Сыщик - Алферова Марианна Владимировна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/75
• Следующая

– А бабушка? То есть мать отца…

– По происхождению – из патрицианского рода. По положению – плебейка. Она была из рода Эмилиев. Они все виноделы.

– Почему бы патрициям не жениться на плебейках по крови? Какая разница?

– Родня невесты – вот в чем проблема. Плебеев в наш круг пускают с трудом. Впрочем, формальных препятствий для таких союзов нет. Но знаешь, кто яростнее всего восстает против неравных браков? – спросила Лери и сама ответила: – Женщины из патрицианских родов, лишенные ноши патрициев.

– А если плебей женится на дочери патриция, что тогда?

Она поняла, почему он задал этот вопрос, но не подала виду. Разве что румянец сделался ярче.

– В этом случае они подают в сенат прошение о том, чтобы плебейский род перевели в патрицианский. Если разрешение получено, их дети, рожденные на Лации, наследуют память лишь по материнской линии. Но в дальнейшем сами они уже будут передавать свою генетическую память. То есть сын патрицианки и плебея будет помнить все тайны рода матери и к тому же передаст свою собственную память своим детям. Такое разрешение очень трудно получить. Если откажут, дети такой пары должны появиться на свет вне Лация. Обычно их вообще стараются держать всю жизнь в колониях.

Марку чудилось, что Лери рассказывает ему про обычаи лацийской знати с некоторой долей злорадства.

– Получается, что плебеям жить куда легче патрициев.

– У плебеев немало преимуществ, и, прежде всего, их мозг не отягчен избытком стереотипов. Мы помним, они же выдумывают новое, – отвечала Лери с кратким смешком. – Идем. – Она поднялась. – Нас ждут шесть перемен блюд и шутки Друза.

– Ты же его любишь, – заметил Марк. – Тогда зачем насмешничаешь?

– Я стараюсь скрыть, что он мне нравится.

– У тебя не получается.

– Может быть. Но дед делает вид, что верит. Это наша маленькая игра. Я делаю вид, что равнодушна к Друзу, а дед не предпринимает попыток выдать меня замуж за другого.

– Дед против этого брака?

Лери сделала неопределенный жест:

– Не знаю. Иногда мне кажется, что против… А иногда, что согласен. У меня такое впечатление, что он ждет чего-то. Может быть, твоего усыновления? Тогда и моя судьба решится.

Марк распахнул дверь в свою спальню и увидел что на кровати кто-то сидит. Светильник горел на террасе прямо напротив окна. В его желтоватом свете без труда можно было различить обнаженное женское тело. В первый миг Марку показалось, что это Лери. Ее коротко остриженные волосы, ее длинная шея и узкие плечи. Потом понял, что ошибся. Девушка была ниже ростом. И куда более хрупкая. А вот груди куда тяжелее.

– Я Мета, – услышал он хриплый голос, совсем не похожий на голос Лери. – По-моему, ты не прочь предаться Венериным удовольствиям.

– Ты – рабыня?

– Нет. Я служанка.

– Рабыня. Ты – рабыня. Иначе ты бы не пришла.

Марк уселся рядом с ней на кровать. Так Эбби приходила по зову барона Фейра на Колеснице. Забудь Колесницу! Не могу! Когда Эбби возвращалась от хозяина, Жерар подкарауливал ее у выхода из дома и затаскивал к себе. Эбби жаловалась хозяину, а тот хохотал, находя такую очередность забавной. Однажды Эбби, прежде чем идти к хозяину, пригласила Марка в спаленку…

Мета ласкала его весьма искусно.

Он помнил, как его отец ласкал на этом ложе другую женщину. Тоже юную, стройную, темноволосую. О боги! Он же вспоминает, как отец обнимал на этой кровати его мать. Марк сейчас покрывает поцелуями тело Меты, как его отец целовал его мать. Он помнил все… До мгновения собственного зачатия.

Марк отстранился.

– Что с тобой? – шепнула Мета обиженно. – Куда же ты…

– А дети… У нас с тобой не может их быть?

– Вот дурачок! У меня прививка от беременности. Ни один патриций не возьмет служанку в дом без такой прививки. Ну, иди же сюда…

Она привлекла его к себе. Дальше действие пошло уже по оригинальному сценарию.

