Та, которой не стало - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 3

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая

Мирей распахнула дверь. Равинель обернулся.

— Ты? В своем синем костюме под расстегнутым дорожным пальто она была тоненькая, как мальчик. Под мышкой она зажала большую черную сумку с монограммой М. Р. Худые пальцы нервно комкали перчатку. Она смотрела не на мужа, а на буфет, на стулья, на закрытое окно, потом перевела взгляд на прибор, на апельсин и коробочку с сыром, на графин. Она прошла два шага, откинула вуалетку, в которой застряли дождевые капли.

— Где она? Говори, где? Ошеломленный Равинель медленно поднялся.

— Кто — она?

— Эта женщина… Я все знаю… Лучше не лги.

Он машинально пододвинул ей стул и, ссутулясь, удивленно наморщив лоб, разводя руками, проговорил:

— Мирей, крошка!… Да что с тобой? Что это ты? Тут она упала на стул, прикрыла лицо руками, при этом пряди русых волос свесились в тарелку с ветчиной, и зарыдала, А Равинель, растерянный, потрясенный, похлопывал ее по плечу.

— Ну, будет тебе! Будет!… Успокойся же! Что за глупые подозрения? Ты решила, что я тебе изменяю… Бедная моя малышка! Ну ладно, ладно! Потом объяснишь.

Он приподнял ее и, поддерживая за талию, медленно повлек за собой. А она, прижавшись к его груди, все плакала и плакала.

— Ну, осмотри все хорошенько. Не бойся. Он толкнул ногой дверь в спальню, нашарил выключатель. Он заговорил громко и ворчливо, как старый добрый друг:

— Узнаешь спальню, а?.. Кровать, шкаф и все… Никого. Под кроватью никого, и в шкафу никого… Принюхайся… Ну да, пахнет табаком, перед сном я курю… Никакого запаха духов, можешь войти… И в ванную загляни… и на кухню, нет уж, пожалуйста!

Шутки ради он даже открыл кухонный шкаф. Мирей вытерла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Он чуть подтолкнул ее, он нашептывал ей прямо в ухо:

— Ну что, удостоверилась? Девчонка! Мне даже нравится, что ты ревнуешь… Но пуститься в такую дорогу… В ноябре! Небось тебе бог весть чего наговорили? Они вернулись в столовую.

— Черт подери! А про гараж-то мы забыли!

— Нечего шутить, — пролепетала Мирей. И чуть было снова не расплакалась.

— Ну, давай! Выкладывай мне всю трагедию… Вот садись в кресло, а я включу камин… Ты не очень устала? Вижу, вижу, совсем без сил! Садись поудобней.

Он пододвинул электрический камин к ногам жены, снял с нее шляпку и устроился на ручке кресла.

— Анонимное письмо, да?

— Если бы еще анонимное! Мне сама Люсьен написала.

— Люсьен! Письмо с тобой?

— Конечно!

Она открыла сумочку и вынула конверт. Он выхватил конверт у нее из рук.

— Да, ее почерк! Ну и ну!

— О-о! Она даже не постеснялась подписаться. Равинель притворился, будто читает. Он наизусть знал эти три страницы, которые Люсьен позавчера написала при нем: «…машинистка из банка „Лионский кредит“, рыжая, молоденькая, он принимает ее каждый вечер. Я долго колебалась, не знала, предупреждать вас или нет, но…» Равинель шагал взад-вперед по комнате, сжимая кулаки.

— Немыслимо! Не иначе как Люсьен спятила.

Он как бы машинально сунул письмо в карман и взглянул на часы.

— Пожалуй, уже поздновато… И по средам она в больнице… Жаль. Мы бы тут же разобрались в этой идиотской истории. Ладно, это от нас не убежит.

Он резко остановился, развел руками в знак недоумения.

— А еще выдает себя за друга дома. Мы ее чуть ли не родственницей считаем. Почему же она так? Почему?..

Он налил себе стакан вина и залпом выпил.

— Съешь кусочек?

— Нет, спасибо.

— Тогда вина?

— Нет. Просто стакан воды.

— Ну, как хочешь…

Он твердой рукой взял графин, налил в стакан воды и поставил его перед Мирей.

— А может, кто-то подделал ее почерк, ее подпись?

— Глупости! Я его слишком хорошо знаю. И бумага! А письмо действительно местное. Взгляни на штемпель. «Нант». Отправлено вчера. Я получила его с четырехчасовой почтой. Нет! Просто ужас!

Она провела носовым платком по щекам, потянулась к стакану.

— Ах! Я ни секунды не раздумывала!

— Узнаю тебя.

Равинель нежно погладил ее по голове.

— А может, Люсьен просто завидует, — пробормотал он. — Видит, какие мы дружные… Некоторым нестерпимо счастье других. В конце концов, разве мы знаем, что у нее на уме? Три года назад, когда ты заболела, она так с тобой нянчилась. Н-да… в преданности ей не откажешь. Она тебя просто спасла. Гм! Тогда казалось, что тебе конец… Но, в конце концов, спасать людей — ее профессия… и потом, может, у нее просто счастливая рука. И от тифа не всегда ведь умирают.

— Верно, но вспомни, какая она была милая… Даже велела доставить меня в Париж в машине «Скорой помощи».

— Согласен! Но откуда мы знаем? Может, она уже тогда решила стать между нами? Я вот припоминаю… что она заигрывала со мной. А я — то еще удивлялся, что так часто ее встречаю. Скажи, Мирей, а может, она в меня влюбилась? Лицо Мирей впервые за этот вечер осветилось улыбкой.

— В тебя? Ну, знаешь, миленький! Вот уж придумал! Она мелкими глотками выпила воду, отставила пустой стакан и, заметив, что Равинель побледнел и глаза у него заблестели, добавила, ища его руку.

— Не сердись, миленький! Я ведь нарочно, чтоб тебя позлить… Надо же мне с тобой сквитаться!

— Надеюсь, ты хоть не рассказала своему брату…

— Вот еще! Я бы сгорела со стыда… И потом… мне бы не успеть на поезд.

— Значит, о твоей поездке сюда никто не знает?

— Никто! Я ни перед кем не обязана отчитываться, Равинель потянулся к графину.

Он не спеша налил полный стакан, собрал листки, разбросанные по столу: «Фирма Бланш и Люеде»… На минуту задумался.

— Но другого объяснения я не вижу. Люсьен хочет нас разлучить. Ну вспомни… Помнишь, ровно год назад, когда она проходила стажировку в Париже? Согласись, ведь она могла преспокойно устроиться в больнице или гостинице… Так нет же… поселилась именно у нас.

— Верно… Не хватало нам ее не пригласить после того, как она проявила ко мне столько внимания!

— Конечно. Но почему она вторглась к нам в доверие? Еще немного, и она бы почувствовала себя полной хозяйкой. С тобой она уже обращалась как с прислугой.

— Скажешь тоже… А тобой она не вертела как ей заблагорассудится?

— Ну, не я же готовил ей разносолы.

— Конечно, нет. Но ты печатал ей письма.

— Странная особа, — усмехнулся Равинель. — На что она могла рассчитывать, посылая такое письмо? Могла же сообразить, что ты сразу примчишься… И прекрасно знала, что ты застанешь меня одного. И ее двуличность тут же обнаружится.

Его доводы совершенно смутили Мирей, и Равинель испытал горькое удовольствие. Он не мог ей простить, что она предпочитала ему Люсьен.

— Зачем? — пробормотала Мирей. — Да, зачем?.. Ведь она добрая.

— Добрая?! Сразу видно, что ты ее не знаешь.

— Между прочим; я знаю ее не хуже, чем ты! Я видела ее на работе, в больнице, в ее, стихии. А ты и понятия об этом не имеешь!… Например, сиделки! Видел бы ты, как она ими помыкает!

— Ну хорошо, идем!

Она хотела встать, но ей это не удалось. Ухватившись за спинку кресла, она снова упала в него и провела по лбу ладонью.

— Что с тобой?

— Ничего! Закружилась голова.

— Ты себя довела. Не хватает еще, чтобы ты заболела… Как бы то ни было, лечить тебя будет не Люсьен.

Она зевнула, вялым движением руки откинула со лба волосы.

— Помоги мне, пожалуйста. Я пойду прилягу. Меня вдруг стало ужасно клонить ко сну.

Он взял ее под руку. Она зашаталась и едва не упала, но вовремя уцепилась за край стола.

— Бедняжечка! Довести себя до такого состояния! Он повел ее в сггальню. Ноги Мирей подгибались. Она еле тащила их по паркету и по дороге потеряла туфлю. Равинель, отдуваясь, опустил ее на кровать. Она была мертвенно-бледной и, казалось, дышала с трудом.

— Похоже… зря я…

Она говорила уже шепотом, но в глазах еще теплилась жизнь.

— Ты не собиралась повидаться на этих днях с Мартой или Жерменом? спросил Равинель.

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая