Книга Лунной Ночи - Дуэйн Диана - Страница 42
- Предыдущая
- 42/102
- Следующая
Рхиоу стала рассматривать первый из таких свитков в витрине, на которой она стояла, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы разобрать написанное. Эххифы того периода пользовались двумя разными видами письма: иератическим, представлявшим собой пиктограммы, и демотическим – изящной скорописью, располагавшейся одинаково часто как по горизонтали, так и по вертикали; некоторые структурные особенности демотического письма напоминали Рхиоу современные письменные формы Речи. В соответствии со своим названием выставленные палимпсесты не сохранили первоначальных надписей; они были лишь иллюстрацией того, как папирус использовался повторно (Рхиоу узнала об этом, прочтя пояснение на находящейся в витрине карточке). Однако для знакомой с магией представительницы Народа, умеющей видеть невидимое, древние рукописи открывали свои тайны. Рхиоу, прищурившись, вгляделась в первый палимпсест, разбирая стертые иероглифы.
«Возьми восемь мер ячменя, – прочла она, – добавь воды двадцать мер и кусок вчерашнего теста величиной с кулак. Пусть все стоит на солнце девять дней, и когда жидкость начнет вкусно пахнуть, а бурление в кувшине успокоится, процеди в больший сосуд и добавь еще двадцать мер воды».
Рхиоу усмехнулась. Рецепт пива! Эххифы тех времен любили пиво – они лишь недавно его изобрели – и постоянно подносили кувшины с напитком своим богам. В том, что пиво столь же постоянно исчезало, люди видели доказательство существования божеств. Юностью и невинностью вида объяснялось и то, что эххифы редко замечали, какими пьяными на следующее утро оказывались жрецы…
Рхиоу оторвалась от изучения папируса и через плечо оглянулась на своих спутников. Они стояли перед очередной скульптурой, на этот раз из светлого камня. Статуя изображала сидящее существо со свитком папируса на коленях; голова у нее тоже оказалась кошачья, но выражение мордочки было более задумчивым, чем у Прародительницы Иау, и более мягким, чем у воительницы Ааурх.
«Затем явилась Храуа Укротительница, – говорил Урруах, – которая умерила жар пламени, разожженного Ааурх, и установила порядок. Она – госпожа очага, дающего тепло, она познает истину и учит ей. Ее найдешь в любом теплом убежище, в любом сердце, ищущем правды. Она вливает безмолвное знание в уши тех, кто способен услышать…»
Рхиоу взмахнула хвостом, перешла на стеклянную крышку витрины, содержащей следующий палимпсест, и стала разбирать почти исчезнувшие иероглифы. Первоначальный текст с этого папируса был соскоблен более тщательно, но Рхиоу все же могла его прочесть. Длинный ряд значков демотического письма бежал вдоль страницы, когда-то заполненной иератическими письменами – схематическими рисунками птиц, поднятых рук, перьев, глаз, кресел, волнистыми линиями, обозначающими воду… В верхней части свитка написанный иероглифами текст читать было легче, хотя Рхиоу и приходилось щуриться.
«И сотворил он это могучими словами силы, излившимися из уст его, и в подземном мире нанес раны Апопу, место которого на небесах…»
Странная фраза… Рхиоу знала, что Апоп – одно из многих имен, которые эххифы давали Одинокой Силе в ее ипостаси Змеи. Кошка озадаченно дернула хвостом и стала читать дальше.
«Таковы слезы из моего ока, и Иау под именем Мейт – великая кошка-повелительница, и Сехмет-львица да возродят души людские. Они прольют пламя в твою тьму, и огненная река хлынет в твои глубины, и из пылающих бездн восстанут Пятеро: атру-шехен-несерт-фем-шет…»
Стиль и ритм текста резко изменились, и Рхиоу начала хлестать себя хвостом по бокам. Это была Речь! Речь, грубо переданная значками эххифов, как делалось это в те древние времена, когда люди пытались изобразить многочисленные гласные языка, на котором с ними говорили кошки, своей несовершенной орфографией. Из каждых трех гласных две терялись…
Часть заклинания? – подумала Рхиоу. – Нечто, записанное древним магом-человеком?
Да, конечно, это всего лишь фрагмент. Кольцевая замкнутая структура, которую узнал бы любой маг, тут отсутствовала.
Рхиоу на мгновение отвлеклась, оглянулась и заметила, что Сааш и Урруах смотрят друг на друга с несколько озадаченным видом, словно говоря:
А как насчет?.. Следует ли нам упомянуть?..
Но тут Сааш перевела взгляд на одну из витрин и начала:
– А вот здесь…
Однако Арху не слушал ее и смотрел на пол. Сааш и Урруах проследили за его взглядом; Рхиоу тоже взглянула на то же место на полу, ожидая увидеть там таракана. Арху очень медленно произнес:
– И пришла следом за ней Саррахх, Неукрощенный Огонь, пылающий темным жаром, Безжалостная Охотница, пришла она. Она, которая убивает не задумываясь, в гневе, без предупреждения, и столь же бездумно воскрешает. – Арху сглотнул и нервно облизнул язычком нос. Его невыразительный голос звучал словно издалека. – Это она, самая сильная после Ааурх, рожденной первой, не знающая границ своей мощи и алчущая эти границы найти. Это она, Ужасная, посылающая мертворожденных младенцев и убивающая при родах мать, но и повелевающая десятой жизнью, – та Сила, что зовется Одинокой, потому что она глуха к мудрости, та, которую собственная родительница изгнала, чтобы преподать урок. – Арху снова сглотнул; голос его сохранял странную интонацию, словно его языком говорил кто-то другой. – В любой пустоте найдешь ее, ищущую и разгневанную, ибо все еще не знает она, что ищет.
Котенок, явно испуганный тем, что с ним происходит, обвел остальных глазами.
– Да, – сказала Сааш, – ты теперь, несомненно, знаешь, как звучит голос Шепчущей. Раз уж она так старается предостеречь тебя насчет своей сестры…
Рхиоу дернула ухом.
Ах, госпожа, как же хорошо ты о нем заботишься! Но что будет со мной? Какой, по-твоему, я должна из всего этого сделать вывод? Происходящее лишено всякого смысла… – Рхиоу немного переместилась, чтобы видеть остальную часть папируса, с которого была счищена надпись. – Семит-хор-абтуа; мхетчет-небт-Туатиу аш-храу кхесеф-баа-хесек…
Рхиоу замерла на месте, почувствовав, как в глубине ее рассудка что-то внезапно сместилось. Во тьме вспыхнул свет, начал двигаться, изменил форму, обнаружив нечто родственное себе…
У слов оказались крылья; они летали, парили в темном внутреннем пространстве, усаживались между других светящихся фигур. Это движение, возникновение новой формы длилось мгновение, затем снова воцарились тишина и неподвижность… однако безмолвие таило в себе тревогу.
Впрочем, во тьме на окраинах сознания Рхиоу особых изменений как будто не произошло… Она нервно облизнула нос и посмотрела на остальных. Они уже шли дальше.
– А вот здесь изображен главный момент истории, – говорил Урруах. – Первая битва.
Кошки заглянули в стеклянную витрину, содержавшую развернутый длинный папирусный свиток. В самом его начале было изображено огромное дерево, под которым стоял довольно ободранный кот с огромным изогнутым клинком в лапе, которым и рубил на куски большую змею – так человек в спешке мог бы нарезать салями. Змея в ярости глядела на Кота – рисунку удалось передать отчетливое ощущение того, что поражение вовсе не означает конца противостояния.
Рхиоу, растерянно помахивая хвостом, спрыгнула на пол и присоединилась к остальным.
– Это Кот, который стоял под Великим Деревом в ту ночь, когда враги Иау, подручные зла, были разгромлены, – сказала Сааш.
– Урруа, – с благоговением произнесла Рхиоу, – тот, кто оставляет шрамы, тот, у кого когти – молнии.
Арху, немного пришедший в себя после недавнего происшествия, ухмыльнулся. Урруах поморщился.
– Это была шутка, – раздраженно сказал он. – Моя матушка обожала шутки. – На айлуринском добавление последней согласной превращало имя легендарного Кота в «урруах» – «плосконосый»: прозвище забияки, настолько покрытого шрамами, что ему даже дышать трудно.
Рхиоу еле заметно улыбнулась, заметив, что Арху явно намеревается дразнить своего старшего коллегу.
– Там еще говорится: «И родился у Прародительницы последний котенок, – снова заговорила Сааш, – тот, что горел темным пламенем, тот, что поранил ее при родах. И с тех пор его дети ранят ее детей, как это сделал он, когда кошка и кот гуляют вместе». – Урруах закатил глаза, как случалось всегда, когда произносилась эта часть литании. – Он – убийца молодняка, хитрый обманщик, бесшумно подкрадывающийся отец всех зол, что выпадают Народу; но и спаситель тоже, одноглазый странник, рыщущий во тьме, полуночный любовник, поющий в одиночестве, тот, кто покрыт шрамами и наносит их, – Уррау, тот, кого Прародительница родила последним, ее дар самой себе».
- Предыдущая
- 42/102
- Следующая
