва мне пригодится больше, чем прежде. Смейтесь! Чего же вы не смеетесь?! – Говорят, Гай Гракх был прекрасным оратором. Элий тоже умел говорить зажигательно.
В зале воцарилась тишина. Юлия Кумская обняла Элия. С другой стороны к нему шагнул его двойник, и тоже обнял. Вся труппа взялась за руки. Аулеум с шумом поднялся и отгородил их от зала. В фальшивую стену прибоем ударил грохот аплодисментов.
– Ты здорово выступил! – зааплодировала Юлия Кумская. – Может, тебе по совместительству поступить в наш театр, Цезарь? Ты бы мог обеспечить неплохие сборы.
– Когда меня выгонят из наследников, я так и сделаю, – пообещал Элий. – Придержи-ка за мной местечко.
– Всегда пожалуйста. А теперь пойдем ко мне в уборную, – предложила Юлия. – Тебе надо привести себя в порядок.
Почти вся труппа набилась в небольшую комнатку Юлии. Было жарко и душно. Разливали по бокалам неразбавленное вино и пили стоя.
– Я сама уложу ему тогу! – объявила Юлия Кумская. – Все знают, что в Риме никто лучше меня не укладывает тогу. Учись, Летиция, – повернулась Юлия к юной супруге Цезаря. – Если хочешь знать, как надо уложить складки, чтобы они держались несколько часов, а ткань не повисала хомутом через пятнадцать минут.
Летиция кисло улыбнулась в ответ – она все еще злилась на Юлию за ее выходку на пиру Сервилии. И актриса прекрасно поняла ее улыбку. Она бесцеремонно ухватила Летицию за локоть и прошептала на это раз так, чтобы слышала только Летти:
– Если ты все еще дуешься на меня, глупышка, то зря. Моя грубая выходка дала тебе повод удрать из триклиния. Неужели ты этого не поняла?
Летти растерянно заморгала. В самом деле, какая же она дура! Юлия отстранилась и ободряюще улыбнулась Летиции.
– Ничего, в твои годы я была еще глупее. Вот Элий меня любит, и ты люби, Летиция, потому что мне постоянно требуется чья-то любовь. Я без этого просто не могу жить.
– Ты смеялся со всеми, Цезарь? – спросил старый актер, игравший Лисидама. И только теперь Элий узнал в нем Марка Габиния.
– Марк! – выдохнул Элий и стиснул локоть знаменитого актера. – Как ты?
– Решил, что лелеять горе – самое глупое занятие на свете. В кино сниматься не могу, что-то мешает. Но на сцену вышел. У меня остался кусочек жизни, надо его прожить.
– Дядя Марк! – воскликнула Летиция. – Уж от тебя-то этого я никак не ожидала! Зачем ты нас так осмеял?!
– Глупая девочка, ты ничего не понимаешь, – покачал головой Марк Габиний. – Если над чем-то можно посмеяться, то это просто здорово. Горе, над которым нельзя смеяться, вот что ужасно.
И опять она смутилась. Почему она все время ошибается? Потому что молода? Или потому что глупа?
– Право, да тут нет обиды! – весело воскликнул Элий, притянул к себе Летицию и поцеловал в губы, быть может чуточку театрально, ибо в сенате Элий был сенатором, гладиатором на арене, а в театре – комедиантом. Совсем чуть-чуть. Он не надевал маску, но пользовался гримом. Рим обожает подобные проделки. – В жизни все было так же, как в пьесе. Страсть, деньги, интриги. Последовательность не важна. Меняем их местами, правда становится ложью, ложь – игрой воображения, обман – удачей, все вместе – искусством.
В маленькой тесной уборной актеры ему дружно аплодировали. Его двойник, который то и дело начинал хромать под дружный хохот артистов, полез обниматься с Элием. Двойник был пьян. Неведомо откуда опять появился Квинт, принес коробки с пирожными, и очень ловко извлек Летицию и Элия из дружеских и пьяных объятий лицедеев.
Когда они вышли из театра, уже начинало светать. Ясно было, что Элию спать не придется.
Глава XV
Новые игры Элия
«Скандал в театре Помпея закончился своеобразным триумфом Цезаря. Он удивил всех – и зрителей, и актеров».
Элий принял горячую ванну и выпил чашку черного кофе. Ему не хотелось спать. Ночь, проведенная в театре, подействовала на него возбуждающе. Хотелось еще немного побыть актером. Он направился в таблин в халате из махрового хлопка, босиком, не хромая на самом деле, а изображая, что хромает. Он кланялся бюстам и статуям и посмертным маскам, он дурачился, как мальчишка. Ему было весело. Через четыре часа он будет принимать клиентов, выслушивать просьбы, выписывать чеки. Может, он тоже начнет ломаться и цитировать Плавта? Или этого бездарного Силана, который тужился сделать пьесу смешнее?
Пурпурная туника и пурпурная тога Цезаря лежали на стуле в таблине. Элий скинул домашний балахон и облачился в пурпур. Драгоценный пурпур, властолюбивый пурпур, обожествляющий пурпур. Неужели Элий станет когда-нибудь императором? При этой мысли сердце заколотилось сильнее. Но совсем чуть-чуть. Это может быть. Но желает ли этого Элий? Нет, не быть ему повелителем Империи. Он был неплохим сенатором. Даже не так: он был хорошим сенатором. А вот императором был бы плохим. Он должен сам себе в этом признаться. И не сожалеть. Он и не сожалеет. Что такое пурпур в конце концов? «…пурпур – шерсть овцы, окрашенная кровью»… [45]
На стене таблина между двумя нишами висела новая картина аквилейского художника Тициана – подарок Летиции на свадьбу. Небольшой холст в массивной золотой раме. Прекрасная рыжеволосая женщина раскинулась на кровати, подогнув колени. Ее томная поза, и согнутая в локте рука и улыбка на губах – все было выразительно. Женщина ждала соития. Необычного, но от этого не менее сладостного. Она ждала самого царя богов. И он явился. Золотые монеты падали с неба. И глупая служанка ловила монеты в передник. Монеты, которые в следующее мгновение превратятся в капли спермы. Слишком чувственная для таблина картина. Куда правильнее было повесить ее в спальне. Но Летти хотела, чтобы картина украшала таблин, и Элий не стал перечить молодой жене.
43
Старинная клятва гладиаторов. Элий перефразирует слова Сенеки. См. Сенека. «Нравственные письма к Луцилию». Письмо XXXVII.
44
23 октября.
45
Марк Аврелий. «Размышления». 6.13.
- Предыдущая
- 39/93
- Следующая