Татарская пустыня - Буццати Дино - Страница 18

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая

Он с удовольствием лично позаботился о самых мелких формальностях караульной службы, словно хотел доказать Тронку и солдатам, что появление лошади, каким бы странным и тревожным оно ни было, его лично нисколько не обеспокоило; именно так, думал Он, и поступают настоящие офицеры.

Солдаты же, по правде говоря, не испугались; появление лошади вызвало всякие шуточки, и всем ужасно хотелось поймать ее и отвести как трофей в Крепость. Один из солдат попросил даже у старшего сержанта разрешения сходить за лошадью, но тот лишь укоризненно глянул на него, давая понять, что, когда речь идет о службе, шутки неуместны. А этажом ниже, там, где были установлены пушки, один из канониров при виде лошади страшно разволновался. Звали его Джузеппе Лаццари, был он еще совсем молод и на службу поступил недавно. Он утверждал, что лошадь эта – его собственная, он ее сразу узнал, и ошибки тут быть не может: наверно, ее упустили, когда водили из Крепости на водопой.

– Да это же Фьокко, мой Фьокко! – вопил он так, словно его обокрали.

Спустившийся вниз Тронк сразу же велел прекратить этот крик и строго объяснил Лаццари, что его лошадь убежать никак не могла: чтобы попасть на северную равнину, ей пришлось бы перебраться либо через крепостную стену, либо через высокие горы.

Но Лаццари возразил, что есть какой-то проход – он сам слышал, – удобный проход в скалах, древняя, заброшенная дорога, о которой все уже позабыли. И верно, в Крепости помимо прочих ходила и такая легенда. Скорее всего, это была выдумка, так как никто никогда не видел даже следов той дороги. Справа и слева от Крепости на протяжении многих километров вздымались дикие горы, и перебраться через них было невозможно.

Но солдат не унимался, он прямо из себя выходил от мысли, что ему велят сидеть в Редуте и не позволяют забрать свою лошадь, хотя и дела тут всего на полчаса.

Между тем время шло, солнце клонилось к западу, в установленные сроки сменялись часовые, пустыня слепила глаза, безжизненная, как никогда, а лошадка была на прежнем месте: то стояла совсем неподвижно, будто спала, то бродила вокруг в поисках чахлой травки. Дрого выжидающе глядел вдаль, но ничего нового не замечал. Все те же отвесные скалы, туман далеко на севере и кусты, с приближением вечера постепенно менявшие свой цвет.

Явился сменный караульный отряд. Дрого и его солдаты вышли из Редута и направились через галечные россыпи к Крепости, на которую уже наползали синие вечерние тени. Когда подошли к крепостным стенам, Дрого произнес пароль за себя и за своих людей, ворота открылись, сменившийся патруль выстроился в небольшом дворике, и Тронк начал перекличку. Дрого же направился к коменданту, чтобы сообщить ему о странной лошади.

Как предписывалось уставом, сначала Дрого доложил о своем прибытии капитану-поверяющему, потом они вместе пошли искать полковника. Обо всяких новостях, как правило, сообщали старшему адъютанту, но на этот раз происшествие было слишком серьезным, чтобы терять время.

А слух о лошади молниеносно облетел Крепость. На самых отдаленных фланговых постах форта уже поговаривали о татарской коннице, ставшей лагерем у подножия скал. Полковник, узнав новость, сказал только:

– Зря не попытались взять эту лошадь, если на ней седло, мы могли бы узнать, откуда она.

Но было уже поздно, так как солдат Джузеппе Лаццари, когда патруль возвращался в Крепость, спрятался за огромным валуном, и никто этого не заметил. Потом он спустился вниз по галечнику, взял лошадку и теперь возвращался с ней в Крепость. К своему удивлению, он обнаружил, что лошадь-то не его, но теперь это уже не имело значения.

Только когда отряд вступил в Крепость, кто-то из товарищей Лаццари заметил, что он исчез. Если узнает Тронк, сидеть Лаццари на гауптвахте не меньше двух месяцев. Нужно было спасать товарища. И потому, когда старший сержант, делая перекличку, дошел до Лаццари, кто-то откликнулся за него: «Я».

А через несколько минут солдаты, уже разбредавшиеся по двору кто куда, вспомнили, что Лаццари не знает пароля. Здесь уже дело пахло не гауптвахтой, а смертью: как только он подойдет к стенам Крепости, в него по уставу должны стрелять. Несколько солдат тотчас побежали искать Тронка: надо же было что-то придумать.

Да поздно! Лаццари, держа черную лошадку под уздцы, уже подходил к Крепости. А Тронк как раз стоял на стене, куда его привело какое-то смутное предчувствие. Сразу же после поверки старшего сержанта охватило беспокойство; причины его он определить не мог, но чуяла его душа, что не все в порядке. Перебрав в памяти события дня, он добрался до момента возвращения в Крепость, так и не обнаружив ничего подозрительного. И вдруг словно обо что-то споткнулся; да, во время поверки был какой-то сбой, но в тот момент, как это часто бывает в подобных случаях, Тронк не придал ему значения.

Один из часовых стоял на посту над самыми крепостными воротами. В сумерках он увидел на галечнике метрах в двухстах от себя две приближающиеся черные фигуры. Сперва часового это не насторожило: мало ли, что может померещиться; в таких глухих местах, когда постоянно чего-то ждешь, нередко даже средь бела дня видишь силуэты людей, ползущих среди камней и кустов, и начинает казаться, что кто-то за тобой подглядывает, а потом идешь проверять и убеждаешься, что никого там нет.

Чтобы отвлечься, часовой огляделся по сторонам, махнул рукой товарищу – часовому, ходившему по стене правее, метрах в тридцати от него, поправил свою тяжелую, жавшую лоб шапку, поглядел налево и увидел старшего сержанта Тронка, который стоял неподвижно и не сводил с него сурового взгляда.

Часовой подтянулся, снова посмотрел вперед, убедился, что те две фигуры ему не померещились и находятся уже совсем близко – метрах в семидесяти. Да, это были солдат и лошадь. Часовой вскинул винтовку, взвел курок и, застыв в позиции, которую они сотни раз отрабатывали на учениях, крикнул:

– Стой, кто идет?

Лаццари был новичок и понятия не имел о том, что без пароля в Крепость ему не войти. Самое большее, чего он боялся, так это наказания за самовольную отлучку; но, может, полковник и простит его. Какую лошадь добыл! Красивая, и генералу б подошла.

До Крепости оставалось метров сорок. Уже было слышно, как лошадиные подковы цокают по камням. Почти совсем стемнело, издалека донесся сигнал трубы.

– Стой, кто идет? – повторил часовой. Еще раз – и придется стрелять.

При первом окрике часового Лаццари вдруг охватило беспокойство. Ему было странно, что именно теперь, когда он оказался в затруднительном положении, брат-солдат встречает его так грозно, но, услышав вторично: «Стой, кто идет?», он успокоился, узнав голос приятеля из своей же роты, которого все звали попросту Чернявый.

– Это я, Лаццари! – крикнул он. – Скажи командиру поста, чтобы мне открыли! Я коня привел. Только без шума, а то меня еще посадят!

Часовой не шелохнулся. Вскинув винтовку, он нс двигался, оттягивая до последнего свое третье: «Стой, кто идет?» Может, сам Лаццари догадается о грозящей ему опасности, отступит назад, а завтра попытается как-нибудь примкнуть к караулу, возвращающемуся с Нового редута. Но в нескольких метрах от часового стоял Тронк, не сводивший с него сурового взгляда.

Ни единого слова не произнес Тронк, лишь поглядывал то на часового, то на Лаццари, из-за которого, наверно, его самого накажут. Что означали эти его взгляды?

Солдат с лошадью подошли уже метров на тридцать: выжидать дольше было неразумно. Чем ближе подходил Лаццари, тем становилось яснее, что часовой не промахнется.

– Стой, кто идет? – в третий раз крикнул он уже другим голосом: в нем явно звучало предостережение приятелю, не имеющее ничего общего с уставом. В этом крике так и слышалось: «Отходи назад, пока не поздно! Хочешь напороться на пулю?»

И тут вдруг до Лаццари что-то дошло: мгновенно вспомнив суровый закон Крепости, он понял, что теперь ему конец. Но непонятно почему, вместо того чтобы бежать прочь, он отпустил повод и пошел дальше один, громко крича:

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая