На днях землетрясение в Лигоне - Булычев Кир - Страница 33

• Предыдущая
• 33/41
• Следующая

Он сказал это так, словно в Танги раз в месяц бывало землетрясение и по этому поводу устраивались подобные развлечения.

– Кто вам сказал, что будет землетрясение?

– Но это везде написано. Уже вывозят из города людей.

– Людей, – повторил я. – Людей. При чем здесь моя фабрика? Пускай все люди спешат домой, чтобы позаботиться о своих близких.

Я в самом деле был возмущен небрежением к нуждам тружеников. Сделав над собой усилие, я закончил спокойным голосом:

– Благодарю всех, кто не пожалел времени, чтобы помочь своему хозяину, и я не забуду ваших стараний. Можете идти по домам.

Никто не двинулся с места.

– В чем дело? – спросил я управляющего.

Из толпы выдвинулся человек в набедренной повязке. В руке у него был разводной ключ.

– Не беспокойтесь, хозяин, – сказал он. – Тем, кто спасает оборудование, с самого утра будут поданы грузовики. Детишек уже отправили, а добра у нас не много.

– Нам обещали дома построить! – крикнул кто-то из толпы. – Новые дома!

– Сам майор сказал!

– Вас обманули, – сказал я так, чтобы все слышали. – Все это обман, чтобы нас разорить и погубить. Военные хотят поселить сюда людей из Лигона. У них тесно, они хотят захватить наши горы.

– А ты сам, хозяин, разве не из Лигона? – крикнул кто-то, и в толпе захихикали. Но я не сдавался.

– Вас выселят из Танги, а обратно не пустят. Вот и передохнете с голоду.

– А зачем тогда фабрику разбирать? – спросил управляющий.

– Вы его не слушайте, – сказал, обернувшись к остальным, человек с разводным ключом. – Мы его не знаем. А если послушаемся, то завтра тряханет – и нет фабрики. И все мы без работы.

– Я ваш хозяин, это моя собственность. Я призываю разойтись. Тех, кто не подчинится, увольняю.

Толпа растерянно молчала. Чаша весов колебалась. Но опять вмешался мой основной оппонент:

– Хозяин боится, что его фабрику национализируют. Мне так в комендатуре говорили, когда там профсоюзы собирались.

– Профсоюзы запрещены! – крикнул я.

– Им лучше, чтобы все погибло – только бы не досталось правительству. А нам что на хозяина работать, что на правительство – пусть платят. Правительство, может, будет больше платить.

Толпа зашумела одобрительно, и я понял, что мое дело проиграно. За этим скрывалась коварная рука майора Тильви.

– Господин хозяин, – шептал мне на ухо управляющий. – Лучше уйдите отсюда. Люди злые, они могут вас обидеть. Они боятся остаться без работы и вам не верят. Уйдите.

К сожалению, решение, к которому пришли эти люди, оказалось совершенно неприемлемым для меня. Какая-то горячая голова предложила послать одного из них в комендатуру, узнать, как там дела, заглянуть по домам. А меня, пока суть да дело, запереть на складе.

Я сопротивлялся, как тигр. Но эти темные, озлобленные люди, столь далекие от понятий законности и порядка, сволокли меня к темному складу, и я услышал, как звякнул засов. Я почувствовал себя погребенным заживо. Меня не успокоил даже шепот управляющего, который вскоре подошел к окошку и сказал мне:

– Я вас, господин хозяин, как станет потемнее, выпущу.

Он не понимал, что мне не к кому бежать, некого молить о помощи. Снаружи слышались голоса, крики, и я на всякий случай удалился в дальний угол склада и спрятался там, ибо опасался, что, вернувшись, посланец принесет приказ перевести меня в тюрьму. Я слышал, как он вернулся и как переговаривались рабочие. Потом они вновь принялись за разрушение фабрики, забыв обо мне.

Когда управляющий, не нарушив своего слова, открыл засов и выпустил меня, было уже за полночь... Последние рабочие возились у разобранного цеха, закрывая станки дерюгой. Управляющий вывел меня задами на пустырь и несколько раз повторил шепотом:

– Простите, хозяин, что так вышло... простите, хозяин...

Вечером я побывал в доме у русских и говорил с советником Вспольным. Военный фельдшер так обработал его йодом и зеленкой, что он стал похож на воина урао, вышедшего на тропу войны.

Господин Вспольный был мною разочарован. Его близорукие светлые глаза сердито блестели на красном, обожженном горным солнцем, небритом лице. Профессор Котрикадзе не участвовал в разговоре. Он сидел за столом и быстро просматривал ленты, привезенные Вспольным с Линили. Ли остался на озере.

Господин Вспольный, наверное, думал, что, узнав о роли князя Урао и поведении капитана Боро, я тут же прикажу объявить всеобщую мобилизацию и отправлюсь восстанавливать справедливость и спасать невинных. Он ошибся, и это его огорчило.

К сожалению, я ничего не мог поделать. Участники неудачной экспедиции на Линили уже разошлись по домам и, полагаю, сейчас готовились к отъезду или спали. Все мои солдаты были заняты – или здесь, или в Моши. Им тоже следует выспаться перед завтрашним днем. Я бы сам с радостью прилег на час, но в комендатуре меня ждали.

Да и как объяснить русскому, что я только час назад, и то случайно, обнаружил у себя в кармане последнюю записку капитана Васунчока, в которой он сообщал мне о предательстве Боро? Если бы я прочел ее вовремя, Лами была бы в безопасности, а груз опиума – в наших руках. Как объяснить Вспольному, что Боро не явился ко мне с докладом, что его нет дома, что его нет в городе?

Не могу я бежать сейчас в дом князя Урао. Он готов к моему визиту. Я не могу устраивать осаду и штурм резиденции председателя Совета горных правителей и поднимать на восстание горные племена за несколько часов до землетрясения... Я поблагодарил господина Вспольного за рассказ и высоко отозвался о его решительном поведении, повлекшем материальные жертвы с его стороны.

Вспольный возмущенно фыркнул. Я спросил профессора:

– Ничего нового?

– Прогноз остается в силе. Постарайтесь все закончить к шестнадцати часам.

– Постараемся, – сказал я. – Спокойной ночи.

Я ушел. Я себя паршиво чувствовал. И не только потому, что разболелась рука.

Несмотря на поздний час, губернаторский дворец гудел, как городской базар. Носились по коридорам клерки и военные телеграфисты, в коридорах сидели и стояли неизвестные мне люди, кто-то ругался с запыленным лейтенантом из транспортных войск. У моего кабинета стоял мужчина с разводным ключом в руке. Вид у него был мрачный, моя рука непроизвольно потянулась к кобуре – еще не хватало мне покушения!

Но мрачный человек был делегатом со спичечной фабрики. Оказалось, туда заявился паршивец Матур и пытался сорвать эвакуацию. При том лгал несусветно о наших целях. Рабочие заперли Матура на складе, но все-таки решили послать кого-нибудь ко мне, развеять сомнения. Но почему он так себя ведет? Это же его фабрика – так помогай, спасай ее. Мы же пока ее не национализировали.

В кабинете меня ждали два князя с верховьев Лонги и настоятель местного монастыря. Ждал своей очереди корреспондент «Лигон Дейли». За час отпустив их, я попросил ординарца принести мне чашку кофе и аспирин. Глаза слипались. Сил не хватало, чтобы тянуть дальше. Но ведь осталось меньше суток...

Кофе был теплым, из термоса, да и на чем его сейчас разогреешь? Я пил его медленно, убеждая себя, что уже не хочу спать. Я думал не о землетрясении, а о Лами и Васунчоке.

Будь я европейцем, то есть цивилизованным человеком (и хотя это ложь: лигонская цивилизация старше европейской на тысячелетие), я бы выбрал самое главное и без колебаний занялся спасением города. В конце концов, в пещере лежит не первая и не последняя партия опиума, и, если получше подготовиться, мы их обязательно поймаем. Да и с Лами, верней всего, ничего дурного не случится, – думаю, что князю она нужна как заложница. Со смертью капитана шантаж теряет смысл, и девушка скоро вернется обратно. Но я дал слово капитану, что выполню его просьбу. Его просьба задержать груз оказалась предсмертной. Духи предков никогда не простят мне, если я это слово нарушу. И не будет мне успокоения ни в этом, ни в последующих рождениях. А если я оставлю без защиты дочь капитана, то семь кругов ада откроются для меня. Я говорю не как майор армии и бывший студент университета – называйте это национальной психологией, чем угодно, но клянусь: окажись на моем месте сам бригадир Шосве, он сказал бы то же, что и я. А раз так...

• Предыдущая
• 33/41
• Следующая