Утром Марка разбудила Лери.

– К тебе можно? – раздался звонкий голосок сестрицы. – Долго же ты спишь, наследничек!

Юноша поднял голову. Сестричка стояла в дверях в том легком белом платьице, в котором он увидел ее впервые.

– У меня для тебя новость, братец! – Она хитро прищурилась.

– Какая?

– Угадай.

– Решение сената? – Марк почувствовал, как холодеет спина. Неужели отказали? Нет, не может быть. Но почему тогда Лери так ехидно улыбается?

Старому Валерию Корвину очень не понравилась атмосфера, царящая в здании сената. В этом храме власти каждому вопросу соответствует определенное настроение. Когда речь идет о внешней политике или о бюджете Лация, атмосфера всегда сугубо деловая, никто не позволяет себе не то что пошутить – заговорить о чем-то постороннем. Другое дело, если обсуждают очередной нелепый запрос Колесницы или бредовые ноты Неронии, – тут шутки уместны, они сыплются, как из рога козы Амальтеи.

А вот когда обсуждаются постановления комиссии по патрицианским родам, тогда отцы-сенаторы принимают таинственный вид. В разговорах перед началом заседания полно недомолвок, и во время обсуждения уместен лишь патетический тон.

Этим утром ставился на обсуждение и голосование проект комиссии Фабия. То есть решалась судьба юного Марка. Но где торжественное настроение, где значительность на лицах? Первое, что услышал сенатор Корвин, войдя в сумрачное здание курии, была неприличная шутка Марция, которую тот рассказывал сенатору Корнелию Лентулу:

– Тогда матрона сказала: на моей дочери женится любой патриций. Потому что все мои познания в искусстве любви она унаследует вместе с генетической памятью.

Сенатор Корнелий Лентул нарочито громко захохотал. Он всем видом старался показать, что вопрос о признании внука сенатора Корвина совершенно его не интересует.

Трибун Флакк, вызванный в сенат как свидетель, явился не в военной форме, а в белой тоге гражданина. Прервав разговор со своим дядей-сенатором, Флакк спешно направился к Корвину.

– Все будет зависеть от позиции Фабиев, – шепнул трибун. – Во всяком случае, вердикт комиссии положительный. Но речь идет о признании патрицием бывшего раба. Такого еще не бывало! Корнелии будут доказывать, что усыновление юного Марка недопустимо. Их главный аргумент: нельзя создавать прецедент. Горации, как всегда, нейтральны. Тебя поддержат мой дядя, Манлий Торкват, и все Эмилии.

Валерий кивнул, давая понять, что ему ясна позиция Корнелиев и причина колебания Фабиев, и прошел на свое место. Когда-то в сенате Валериям принадлежало двенадцать мест. Но почти все ветви рода с тех пор угасли. Остались лишь Валерий Флакк и Валерий Корвин. Пока.

– Пожалуй, даже неплохо, что бывший раб вскоре займет твое место в сенате, – сказал сенатор Корнелий Лентул, останавливаясь подле Валерия. – Ему только скажешь: «Молчать», он тут же захлопнет пасть.

– Он выдержал все пытки, которые придумал для него наварх, твой брат, – отвечал Корвин, с ненавистью глядя на дородное смуглое лицо своего извечного врага. – В тебе нет даже сотой доли его доблести.

– О да, раб привык к тому, что его бьют.

Корнелий спешно отошел, чтобы старый сенатор не успел ему ответить.

«Фабии на моей стороне, – удовлетворенно подумал Корвин. – Иначе бы этот мерзавец не стал устраивать дурацкую демонстрацию. А так он заранее знает, что проиграл».

Тут он увидел, что сенатор Фабий шествует к нему. Неспешно, с достоинством, как положено патрицию. Он уселся на скамью подле Корвина, расправил складки тоги на груди, приветствовал сенатора Торквата, который в этот миг вошел в зал заседаний, и затем, придвинувшись к сенатору Валерию, проговорил шепотом, но очень отчетливо:

– Я готов поддержать признание твоего внука, Марк. Но взамен ты должен отдать свою внучку за моего сына. Я слышал, ее не лишили ноши патрициев. Так ведь? Очень хорошо. Именно такая невеста подойдет моему сыну.

• Предыдущая
• 36/75
• Следующая