Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс - Страница 41

• Предыдущая
• 41/48
• Следующая

Однако поскольку не все были довольны исходом таких ссор, между бандитами шла нескончаемая вражда.

Существовало и другое важное правило, также распространявшееся на всех членов шайки: любой из них мог, когда ему взбредет в голову, оседлать лошадь и уехать, куда захочет, чтобы промотать все свои денежки. Ограничен он был только во времени. Если не появлялся в лагере более шести месяцев, его ждала смерть. Рано или поздно, но шайка до него добиралась.

Далее, никто из бандитов, включая самого вождя, не имел права перекладывать какую-либо работу на другого, и каждый обслуживал себя сам.

Из всего сказанного можно заключить, что всякий раз, когда Красный Коршун приезжал в лагерь, он не знал, сколько бандитов там застанет и сколько из них будут готовы на подвиги.

Вероятно, вы посчитаете такую схему полнейшим абсурдом, но я берусь доказать, что она, напротив, была весьма действенна. Бандиты не были связаны какими-либо обязательствами друг перед другом, но именно их разобщенность позволяла Коршуну держать их в кулаке. А поскольку каждый бандит чувствовал полную свободу во всем, за исключением одного, уже названного, момента, он не испытывал особого желания отойти от дел. К этому-то как раз и стремился Красный Коршун.

Парадокс заключался в том, что эта самая свобода и держала бандитов на привязи. Любой из них мог покинуть лагерь, как только пожелает. В результате, когда их карманы бывали полны, они очень быстро разбредались, и все их приобретения вмиг исчезали за рулеткой или зеленым сукном: то, что легко нажито, легко и уходит. Поэтому свобода не давала им выкарабкаться из нищеты, нищета делала их готовыми на новые приключения, а эта готовность заставляла подчиняться вождю.

Теперь задумаемся над тем, что на первый взгляд больше всего напоминает безумие, — разрешение при всяком удобном случае застрелить своего врага. Но именно благодаря этому в шайке никогда не было «подводных течений». Игра шла в открытую: ненавидишь — убей, и дело с концом! По той же причине у Коршуна не было и не могло быть любимчиков. Если бы один из бандитов стал завидовать другому, он просто-напросто достал бы револьвер и начал охоту на фаворита.

Вот так и получилось, что, когда бы Красный Коршун ни приехал в свой лагерь, он всегда находил там горстку верных людей, готовых пойти за ним в огонь и в воду.

Он никогда сам не отбирал парней, пришедших к нему наниматься, помимо тех редких случаев, когда кого-то рекомендовал. Но даже тогда бандиты имели полное право отвергнуть его ставленника. В результате, если кто-то оказывался предателем или трусом, остальные могли винить в этом только самих себя, но никак не своего главаря. Поэтому обычно вновь прибывшие проходили строжайший экзамен на выдержку и владение оружием, от которого я был избавлен благодаря ручательствам Доктора, а также моей репутации, которую успел заработать в Эмити.

С другой стороны, в банде было очень мало запретов, да и те не были навязаны Коршуном.

Главный из них состоял в том, что всякий, кого принимали в банду, должен был оставаться с ней пожизненно. Однако, как я уже сказал, член шайки мог отлучиться на полгода, но затем обязан был появиться и засвидетельствовать свое почтение. Ловкач рассказал, что четверо членов банды полностью отошли от дел и перебрались в города, где обзавелись семьями и жили теперь припеваючи на свои сбережения. Но раз в полгода они исправно приезжали отрекомендоваться, хотя и отказывались принимать участие в налетах. И никто их за это не осуждал.

— А почему другие не поступят так же? — спросил я у него.

— Да потому что недолго остаются при деньгах, — пояснил он. — Мы быстро богатеем и легко расстаемся с богатством. Да к тому же грех жаловаться на такую жизнь! В лагере всегда есть жратва и добрые кони; у нас отличное оружие и хорошие товарищи. А что еще нужно нашему брату? За последние полтора года мне десятки раз улыбалась удача, какой я не видел за всю свою прежнюю жизнь. Я доволен, и остальные тоже.

— Ну а что будет, если кому-то из вас придет в голову забрать свою долю и мотануть в какую-нибудь Италию?

— Пытались уже. Один подался в Мехико и получил за это нож в спину. Другой, говорят, добрался аж до Парижа, но его там отравили. Впрочем, насчет него я не уверен, может, это все враки. Одно знаю точно: у вождя руки длинные. Он лично следит за тем, чтобы выполнялось главное правило — от нас никто не уходит живым!

Других строгих правил было немного. Одно состояло в том, что во время налета нельзя было бросать раненого, если только он сам об этом не попросит.

— Но ни разу не было такого, чтобы кто-то звал других на помощь! — добавил Ловкач с энтузиазмом.

Кроме того, от каждого требовалось абсолютное бесстрашие в бою, а если в нем участвовал сам Красный Коршун — неукоснительное выполнение его приказов. В противном случае ждала смерть.

Вы еще увидите, что вольные законы этого бандитского формирования действовали не хуже военного устава.

И наконец, что касается самого Красного Коршуна. В лагере он появлялся только перед началом очередного налета. Мог нагрянуть внезапно, а мог и предупредить о своем приезде заранее, но происходило это крайне редко. Он был так немногословен, его планы так искусны, манеры так надменны, а талант воина так велик, что бандиты испытывали перед ним благоговейный ужас. Даже двадцатипроцентную долю считали слишком маленьким вознаграждением для такого человека!

Даже жалею, что мне недолго пришлось наблюдать за этим крайне необычным сборищем преступников. Так и не понял, почему на Западе больше ни один знаменитый разбойник не воспользовался такой же системой построения банды, хотя скажу, что это было величайшей удачей для всех законопослушных граждан. Ведь почти всякий раз, когда сильная и многочисленная шайка терпела крах, причиной тому были внутренние распри. У Коршуна же все конфликты решались очень быстро, не успевая обрасти «союзниками» и «противниками».

Банда существовала пять лет, и, вероятно, она орудовала бы до скончания века, если бы не гибель ее главаря, которая, как вам вскоре станет известно, произошла по воле случая. Если бы не эта нелепость, Красный Коршун и его ребята до сих пор вели бы разгульную жизнь в Великой Западной Прерии. Да, покончить с Красным Коршуном помогло странное стечение обстоятельств, а вовсе не мое мужество и смекалка.

У меня оставался еще один невыясненный вопрос, который я задал Ловкачу: кем же был Красный Коршун на самом деле — белым или индейцем? Ответ его меня удивил.

— Я видел его прямо перед собой, вот как сейчас тебя. Смотрел на его и днем, и при свете костра. И так тебе скажу: если он не индеец, тогда я не белый!

Убежденность, с которой Ловкач говорил, могла рассеять любые сомнения. Однако я почувствовал, что от этого фигура великого вождя утрачивает часть романтизма, которым до сих пор была овеяна в моих глазах. Значит, он все-таки индеец?! Ну что ж, наверное, так, ведь только изворотливый индейский ум мог пять долгих лет противостоять организованному обществу бледнолицых!

В тот день мне не пришлось скучать в ожидании Коршуна, потому что нужно было что-то решать с Сэмми. Этот мерзавец не давал мне покоя.

Время подходило к ужину. На костре варился кофе, в ноздри проникал приятный запах горячих кукурузных лепешек и поджаривающегося бекона. Сэмми занял место прямо напротив меня. Между нами играло пламя огромного костра. Кто-то додумался бросить в него слишком много дров, за что остальные обрушили на него поток сквернословия. Мы вытащили большие головни из середины костра, но они продолжали гореть по краям. К концу жаркого дня сидеть рядом было просто невыносимо, нужно было обладать ангельским характером, чтобы удержаться от брани.

Но едва Сэмми уселся напротив, я напрочь забыл про жару. Уже через полсекунды четко знал, что у него на уме. Не могу сказать, как догадался, — наверное, помогла интуиция, которая время от времени проявляется у многих из нас. На лице Сэмми вырисовывалась неясная угроза, отчего он покраснел, а глаза его то и дело вспыхивали. Я понял, что он так и будет сидеть лицом к лицу со мной вплоть до самой схватки, которой было не миновать после нашей сегодняшней ссоры.

• Предыдущая
• 41/48
• Следующая