Опасная игра - Брэнд Макс - Страница 22

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая

— Эти? — переспросил Бад и с улыбкой махнул рукой. — Ну, с этими-то я управлюсь! Но ты… почему ты так поступил? Почему?

— Как поступил?

— Ну, сказал, что я вроде как твой партнер, что мы с тобой были заодно!

— Ответь, Бад, ты счастлив здесь, в этом доме?

— Здесь?! Да, кажется, в тюрьме я и то был бы Счастливее, ей-богу!

— Но тропа ведь не тюрьма, верно? А почему бы нам не пойти по ней вместе? Мы бы стали партнерами.

— Да я бы с радо… Но… стоп, Кид. Разве ты забыл, кто я? Не стою я этого, старина!

— Хватит болтать, — усмехнулся Малыш. — Это уж мне решать — стоишь или не стоишь! А теперь, может, пожмем друг другу руки?

Бад Трейнор медленно покачал головой. Круто повернувшись, он ринулся к двери, но Кид оказался быстрее. Его правая рука взлетела в воздух и железные пальцы сомкнулись на запястье у Бада. Еще мгновение, и сделка состоялась.

Спустя два дня после этих событий Конопатый Грегори с ранчо Милманов зашел в корраль, набросил лассо на шею упрямому жеребцу с надменным горбатым носом римского патриция и принялся учить его приличным манерам. Но громадный мустанг без устали то взвивался, казалось, под самое небо, то неистово бил задом, так что под конец у Грегори потемнело в глазах, а зубы стучали так, что он чуть было не оглох. Прошло еще десять минут. Наконец жеребец, видимо, решил, что счастье отвернулось от него, а может, просто выдохся. Во всяком случае, прекратил скакать из стороны в сторону и пустился вдоль изгороди вполне приемлемой рысью, дружелюбно фыркая, чутко поставив уши.

Но эта показная покорность ни в малейшей степени не обманула Грегори. Не было ничего такого, чего бы он не знал о лошадях. А поскольку торчащие кончики ушей могли говорить не только о дружеских намерениях, но и том, что животное, затаив обиду, что-то замышляет, он все время был начеку. Если мустанг что-то задумал, жди беды, вертелось у него в голове.

Поэтому он ничуть не удивился, когда, взобравшись по тропе на холм в направлении Харри-Крик, мустанг вдруг заартачился и опять встал на дыбы. Это случилось, когда они уже перевалили через вершину и стали спускаться вниз.

Для любого коня ничего не стоит встать на дыбы, если это на ровной поверхности. Другое дело, когда тропа идет под уклон, тогда проделать такое в десять раз сложнее. Но уж если упрямец выкинет этот фокус — держись, ковбой! Усидеть в седле в этом случае — дело нешуточное! Грегори, который первые десять секунд, можно сказать, висел на волоске, все-таки умудрился вытянуть жеребца хлыстом с такой силой, что упрямая скотина заработала отметину на носу до конца своих дней. Ожесточенно работая хлыстом и охаживая жеребца по бокам, Грегори вдруг поднял голову и решил, что ему померещилось. Прямо перед ним расстилалась долина, но ее склоны в данную минуту представляли собой странное зрелище.

Хребет и склоны Харри-Крик, казалось, шевелились — они были сплошь покрыты коровами, которые, как ни странно, не спускались к водопою. Вместо этого они с покрасневшими от жажды глазами неподвижно стояли, глядя в одну сторону.

Грегори протер глаза, поморгал и снова уставился на них.

Ручей Харри-Крик являлся частью ранчо Милманов. Он питал его так же, как кровь питает человеческое тело. Ибо на многие мили кругом нигде не было ни капли воды, кроме как в этом ущелье. Конечно, бывало, что во время сильных дождей между холмами на несколько дней оставались большие лужи, но это случалось нечасто. На ранчо всегда хватало сочной травы для скота. А немного дальше, у самого его края, тянулись леса. Но вода была только в Харри-Крик. Однако ее всегда хватало.

Еще много лет назад, когда отец Милмана впервые появился в здешних местах, у него достало сообразительности устроиться именно здесь, неподалеку от ручья.

Харри-Крик брал начало высоко в горах, а оттуда с ревом и шумом низвергался вниз по глубокому ущелью. В те далекие времена, когда поблизости появилось ранчо, сердитый его рокот докатывался до самого фермерского дома, будто предупреждая о приближении беды. Вырвавшись на свободу из каменных тисков каньона, он несся дальше, прокладывая себе широкую дорогу меж окрестных холмов, и, добежав до горной цепи, снова низвергался на дно узкого ущелья, отвесные стены которого вздымались высоко вверх. Конечно, коровам было бы трудно спуститься на водопой по крутым склонам обоих каньонов, но в этом и не было нужды. Ранчо Милманов само по себе являлось не чем иным, как гигантской дамбой. Самая узкая часть их владении приходилось как раз на то место, где ручей, поднявшись на поверхность из одного ущелья, некоторое время нес свои воды меж холмов, прежде чем снова укрыться среди скал. Тысячи и тысячи акров плодородной земли, то, что владельцы называли западным и восточным ранчо, лежали по обе стороны ручья. И сюда на водопой стекался скот с самых дальних уголков пастбищ.

Молодняк обычно приходил к ручью каждый день. Старые коровы предпочитали пастись на равнине, где среди холмов росла самая сочная трава. Когда же жажда становилась нестерпимой, раз в два-три дня они отправлялись на водопой кто шагом, а кто торопливой рысцой. Добравшись до ручья, заходили в воду по самое брюхо, пили и пили до отвала. Потом медленно и важно выбирались на берег, чтобы улечься на невысокой траве, которая, как правило, бывала объедена до самых корней. Вволю понежившись на солнышке, снова пили, теперь уже впрок, прежде чем неторопливой поступью двинуться назад, на излюбленные пастбища.

Но в это утро измученные жаждой стада не смогли, как обычно, спуститься к ручью. Часть коров, кто еще мог терпеть, улеглась вдалеке, остальные нетерпеливо бродили взад-вперед. Некоторые, обезумев от близости воды и раздувая воспаленные ноздри, кружили возле берега. Время от времени, поодиночке или небольшими группами, они делали отчаянные попытки спуститься вниз, откуда до них доносилось звонкое журчание ручья. Но каждый раз кто-нибудь из незнакомых ковбоев, карауливших по обе стороны ручья, безжалостно гнал их прочь. Взвивались лассо, слышались выстрелы, крики, коровы, обезумевшие от жажды, возвращались назад и, ничего не понимая, налитыми кровью глазами беспомощно оглядывались вокруг. Судя по всему, тут было достаточно людей, чтобы не подпускать скот к ручью вдоль всего его течения от ущелья до ущелья. Кроме того, Грегори вдруг заметил, как с дальней от него, восточной стороны в эту минуту к ручью подъехали сразу несколько фургонов. Очевидно, там был разбит лагерь. К небу поднимался дымок. Люди разгружали один из фургонов, и, насколько мот заметить Грегори, около него на земле уже высилась целая гора чего-то, напоминавшего издали толстые мотки только что отполированного серебра.

Ему было достаточно одного лишь взгляда на эту груду, чтобы догадаться, что это такое — наваленные один на другой мотки толстой проволоки!

В кустах у самой воды какие-то люди нарезали ее на куски большой длины, пока другие, двигаясь двумя небольшими группами навстречу друг другу от самого входа в каньон, натягивали проволоку, огораживая ручей с обеих сторон. Кровь бросилась ему в голову, удушливой пеленой застилая глаза, мысли вихрем кружились в голове. Грегори чуть не обезумел от ярости. Еще раз для верности он потер кулаками глаза, потом поморгал, словно надеясь, что это кошмарное зрелище растает без следа.

Но оно не исчезло. Больше того, ему показалось, что теперь он видит все еще отчетливее.

Раннее жаркое солнце быстро разогнало последние остатки утренней дымки, и сейчас все происходящее было видно как на ладони. Казавшиеся на расстоянии крошечными, фигурки людей копошились, как трудолюбивые муравьи, занимаясь своим делом. А за ними, там, где только что натянутая проволока сверкала на солнце, точно серебряная паутина — след какого-то чудовищного паука, взад и вперед скакали вооруженные люди, ни на минуту не спуская глаз с измученных жаждой коров.

Грегори попытался сосчитать, сколько их. У него получилось шестнадцать — шестнадцать вооруженных человек, не считая тех, кого он, возможно, не мог видеть за фургонами, или же тех, кто старался по тем или иным причинам оставаться незамеченным.

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая