Тайна человека с кинжалом - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 2

• Предыдущая
• 2/23
• Следующая

Прислуга удалилась. Владелец замка минуту постоял в задумчивости, потом вернулся в библиотеку, перечитал незаконченное письмо и решительно разорвал его.

Машина ехала по горной дороге, ничем не отличающейся от тысяч подобных дорог. Франсуа Робьон по прозвищу Без Козыря отчаянно скучал. Он так надеялся провести каникулы в Кермоле! Но, увы, в июне мадам Робьон заболела, и врач посоветовал ей подлечиться в Шатель-Гюйон. Поскольку мэтр Робьон тоже чувствовал себя уставшим, он решил, что вся семья отправится в Овернь.

— Но я — то вполне здоров! — пытался протестовать Франсуа.

— Если ты один поедешь в Кермол, мама весь месяц будет о тебе беспокоиться! Ты думаешь, она забыла, что там случилось в прошлый раз?

— Папа, но ведь я уже взрослый!

— Для мамы, Франсуа, ты навсегда останешься ребенком. Ну а я знаю, что ты настоящий мужчина — и, конечно, сумеешь пережить это небольшое разочарование. Один месяц! Что это в твоем возрасте! И к тому же, надеюсь, вот это тебя развлечет…

И Франсуа получил в подарок замечательную кинокамеру. Какое-то время он был вне себя от радости, но потом к нему снова вернулась тоска по Кермолу. Ведь камера всего лишь фиксирует то, что происходит вокруг, а если вокруг скукотища, к чему тогда камера, даже самая прекрасная? И что интересного может быть в городе на водах? Без Козыря заранее решил, что Шатель-Гюйон не достоин ни одного сантиметра пленки.

Однако горы были прекрасны, как и соборы, окруженные трогательными лужайками. Любитель прогулок нашел бы здесь великое множество тайных тропинок. И Без Козыря часто хотелось навести объектив камеры то на ручеек, вьющийся между деревьями, то на живописные развалины в зарослях цветущих кустарников, то на тропинку, убегающую в долину.

Вечерами мадам Робьон спрашивала его:

— Ну как, заснял что-нибудь интересное?

— Нет, тут все так банально. Эти места годятся только для почтовых открыток.

— Но в Бретани было то же самое, Франсуа.

— Ничего подобного! Там был ветер!

— Мне бы не хотелось, чтобы ты скучал.

— Не волнуйся, мама.

Но отец — отец все понимал. Он видел, что Франсуа заранее настроился все критиковать, и с улыбкой смотрел, как его сын спускается по проспекту Барадюк с видом скучающего туриста с камерой через плечо, снисходительно озирающего окружающий пейзаж.

— Знаешь, — говорила мадам Робьон мужу, — кажется, напрасно мы его сюда привезли.

— Ничего, освоится, — отвечал адвокат. — Когда мне было столько же лет, сколько ему, со мной тоже было непросто. В пятнадцать лет самолюбие — это своего рода болезнь.

Без Козыря мечтал, забившись в уголок машины. Доктор Доден все болтал и болтал. Коллекция Руайера, коллекция Руайера… Неужели больше не о чем поговорить? Старый зануда!

Они проехали Вольвик. «Знаю, знаю, — усмехнулся про себя Франсуа. — Три тысячи триста жителей, пятьсот три метра над уровнем моря, рекомендуется посетить замок Турноэль в ущелье Анваль, достопримечательность — собор Черной Богоматери из Марсата. Отметка в путеводителе — две звездочки. Подумать только, а мой чудесный Кермол они удостоили всего одной!… Не хочу я никуда ехать. Не хочу, и точка!» Франсуа еще сильней вжался в сиденье, злясь на эту глупую прогулку, на пейзаж, на доктора, отца, а больше всего — на себя самого. «Да что же это со мной? — думал он. — Вроде бы мне не на что жаловаться, родители на меня не давят, я хожу куда хочу, у меня есть деньги. Может, я сам становлюсь занудой? Но ведь совсем недавно, в пасхальные каникулы, я был значительной персоной, я раскрыл в Кермоле настоящую тайну… А теперь превратился в отдыхающего. Слово-то какое противное! Удача улыбнулась мне — и ушла, оставив меня безутешным. Мне нужны приключения, и от этого меня никакие воды не излечат!»

— Это вон там, — сказал доктор. — Налево и сразу же направо.

Мэтр Робьон вынужден был сманеврировать: его машина была довольно длинная и немного тяжеловата на поворотах. И вот наконец они увидели Ла Шенэ…

Этот замок представлял собой одно из прекраснейших зданий XVII века, еще сохранившихся в Риоме. Простые строгие линии, полные благородства высокие окна, величественный подъезд… Все вместе было немного мрачновато, но благодаря своему саду, полному роз, гортензий и шалфея, замок казался праздничным.

Доктор Доден снова заговорил:

— Я забыл вас предупредить… Не удивляйтесь, что мсье Руайер всегда в черном. Пять лет назад в автомобильной катастрофе он потерял жену и сына и с тех пор носит траур. На вид ему года шестьдесят четыре или шестьдесят пять, но на самом деле мы с ним почти ровесники: ему пятьдесят, а мне пятьдесят два. Он никогда не отличался душевной стойкостью, и горе совсем его подкосило. Около полугода он лечился в специальном санатории, а потом продал все, чем владел в Париже: машину, особняк, картинную галерею… И очень жаль: ведь он был известным экспертом в области искусства, его знали по всей Европе. Но он принял решение — решительно перечеркнул всю свою прошлую жизнь и заживо похоронил себя здесь.

— Однако его могила просто великолепна, — заметил адвокат, ведя машину по тенистой аллее.

— Да, я бы тоже от такой не отказался, — усмехнулся доктор. — Этот бедняга бережно хранит мебель и картины, которые любила его жена, в частности полотно кисти знаменитого Караваджо. Одна эта картина стоит целого состояния… В общем, за этими стенами хранятся миллионы. А он живет там среди своих воспоминаний и никого не принимает. Для вас Руайер сделал исключение по моей просьбе — мне он ни в чем не отказывает. Представьте только: я езжу сюда ежедневно… Понимаете, — доктор придвинулся поближе к адвокату и продолжал полушепотом: — у него не все в порядке с головой. Сейчас, летом, он частенько гуляет в своей коляске; кстати, он больше не пользуется машиной. Прогулки его немного отвлекают. Но зато зимой… А ведь зима здесь длится восемь месяцев! У него трое преданных слуг, но с ними не поговоришь о том, что ему дорого. И вот поэтому я приезжаю к нему и слушаю, что он рассказывает. Я врач, который лечит, выслушивая пациентов. Нужно признать, что благодаря Руайеру я стал разбираться в живописи лучше, чем некоторые студенты факультета изящных искусств.

Без Козыря с трудом сдержал зевоту. Как только они вышли из машины, он из вежливости навел свою камеру на замок, сделав вид, что Ла Шенэ произвел на него сильное впечатление. Потом он нагнал отца и доктора.

Навстречу им торопился слуга.

— Это Леонард, — представил его доктор.

— А что, собак нет? — удивился адвокат. — Этот замок — неплохая приманка для воров.

— В наших краях мало кто знает, что Ла Шенэ — настоящий музей, отозвался доктор. — Местные считают господина Руайера просто старым чудаком.

Леонард открыл решетчатые ворота.

— Прошу вас, господа, извините, что я не успел переодеться. Я занимался Бланшеттой. Мсье в библиотеке.

Старый слуга отличался такой худобой, что даже удостоился чести быть заснятым на пленку. Его нос был похож на клюв, а кожаная куртка блестела, как птичье оперение.

— Бланшетта, — объяснил доктор, — это кобыла господина Руайера. Прекрасное животное — и знает эти места лучше, чем охотничья собака. Я бы даже рискнул сказать, что это она прогуливает своего хозяина и выбирает для него маршруты. Я ведь говорил уже, что господин Руайер больше не ездит в автомобилях? У него есть только маленький грузовичок, который служит для поездок за покупками.

Широкая стеклянная дверь библиотеки выходила в сад. Господин Руайер уже встречал гостей. Он был довольно высок ростом, но сгорблен; поседевшие волосы и изможденный вид делали его похожим на монаха. Руайер представлял собой резкий контраст крепкому и простоватому доктору Додену.

— Добро пожаловать в Ла Шенэ, — проговорил он.

Пока шли взаимные приветствия, Без Козыря успел заглянуть в просторную комнату, показавшуюся ему мрачной из-за множества книг, пустого — ни единого цветка — письменного стола и строгих кресел, А Без Козыря любил беспорядок. Хозяин в трауре, библиотека по стойке «смирно», замерший в безмолвии дом… «Бр-р-р, — сказал себе Без Козыря, — здесь и жить надо как на цыпочках!» Но тут он насторожился…

• Предыдущая
• 2/23
• Следующая